В связи с 70-летием Аллена Гинзберга - битника, поэта, наркомана

Обожаю Гринич Вилидж
в саркастических значках.
Это кто мохнатый вылез,
Как мошна в ночных очках?
Это Аллен, Аллен, Аллен!
Над смертельным карнавалом,
Аллен, выскочи в исподнем!
Бог - ирония сегодня.
Как библейский афоризм
Гениальное: "Вались!"
Андрей Вознесенский. Нью-Йоркские значки.

Подняв бокалы и содвинув их разом, американские "шестидесятники" и примкнувшие к ним "шестидесятники" советские, по случаю оказавшиеся поблизости, отметили 3 июня нелепый в сущности, но трогательный юбилей - 70-летие Аллена Гинзберга. Нелепый - потому что все, что Гинзберг сделал в стихах и в жизни, обращено на борьбу со взрослым - правильным, конформистским, отвечающим за себя и т.п. - миром. Трогательным - потому что сейчас Гинзберг - невысокий, благообразный старичок, этакий профессор на пенсии. Ровесник Мэрилин Монро, живая легенда, почитаемая благодарными соотечественниками.

БИТНИКИ, РАННИЕ ПТАШКИ

Аллен Гинзберг. Автопортрет, 1987 год

Движение битников возникло в конце Второй мировой войны - на смену "потерянному поколению" Хемингуэя пришло "разбитое поколение". Словцо было произнесено Джеком Керуаком (1922-1969): "This is а beаt generаtion", - сказал он про себя и своих товарищей. Потом он стал связывать его с "beаtific" и "beаtitude" - блаженный и блаженство. Считалось, что поколение было разбито изначально - потому что отстаивало права "естественного человека" и прославляло его "органичную святость". Кроме того, они сами несли в себе некую разбитость - заряд разрушения. Кроме того, позже Beаts оказалось созвучным The Beаtles. Все сложилось удачно.

Битники обрели свой голос в 50-е, но по-настоящему были услышаны в бурные 60-е: хиппи, Вудсток, контркультура, делай, что хочешь, новые левые, новая чувственность, сексуальная революция, революция психоделическая. Уже в солидном возрасте - далеко за 40 - им суждено было стать глашатаями молодежного движения, и они с легкостью это исполнили, вспомнив свою коммуну в Сан-Франциско и все то, что они пытались вбить в головы мирным обывателям 50-х годов. Их книги - роман Керуака "На дороге" (1957), психоделический рапсод Уильяма Берроуза (р.1914) "Голый завтрак" (1959) и "Вопль" (1955) Гинзберга - стали культовыми.

В свою очередь битники почитали Торо и Эмерсона, Мелвилла и Уитмена, Блейка и Рембо. Источником мировоззрения стал буддизм: "Если увидел Будду, убей его!". Следуя путем дзен, Гинзберг стремился достичь того, что он сам называл "неразличающим сознанием". Их живым литературным наставником был Генри Миллер, чья скандальная трилогия ("Тропик Рака", "Черная весна" и "Тропик Козерога") была тогда запрещена в США; в области поэзии образцом служил последователь Уитмена Уильям Карлос Уильямс - Гинзберг восхищался его длинными строками, звучащими почти как проза. "Я вдруг понял, что его поэзия абсолютно идентична речи - ритмически и синтаксически... Ты должен очень внимательно слушать, учил он, свои звуки и ритм разговора других людей... и ты постигнешь новые неведомые ритмы", - вспоминал Гинзберг о своей встрече со старым поэтом. Собственно, все, что он искал у других, служило лишь подтверждением того, что он уже знал:

Я бродил по берегу грязной консервной свалки, и уселся в огромной тени паровоза "Сазерн Пасифик", и глядел на закат над коробками вверх по горам, и плакал. Джек Керуак сидел рядом со мной на ржавой изогнутой балке, друг, и мы, серые и печальные, одинаково размышляли о собственных душах в окружении узловатых железных корней машин... ("Сутра подсолнуха", перевод Андрея Сергеева)

