Когда Джеральд еще работал в Вашингтоне, у него начался плеврит, на который он не обратил внимания. В конце концов ему стало так плохо, что его положили в госпиталь в Нью-Йорке, где выяснилось, что у него не плеврит, а запущенный туберкулез. Одно легкое совершенно погибло, второе было сильно задето. Ему также диагностировали болезнь Аддисона, разрушающую почки.

Первой реакцией Моэма был шок. Затем он удивился, что у Джералда поражены легкие, а не печень. У Моэма появилась надежда на врачей: туберкулез уже не считался смертельной болезнью, Моэм и сам его пережил. Но, когда он увидел Джеральда в больничной палате, то был потрясен. Джеральд, некогда душа общества, весил всего 50 килограмм и был так слаб, что ему назначили переливание крови.

Моэм ежедневно навещал его, приносил ему книги. Джеральд от нечего делать вздумал заняться вышиванием, и Моэм выпросил у Монро Уилера, куратора Музея современного искусства, альбом аппликаций Матисса, чтобы Джеральд использовал их в качестве образцов. "Он чуть ли не силой вырвал у Монро эту книгу, - вспоминал Вескотт, - и, разумеется, ее не вернул, отчего Монро пришел в ярость. Вилли возился с Джеральдом, как с родным сыном, после всех его гнусных выходок и наветов..."

Сделанная операция оказалась неудачной. Джеральда мучили такие боли, что ему приходилось два раза в день давать морфий.

В начале июня Моэм решил прибегнуть к последнему средству - повез Джеральда на озеро Саранак, славящееся благоприятным для туберкулезных больных климатом.

Джеральда поместили в одну из частных клиник, боли на время прекратились, ему стало легче дышать. Но вскоре врачи сказали, что Джеральду требуется повторное обследование, и рекомендовали обратиться в Бостонский Институт Лихиу. В августе Джеральда перевезли в Нью-Ингландский Баптисткий госпиталь, а Моэм съездил передохнуть в Эдгартаун. Он купался и играл в бридж, но мысли его были заняты тем, что за все это время не нашлось двух врачей, которые поставили бы Джеральду один и тот же диагноз.

Перевезя Джеральда обратно в Нью-Йорк, Моэм потерял последнюю надежду. Приходя к Джеральду, Моэм всякий раз заставал его лежащим на кровати и смотрящим в пространство. Если он и начинал говорить, то обрушивался на Моэма с яростными обвинениями, как Милдред на Филипа Кэри в "Бремени страстей человеческих", осыпая ругательствами того, кто был его другом 30 лет, а теперь изо всех сил старался помочь ему выздороветь. Джеральд предрекал, что Моэм умрет раньше его, и что он с нетерпением ждет того дня, когда, наконец, от него избавится и будет жить в свое удовольствие. Медицинские сестры пытались увести Моэма, но он не уходил, безмолвно снося поток грязи, обрушивавшийся на него с уст полутрупа, распростертого на больничной койке.

Врачи, в очередной раз обследовав Джеральда, решили, что единственным шансом спасти его жизнь остается повторная операция. Но он был слишком слаб, и поэтому ему назначили курс лечения для укрепления сил.

"Я уже полгода в постели, - писал Джеральд Барбаре Бэк в начале октября, - и, похоже, мне придется лежать еще полтора года. У меня то, что теперь называется острым случаем, а раньше называлось скоротечной чахоткой, и потому потребуется еще полгода, прежде чем можно будет начать торакопластику. Спросите у Айвора (муж Барбары был врачом. - Т.М.), что это такое. Очень скучно лежать в постели вместо того, чтобы жить в Вашингтоне".

После операции Джеральд чувствовал себя неплохо, но через неделю у него начался отек легких, он потерял сознание и умер 7 ноября 1944 г. в возрасте 52 лет.

9 ноября состоялась заупокойная служба в Епископальной церкви на Мэдисон авеню, 865. Присутствовали Даблдеи, Монро Уилер и еще много друзей. Моэм сидел рядом с Гленвэем Уэскоттом. В середине службы он не выдержал и заплакал. Глядя, как он сидит, сгорбившись и опустив голову на руки, Уэскотт испытывал смешанные чувства. Все эти годы, думал он, вы, Моэм, гордились своей твердостью, вы никогда не давали воли чувствам, вы стремились продлить свою жизнь в надежде, что ваше творчество даст вам возможность обрести жизнь вечную, и вот здесь, в этой церкви, которую вы презираете, где произносятся эти самые слова - "жизнь вечная" - вы сидите и ревете, как последний идиот. Так чего же стоит поза высокородного англосакса, если в минуту горя, рано или поздно постигающего каждого человека, вы превращаетесь в жалкого котенка?

После отпевания приятельница Моэма герцогиня Пальфи подошла к нему. "Я не могу видеть, как вы оплакиваете этого человека, - сказала она. - Он всю жизнь катился по наклонной плоскости, и надо благодарить Бога, который спас его от столь жалкой участи". Моэм отвернулся и больше никогда с ней не встречался. Джеральда похоронили на кладбище Фернклиф в Хартсдейле, штат Нью-Йорк.

В декабре Моэм вернулся в Йемасси. Хотя в конце месяца к нему присоединился Робин, он все еще переживал смерть Джеральда. "С помощью таблеток мне иногда удается заснуть или задремать часов на шесть, - говорил он. - Но когда я не сплю, я каждую минуту думаю о нем". Если что-то напоминало ему о Джеральде, он сразу начинал плакать. Робин тоже был не в лучшей форме. Вследствие ранения в голову он, подобно дяде, начал заикаться. У него случались провалы в памяти и приступы депрессии.

Но все же месяцы, проведенные с ним, оказали тонизирующее действие на Моэма. Он нашел племянника покладистым и веселым, хотя Моэма несколько настораживало его стремление быть в центре внимания. Когда Робин в мае возвратился домой, он заметно поправился и стал гораздо спокойнее. Он собирался написать историю своей службы в танковых войсках.

Моэм тоже вернулся к прежней спокойной жизни. По утрам он работал над историческим романом, действие которого происходит в Италии в эпоху Возрождения, днем читал или гулял, а вечерами играл в карты у Даблдеев.