Марина Палей. Фото Екатерины Крючковой, Франция - Нидерланды

А так - испытателем жизни - вне строп, вне подвесок, вне лонж...

Как это случилось?

Взбрело же мне как-то осенью - уже целая жизнь прошла после моего с ней разрыва! - поехать за город.

На одну из тех горок, где когда-то - при ней, с ней, о ней… Короче, где я едва не сломала себе хребет.

Ломать хребет, как и все, что делаешь в этой жизни - или делают с тобой, - надо вовремя.

Именно тогда и надо было это делать.

Тогда.

При ней.

Ломать, пока ломалось.

А сейчас ноябрь.

Курю.

Курю на нашей горе.

Никого.

Гора с перебитым хребтом.

Гляжу на Финский залив.

Возле него, в дюнах, трава чуть седая. Иссохшая, она выглядит, как многократно крашенные, измочаленные перекисью, вообще вконец испорченные волосы. Все равно седые: иней не тает.

Это вдали.

А на нашей горе чуть теплей. Инея нет. Тепло. Сухо.

Моя рука гладит пядь травы.

Эта маленькая, бугорком, пядь удобно и ласково умещается в мою пясть.

Глажу привычно.

Замечаю не сразу.

Чуть-чуть выпуклый треугольник.

Поросший густыми русыми волосами.

Рука безоговорочно узнает его.

Моя ладонь, единым лишь осязанием, узнает его запах и цвет.

Когда до меня доходит смысл происходящего, уже поздно: моя

рука нежно-нежно раздвигает травяной мех…

И плоть моих пальцев ужасается могильному хладу мертвой земли.

У тебя, внутри тебя, было иначе! Там властно царило средоточие самой жизни! Там непрерывно зарождалось, возрождалось и томно млело магическое, магнетическое тепло - родственное южным морям, летним дождям, слезам восторга и счастья!

А теперь мою руку, мой мозг, мой ослепший, оглохший дух терзает хлад предзимней могилы.

Да: мой дух отменно наказан. Его, только что ласкавшего бренными пальцами русый земной бугорок, сводит и раздирает адская судорога.

Катаюсь, рыча, по горе с перебитым хребтом.

Под ногтями - кровь вперемешку с землей.

Знать бы, где упасть.

Впрочем, какая разница.

вещь в себе волчица женщина-вещь

вой переходит в иероглиф

он начертан на шелке но он зловещ

как зародыш - и так же уродлив

он терзает мозг как отец и как мать

      он поет как "Ласковый май"

дитя не знает глагола "ебать"

но знает уже "дай"

рука потолок пробивая в рай

в балку вбивает крюк

душа отлетая бьет через край

и птицы летят на юг