Перевод Станислава Львовского

Плиура накануне призыва во Вьетнам. Фото с обложки книги Tenderness in Hell, 2001

Их кожа была цвета слоновой кости
Джунгли были изумрудно-зелёными
Они держали меня в бамбуковой клетке
По неизвестной причине туда поставили
стул из красного дерева
Чтобы мне было на чём сидеть
Странная привилегия

Они знали что я гей поэтому наверное мне позволяли

прямо в клетке выращивать орхидеи
Орхидеям не нужно много света
Ещё я кормил павлинов и обезьянок
Меня выпускали на работы я делал
Рисовую бумагу в хижине
слепой женщины

Часто

Перед тем, как казнить кого-нибудь из
Южных вьетнамцев
Приговорённому давали право унизить
Пленного американца, заставить меня сделать
Ему минет

У Марка и Вилларда у обоих были иссиня-черные волосы
Это не производило на Монтаньяров сильного впечатления

Один горец проехал двести пятьдесят километров чтобы отрезать
Мои белые локоны, сплести из них кукол для дочерей
Я, голубоглазый мальчишка, сын фермера из Центрального Иллинойса
Был крохотным пятнышком прекрасной Америки среди
Стреноженных каучуковых деревьев, среди
Эльфийских, мерцающих золотом тиков, меня выводили
На расчищенную поляну

Приговорённый к расстрелу был привязан к столбу часто
Я слышал, как женщины, стиравшие одежду в Красной Реке
пели колыбельные

Связать ему руки у меня за спиной
Заставить меня встать на колени

Один мальчик спустил мне в рот в тот момент когда начал падать прошитый
Пулями

Дрожь в пояснице
Он умирал десять минут
Им понадобилось десять минут
Чтобы оторвать его
От меня

ВЧЕРА ВЕЧЕРОМ ЧЕРНЫЙ ПОДРОСТОК ВЫБРОСИЛСЯ ИЗ ПОЛИЦЕЙСКОЙ МАШИНЫ, ЕДУЩЕЙ НА СКОРОСТИ 120 КИЛОМЕТРОВ В ЧАС ПО ГОЛЛИВУДСКОМУ ШОССЕ

Перевод Линор Горалик

Рисунок Плиуры, созданный им на лечебных сеансах Lamp Art Project

Вчера, в 23:33, девятнадцатилетний афроамериканец выбросился из окна полицейского
автомобиля, едущего со скоростью 120 километров в час по Голливудскому шоссе.
Инцидент произошел около выезда на Альварадо. Пострадавший был студентом коледжа по компьютерной специальности, но бросил учебу некоторое время назад.

Он умер
Конечно
Сломанная шея
Они так и не смогли найти его правую руку

Под полицейский отчет было не подкопаться

Но двое полицейских в казеной машине
Легко могли вышибить ему мозги из собственных пистолетов
Перед выездом на шоссе
Один снял с него наручники
Другой открыл окна и двери

Юноша умолял их отпустить его
Снять обвинение
Но его обвиняли в том, что хуже смерти
В гомосексуальной проституции
Он умолял их хотя бы сменить статью
Бродяжничество, мелкое воровство
Он не хотел, чтобы родители узнали статью

Полицейские спокойно об'яснили
Что если он захочет выпрыгнуть из машины,
Они будут смотреть в другую сторону
Забудут о нем
Вам, наверное, интересно, откуда я все это знаю

Вам, наверное, интересно, откуда я знаю, что они с ним играли
как дети палкой играют с червями, вылезшими на тротуар после дождя

Мой любимый был полицейским, снявшим с него наручники

Он вошел утром
Измученный
Плакал в моих об'ятиях, как младенец
Майклу и в голову не приходило, что мальчик прыгнет

Я пишу это на бланке гостиницы
Я больше не буду жарить яичницу и варить овсянку на завтрак любимому
Я больше не буду обнимать его в тяжелый час

Мой любимый - чернокожий гей, и он убил часть себя, когда убил этого мальчика

Меня привлекало в Майкле то, что он мачо
Меня привлекало в Майкле то, что он не уверен в себе
Меня привлекало в Майкле то, что он был диким подонком
Я надеялся, что если я буду любить его достаточно сильно, это отменит побои, полученные им от отца

...Он мог бы быть диким жеребцом, скачущим по долинам Нью-Мехико но он был... здесь прислонялся к аляповатому сигаретному автомату гейского бара "Орел" руки раскинуты вдоль крышки похож на Иисуса на сияющем кресте.

У него была коллекция ружей
Он любил немое кино
Он любил вишневые и ананансовые тянучки
Он держал нож у моего горла, когда я отказался присоединиться к его кокаину
Он был всем, чего я хотел, - крутой, плохой чувак, в постели превращавшийся в Мерилин Монро
Он называл меня "своей стервой"
После долгих поисков, долгих безнадежных поисков в адском месте под названием "Западный
Голливуд" я, наконец, стал чьей-то стервой

Вчера, в 23:33, девятнадцатилетний афроамериканец выбросился из окна полицейского автомобиля

В данный момент его призрак рисует фрески на стенах моего гостиничного номера

Я пошел взять немного колотого льда в автомате и услышал, как он поет старые негритянские хоралы

Отец

Когда мне было девять я помню, отец рассказывал анекдоты
Про пидоров
За ужином, при работниках с фермы
Я не совсем понимал, кто такие пидоры
Но где-то у меня в голове замаячил белый туман
Далеко
И я понял, что это меня как-то касается
Сначала я смеялся над анекдотами
Хотел быть вместе со всеми
Но я рос
Понимал всё больше и больше
И эти его анекдоты, от них все больше болело болело болело
А потом, когда мне было семнадцать
Мой отец открыл дверь, которую я считал запертой
Так он узнал, что я гей

