"Он заставлял других принимать, желая ощущать, что он дает"
(Алехандро Ходоровский)

Ходоровский А. Сокровище тени. Притчи и сказки. - СПб: ''Митин журнал'', 2006. - 285 с.

Мы вправе были бы ожидать от знаменитого чилийца А.Ходоровского (фильмы "Крот", "Священная гора", "Святая кровь") текстов сочных и чувственно-выразительных. Таково и лицо этого режиссера. Однако ожидания наши не оправдаются, - или, точнее, не совсем оправдаются. В своей книге Ходоровский поддерживает специфическую для испаноязычной литературы традицию "консептизма", что ползет к нам из эпохи Сервантеса. Кеведа, Гевара и Грасиан в то время, а в наше (или почти наше) Борхес находили странное творческое удовлетворение в суховатом и вычурном интеллектуальном шике, в этаком садомазо-умственном экзерсисе, граничащем порой с экзекуцией над читателем, - но тоже, к счастью, вполне умозрительной.

Однако читателю нашему не привыкать стать: кроме поклонников Борхеса в книгу притч и сказок Ходоровского с радостью, как в привычное, окунутся и уцелевшие любители Кастанеды.

Добавьте сюда блистательно зримую сюрную выразительность Бунюэля, и вы получите основные слагаемые стиля Алехандро Ходоровского.

Вот, например, "Первая брачная ночь" его анонимных героев:

"Она сняла парик, он - полупарик. Она вынула стеклянный глаз, он тоже. Она сняла резиновое ухо, он так же... Она отвинтила левую руку и ногу, он - правую руку и ногу. Мелкими прыжками, помогая друг другу, они доскакали до кровати. Там, прижавшись друг к другу, они почувствовали, что благодаря своей великой любви стали единым существом" (с. 180).

В столь совершенном, симметричном мире, кажется, не может найтись места чуду. Но именно чудо, как солнце, освещает этот мир и, собственно говоря, держит его хотя бы в относительно живом состоянии.

Вы только послушайте, с какой мрачной витальностью Ходоровский описывает типа "Вирус":

"Пресвятая Богоматерь, излечи этого ребенка. Он всегда ходит по воздуху, совсем не хочет касаться земли. Он парит внутри дома, как воздушный шар, что не очень-то удобно для гостей, ведь в любой момент может помочиться им на шляпу или испачкать одежду чем-нибудь похуже. Он творит дурацкие чудеса... Вчера он вернул к жизни жареного цыпленка. Без перьев и головы тот до сих пор бегает по дому... Сделай его нормальным, обожаемая Дева, чтобы он не вернул зрение всем развратникам! Те, кто были слепы, теперь с выпученными новообретенными глазами прилипают вечером к моему окну, когда я снимаю нижние юбки" (с. 49).

В хоре этих голосов, то молитв, то исповедей, то отрывков из дневника, то набросков как бы сценариев, нередко просто чудовищных, возникают четыре устойчивых темы: утраченный бог, алчный секс, беспощадная власть и неизбежная смерть.

С богом - понятней всего: "От следствия к следствию Богу удалось наконец создать причину, и та немедленно вырвала из-под него престол" (с. 32).

Так что нечего удивляться, если во время "Второго пришествия" никакого апокалипсиса не разразится и бог сам себя передразнит: "Публика аплодировала, когда он превращал воду в вино и умножал количество хлебов и рыб, ибо верила, что это трюки" (с. 79).

Беспощадная власть беспощадна здесь не по-детски: на параде солдатские сапоги укатывают ребенка в лепешку (лишь бы не нарушить порядка в строю!), а отец после скатает родную лепешку в рулон, сгорая от стыда перед согражданами за олуха-сына (миниатюра "Гусиный шаг").

Конечно, если в головах этих людей торжествует лозунг "Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью", то и в чреслах, и в судьбах, и даже в попах у них все не по-людски, все многозначительно вычурно и "барочно", все на особицу:

"Поняв, что складки ануса у каждого так же неповторимы, как линии руки, он изобрел новую гадательную технику. Клиент, обнажив ягодицы, усаживался на ксерокс. Полученный таким образом отпечаток вписывался в зодиакальный круг. После чего следовало предсказание будущего - исключительно точное. По самым глубоким складкам он угадывал прошлое человека" ("Аномантия", с. 179).

Не все так уж и безнадежно в этой вселенной по-Ходоровскому. Южная жизнерадостность позволяет ему и вивисекцию (настойчивая темка в подобного рода притчах!) воспринимать вполне эстетически, даже эстетски. А как красочно пересказывает Ходоровский то, что в реале жизни лишено слов, но не лишено, впрочем, голоса, - сексуальный экстаз ("Когти ангела"):

"Когда семя Вечного проникло в каждую мою клеточку, экстаз был таким бурным, что прошлое-настоящее-будущее убежало, как черная собака, оставив меня лежать белым яйцом в женском облике. Я избавилась от мира видимостей" (с. 284 - 285).

Автор завершает книгу миниатюр без оглавления (и сие есть подсказка нам читать все подряд, - в смысле: как единое целое), - короче, завершает свою книгу "словами на неизвестном языке".

Мы же, закрывши ее, в качестве читательской благодарности можем пожелать, чтобы осуществилось его пожелание, надо бы думать, самому себе:

"Пусть смерть будет моей прихотью" (с. 18).