Стиль жизни битников был психопатическим: культивировалось безумие как проявление святости. "Я хочу быть святым, настоящим святым, пока я еще молод - ведь нужно сделать так много..." - признавался юный Аллен. По мнению доброжелателей, его сумасшествие всегда было лишь маской - как у Гамлета... Вместо виски они употребляли наркотики - от марихуаны до ЛСД. Не раз нарушали закон и подвергались судебному преследованию. Они также стали буревестниками грядущей сексуальной революции - особенно в той ее части, которая подняла бунт против гетеросексуальности. Лесли Фидлер писал: "Гомосексуальность битников иная нежели у денди из южных штатов, этих последних, уже почти исчезающих адептов аристократической педерастии в европейском стиле... Она революционна в своей правоте, в своей решимости быть демократической, даже рискуя выглядеть по-люмпенски - это гомосексуальность для миллионов".

Культура битников - прежде всего гомосексуальная культура (точнее - субкультура): ее эксцессы, красоты, истерики, слезы, пафос, шутки, непристойности и т.д. обусловлены преодолением изначальной инакости. В те далекие 50-е Америка еще и думать не думала ни о какой политкорректности: нравы были суровыми, и гомосексуализм воспринимался как болезненное извращение, граничащее с преступлением (хотя 121-й статьи там не было). В любом случае быть гомосексуалистом означало быть аутсайдером. Битники ощущали себя вечными чужаками среди традиционных ценностей. И - преодолевали отчужденность предельными, а то и запредельными способами.

У гомосексуалиста в гетеросексуальном мире есть две уловки: либо затаиться, либо, напротив, артикулировать и афишировать свою особость. Последнее обычно делается активно, красочно и агрессивно - через навязывание "натуралам" чуждой для них эстетики. Гомосексуальная культура не просто проговаривает табуированные вещи, но выкрикивает их во весь голос. Здесь все избыточно, все вертится вокруг орально-генитально-анального, телесный низ пользуется пристальнейшим вниманием. Вот поистине замечательные строки из поэмы Гинзберга "Вопль" (1959) - манифеста поколения, как ее принято называть: ангелоподобные хипстеры, которые давали святым мотоциклистам трахать себя в задницу и кричали от восторга, которые... В общем, дальше речь идет о матросах с ликами серафимов и других способах любви, испытанных поэтом, когда он ходил на торговых судах (было и такое в его жизни) и изображал из себя "простого парня", пока его не застукали за чтением томика стихов Харта Крейна...

НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ

Аллен Гинзберг, 1993. Фото Грега Аллена

Аллен Гинзберг родился в семье учителей: оба они были американскими евреями с русскими корнями. Мать учила детей с замедленным развитием, была коммунисткой, сочувствовала угнетенным, состояла в какой-то левацкой группе и страдала тяжелым расстройством психики. Во время Гражданской войны в Испании ее "сумасшедший идеализм" (по определению сына) достиг своего пика: ей стало казаться, что сам президент Рузвельт подсылает к ней шпионов, чтобы узнать ее мысли. В поэме "Америка", посвященной очередному выяснению отношений со своей страной, Гинзберг заявлял:

Америка, я был коммунистом когда еще был ребенком я не жалею об этом... ... Америка, когда мне было семь мать с собою меня брала на заседания коммунистической ячейки там в обмен на пятицентовый билетик получали мы целую горсть бобов и там говорили что думалих все были такие милые и сочувствовали рабочим... (Перевод Андрея Сергеева)

В бурные 60-е, выступая перед студентами, поэт обязательно сообщал, что эта поэма посвящена его матери, коммунистке Наоми Гинзберг, подвергавшейся преследованиям во времена маккартизма, что не вполне соответствовало действительности - в эти времена она была уже безнадежно больна.