После того, как запах горящего мяса развеялся
Он сделал странную вещь

Он сказал, что хочет понять

Он хотел стать ближе ко мне
Сказал, что хочет любить меня

О, да

Я с ним справился

Я не дал ему возможности любить себя
Я сбежал
Я жил на улицах Чикаго, потом Лос-Анджелеса
Я был уличной проституткой
Годами он не знал ничего обо мне
Потом он умер

О, да

Я с ним справился


Любимый

Я виделся с ним постоянно, долгие месяцы
У него был аквариум с экзотическими рыбками
Он занимался любовью как если бы мы
Дрались за глоток воздуха
Я всегда приходил к нему
Он не хотел встречаться с моим соседом

Больше всего он любил целоваться

На день рождения я подарил ему скалярию

Однажды я искал его галстук
И наткнулся на полицейскую форму
Он вошёл в комнату как раз в этот момент
Ничего не сказал
Мы занялись любовью
Он искусал мои губы до крови

Когда я стал одеваться
Он сказал
"Я больше никогда не хочу тебя видеть.
Если ты случайно увидишь меня и хоть как-то
Покажешь, что мы знакомы, я

Убью тебя"

Я покормил рыбок
И ушёл.


Ты всё, о чем я мог мечтать

Ты всё, о чем я мог мечтать
Ты больше, чем все, что мой мозг мог наворотить
Каждый раз, когда я рядом с тобой
Мое сердце как будто получает удар под дых
Если бы я нашёл клад
На дне моря
Я бы выплыл с ним на поверхность
Только ради нас с тобой

Я бы купил самое высокое дерево на земле
И мы влезли бы на него вместе, держась за руки
Я бы построил для нас дом на самом-самом верху
Мы бы жили там вдвоём
О, у нас бы было все

У нас за окнами проплывали бы облака
Как огромные пьяные слоны
А мы бы обменивались бойскаутскими кольцами

Мы бы спустили канат вниз от крыльца
О, мы бы делали кучу чудесных вещей

Орлы и совы и парящие ястребы
Прилетали бы к нам на карниз
Отдохнуть и сменить носки

Я забивал бы буфет шоколадными эклерами
и чаем с корицей

И уводил бы тебя в спальню

И все равно ты не любил бы меня

НА ОДНУ НОЧЬ

Рисунок Плиуры, созданный им на лечебных сеансах Lamp Art Project

Мы встретились в баре с тёмно-лиловыми стенами
Сигаретный дым разбивался о биллиардный стол
Как вздымающийся ковёр на цирковой арене
Ты прошёл так близко ко мне, как по канату
Умудрившись не упасть и не разбиться насмерть.
Страховочной сетки не было.
Клоуны потрясенно заморгали
Выпустили свои пурпурные воздушные шарики
Мальчики-проститутки, одетые дрессировщиками,
Попадали с высоких табуретов у стойки,
Обездвиженные чарами, разбились как
Шалтай-Болтай, только желтки
размазались на грязном неровном полу.
Музыкальный автомат завизжал как приговорённый,
которого тащат на электрический стул.
Я понёс тебя домой, как кошка - котенка,
Осторожно сжимая в зубах складочку на твоей шее.
Моё дыхание грело твои маленькие соски.
Руки твои, ветви, склонявшиеся над моим детским
Потайным шалашом.
Я едва шевелюсь, как плод на двадцатой неделе.
Ты меня гладишь по голове, то есть ты гладишь по животу
мою мать.
Мне ничего здесь не угрожает.
Домовой заперт в чулане, стучится в дверь,
как Гитлер, торопящийся в ад.
Я проглотил ключ.
И мне не страшно, что ты любишь меня...
И я сам не боюсь любить тебя.
Я не знаю твоего имени.
И больше никогда тебя не увижу.
Лос-Анджелес сожрёт тебя,
Маленькую рыбку, брошенную
в штормящее море.
Мы безмолвны.
Не о чем говорить.
Двое немых на Марсе.
Ты играешь с моим ухом как если бы
Это было первое ухо в твоей жизни.
Амур, истощённый СПИДом, он достаёт
стрелу, но у него нет сил
натянуть тетиву.
Он отдыхает на абажуре, сделанном из моей кожи.
Я почти атеист,
но я сдался и начал молиться
о любимом на коленях моих ко Господу.
Ты начал целовать меня так, как если бы
каждый поцелуй был глотком воздуха.
Темнота безуспешно пытается прорваться к нам
сквозь открытое окно.
Фатоватые мотыльки
С мраморными прожилками на крыльях
из газировки и золота, давно считавшиеся
вымершими, суетятся вокруг лампы, как
электроны вокруг ядра.
Вдруг ты кончаешь, стесняешься
Что кончил так быстро.
Я протягиваю тебе полотенце с улыбчивым Микки-Маусом,
Подарок на день рождения от Рамоны, моей сестры.
Ты вдруг вскакиваешь и одеваешься.
Я хочу попросить тебя остаться.
Я хочу попросить у тебя телефон.
Ты энергично пожимаешь мне руку, как если бы мы
Только что провели удачные переговоры.
Я растягиваюсь на простынях,
На которых ты всего пятнадцать минут назад
Лежал, как младенец, раскрытый настежь,
Ребёнок, который, раскинув руки
Падает на спину в снег, как если бы падал ангел.
На подушке вмятина от твоей головы.
Где-то одинокий пересмешник бормочет
Передразнивая то, что я бормотал
Спускаясь, нашаривая твою грудь
Губами.