Хотя отец поэта, Луис Гинзберг тоже имел корни в России, он, в отличие от своей жены, не был ниспровергателем основ. На протяжении 40 лет он преподавал английский язык в высших учебных заведениях, писал традиционные стихи, был консервативным либералом и правоверным иудеем. Знавшие его говорили: "Луис боялся любых потрясений точно так же, как его русские деды боялись погромов". В 1943 году Аллен начал изучать экономику в Колумбийском университете, чтобы потом помогать трудящимся - сказывалось материнское влияние. Однако вскоре перешел в семинар известного писателя и критика Лайонеля Триллинга; другим его наставником стал поэт Марк Ван Дорен. Отец в свою очередь учил его и его брата Юджина правилам стихосложения, работе в классических жанрах и напоминал о необходимости для поэзии моральных ценностей...

Вряд ли отцу потом приятно читать, например, такие строки сына: "Go fuck yourself with your аtom bomb" - что-то вроде "Да за....ь ты со своей атомной бомбой" (из поэмы "Америка"). Но окончательно перепахала его сыновье сочинение, названное как еврейская молитва - "Кадиш" (1961). Само сочетание названия и содержания уже было кощунственным. В поэме рассказывалось о любовной связи Луиса на стороне - и это еще не все! Сын признавался в своих гомосексуальных привязанностях и к тяге к инцесту, подробно описав, как его безумная мать ходила пред ним голой. Особенно потряс отца образ "длинной черной бороды вокруг вагины" - для реквиема по умершей матери это действительно был некоторый перебор. В ответ на требование отца снять эту строку, Аллен категорически ответил: НЕТ! (Критики склонны усматривать здесь конфликт поколений).

"Это весьма часто встречающийся опыт и образ, который возникает у детей, когда они видят родителей обнаженными, - объяснял поэт отцу в письме, - это архетип, и ничего стыдного здесь нет..." Для исследователей-психоаналитиков безусловный интерес в связи с этим представляет борода Уолта Уитмена, упоминаемая в стихотворении "Супермаркет в Калифорнии": "Куда сегодня ведет твоя борода?" Впрочем, по-настоящему сильное впечатление оставляет реальное письмо матери, вставленное в "Кадиш": "В окне ключ, ключ в солнечном свете в окне - я знаю, где ключ - Брось наркотики, Аллен, женись - ключ в солнечном свете в окне..."

НАГИЕ АНГЕЛЫ


В описании подробностей Аллен Гинзберг неуклонно следовал путем, проложенным Джеймсом Джойсом и Генри Миллером: он как норму воспринимал то, что людям обычным могло показаться непристойностью. Хотя, возможно, это тоже помогало преодолевать комплексы - как надпись "Fuck the jews" на окне его комнаты в общежитии, из-за которой (плюс еще из-за кое-каких грешков) его выгоняли из Колумбийского университета. В элегиях, посвященных Нилу Кэссиди (сборник "Падение Америки", 1972), Гинзберг, по мнению некоторых критиков, предпринял самую удачную в американской поэзии попытку описания физической любви между двумя мужчинами, "жестокое и нежное удовольствие анального секса".

Реабилитируя "естественного человека", битники прежде всего стремились освободить слово "fuck" от цепей цензуры и от страха (полагая, что то, что естественно, то не стыдно. Вопрос о том, что неестественно, считается политнекорректным). А также утверждали гомоэротизм как норму жизни. Надо признать, что в основном все удалось на славу. Гинзберг же, кроме того, просто упивался божественной сущностью собственной сексуальности!

Стремление к обнаженности, доходящее до эксгибиционизма, - один из формообразующих факторов гомосексуальной культуры. Показать - значит заявить о любви и воззвать к любви, причем не обязательно какого-то одного человека - к любви людей, мира, аудитории, толпы... Самая известная книга, посвященная битникам, называется "Нагие ангелы" (1976). По мнению ее автора, Джона Тайтелла, нагота - и телесная, и обнажающая до последнего предела чувства и мысли - была для битников своего рода приемом, позволяющим сопрягать в единое искусство и жизнь. Керуак мечтал, подобно какому-то тибетскому монаху, жить голым в пещере. Гинзберг любил сбрасывать с себя одежду во время чтения стихов. Название "Голый завтрак" говорит само за себя (напоминая, впрочем, о картине Мане "Завтрак на траве"). Они любили также ссылаться на опыт Блейка, который в голом виде вместе с такой же голой женой читал "Потерянный рай" вслух! Разница только в том, что визионер ХVIII века обнажался в своем саду, битники же хотели, чтобы вся Америка была их садом! (И в конце концов их общий друг и любовник Нил Кэссиди был найден мертвым и голым возле какой-то автостанции...)

Все это было густо замешано на борьбе идей, кипящей в "обществе потребления". Американская богема, начитавшись Кафки, Оруэлла и Ханны Арендт, начала прикладывать тоталитарный опыт к своей стране. Каким-то загадочным образом им удавалось находить в США признаки фашизма и тоталитаризма - возможно, это происходило опять же от особой чувствительности избалованных детей западной цивилизации и - от специфики гомосексуального мировоззрения. "Фашизм - обычное состояние современного индустриального государства", - утверждала Сюзан Сонтаг. "Быть наркоманом в Америке все равно что быть евреем в нацистской Германии", - опрометчиво объявлял Аллен Гинзберг. Ему как будто было мало, что он был евреем, гомосексуалистом и наркоманом впридачу: он еще хотел, чтобы именно за это его любили.

Я всегда не прочь покурить марихуаны
Я целыми днями торчу дома
торчу и глазею на розы в клозете
В китайском квартале
нарезавшись в дым я не падаю никогда
Мой рассудок в норме
значит жди неприятностей
Неплохо бы вам застать меня
за чтением Маркса.
(Перевод Андрея Сергеева)

Почти все свои знаменитые поэмы он писал под наркотой - с раскрепощенным сознанием, как это принято называть. Представая перед судом, он говорил о закрытом обществе, о механичности современной культуры, об одиноких людях в одномерной толпе, о сущности тоталитаризма, об эросе и цивилизации, о бездушных политиках, порожденных "холодной войной", и т.п. Длинная и, как обычно, слегка безумная его поэма "Планета новостей" пронизана ужасом перед технологическим контролем над сознанием - материнская наследственность! Уроки же отца впрок не пошли: стих Гинзберга - довольно расхлябанный, с длинной строкой, спонтанный и квазикаталогизаторский, то есть вовлекающий в свою орбиту слишком много предметов. Слышен здесь и уитменовский размах, есть визионерство в духе Блейка, хорошо усвоены уроки французского сюрреализма. Но больше всего стихи Аллена Гинзберга походят на прозу его друзей - Керуака и Берроуза... И - обязательный эгоцентризм с каннибальско-некрофильским оттенком:

Я съел все голубые морковки которые ты послал мне из могилы и Ван Гога ухо и маниакальный трепет

Арто ("На могиле Аполлинера")

...Он протестовал против войны во Вьетнаме, участвовал, кажется, во всех маршах протеста (особенно в экологических), требовал отменить запреты на наркотики, бывал в Индии, Африке, Австралии, читал лекции и стихи-стихи-стихи... словом, жил полной и яркой жизнью. К концу 70-х вроде бы остепенился: по крайней мере, сбрил бороду, вместо неизменного джинсового комбинезона надел костюм от братьев Брукс и даже галстук. Но просьбу матери не исполнил - "Брось наркотики, Аллен, женись - ключ в солнечном свете в окне...".

Заслуживает внимания и то, что несколько стихов Гинзберга блестяще перевели когда-то Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко. Но новые поколения путают его почему-то с Александром Гинзбургом ("Русская мысль"). Сам Аллен, благообразный старичок профессорского вида, удивляется тому, что на русский переведено так мало его произведений...

Кроме того, русскому читателю наверняка приятно будет узнать, что Аллен Гинзберг воображал себя князем Мышкиным. А Карл Соломон, с которым он подружился в психушке и которому посвятил свой "Вопль", считал себя, наоборот, Кирилловым.