Константин Кропоткин. "Дневник одного г." - всего 99 руб. Закажи прямо сейчас! >>

Герои популярного в середине 2000-х годов сериала Константина Кропоткина - "Содом и умора" возвращаются на Gay.Ru! Роман, признанный в 2007 году "Книгой года" читателями нашего проекта и позже изданный в Германии, не забыт до сих пор.

...Кирыч, Марк и пес Вирус снова с вами по вокресеньям весной 2011 года.

- Скажи, почему я должен покупать еду? Вот буквально сейчас, вечером, после долгого и трудного дня.

- Я тоже покупаю.

- У тебя тоже был долгий и трудный день. Скажи, почему ты покупаешь еду?

- Потому что есть хочу.

- А почему не покупает ее он? Почему наш дорогой гость не делает ровным счетом ничего?

- Почему? Он делает.

- Разбрасывает свое тряпье по квартире? Часами принимает ванны? Делает свою чертову йогу, как раз тогда, когда я смотрю телевизор?

- Мы же сами сказали, чтобы он чувствовал себя, как дома.

- Это ты ему сказал. А я добавил, что не надо забывать, что ты - в гостях. А ты знаешь, что на третий день гости пахнут рыбой?

- Никогда не слышал,

- Есть такая пословица. А день уже не третий, так что гость пахнет не рыбой, а целым ее косяком, который зачем-то оказался в нашем доме.

- Слушай, может, рыбки возьмем? - перебил меня Кирыч. - Давно я рыбки не ел. Поджарим, к ней рису, капустки тушеной... - Он покатил тележку в сторону рыбного ряда.

- И винца еще белого. Бутылок пять, - сказал я в его необъятную спину.

Мне хотелось не есть, а пить. Мне хотелось напиться и высказать квартиранту все свое негодование.

Почему я не могу сказать ему всю правду? Почему?

Едва мы, увешанные пакетами, вышли из магазина, как грянул гром, небо почернело, посыпал дождь. Именно посыпал. Вода лилась вперемежку с градом, который с сухим треском разбивался об асфальт. Бежать пришлось долго - машина стояла в самом крайнем ряду. Вода гадко заливалась за ворот, лед больно бил по голове.

- Вот так конец света и наступает, - сказал я, наконец-то спрятавшись в машине. - Как гром среди ясного неба.

Как по заказу, небо рассекла молния.

- Весна, - энергично крутя руль, Кирыч принялся выводить наш черный крейсер на дорогу.

- Ничего себе весна. И снег, и дождь, и молнии. Это противоестественно.

- Всякое бывает.

- Что-то слишком много катаклизмов в последнее время - то землетрясения, то цунами. Интересно, случайность это, или просто Земля хочет избавиться от жадного и глупого человеческого рода?

- Не знаю. Одни говорят одно, другие - другое.

- А я думаю, загостились мы на матушке-планете. Зажились. Обнаглели. Вообразили, что без нас она не проживет, а она - ка-ак возьмет, да ка-ак встряхнется. Дом же нужно в чистоте держать. А не срать там, где живешь.

- Ты опять?

Внешне Кирыч на эмоции скуп. Но чуткости он не лишен, ловит мысль уже по тени. А у меня уж и не тень была, а целая туча, похлеще той, что изрыгала воду со льдом и плевалась огнями.

- Да, на третий день гости пахнут рыбой, - с вызовом сказал я, - А у нас теперь каждый день - рыбный!

Содом и умора.

Ничего не изменилось. Люди плохо меняются. Взрослеют, стареют, но в главном остаются прежними. Уверен, что в школе Марк всегда приходил к третьему уроку - и всякий раз у него находились уважительные причины: горло заболело, замок заел, по пути напала туча птиц...

С бокалом вина я завалился на диван в гостиной, стал читать в журнале историю грехопадения одной знаменитой артистки. Кирыч ушел с ноутбуком в спальню - надумал рассортировать фотографии, сделанные еще на новогодних каникулах.

Грехопадение артистки оказалось неубедительным - ну, и что с того, что театру она предпочла телевидение? Ну, и что с того, что она снимается теперь в рекламе средства от прыщей? Успех - это уже давно не стыдно.

Вируса Марк взял с собой, и, возможно, поэтому мне казалось, что в доме пусто. Никто не лез, не ворчал, не клацал.

- И пожалуйста, удали ту фотку, где я кверху ногами лежу, - крикнул я Кирычу.

На Новый год мы поехали кататься на горных лыжах. Опыта у меня не было, я много падал, а Кирыч, у которого опыта было чуть побольше, не ленился меня снимать. В итоге мой первый горнолыжный отпуск останется в памяти коллекцией вытаращенных глаз и раскоряченных ног.

Кирыч не ответил. Если он чего-то не хочет, то просто не реагирует. Это означает, что на день рождения я получу очередной коллаж: весь год он собирает самые нелепые мои рожи, украшает их дурацкими надписями, а утром того несчастливого дня, когда я понимаю, что постарел еще на год, на тумбочке меня ждет альбом с дарственной надписью. Выбросить альбом я не могу, все-таки подарок, но и оставлять на виду тоже нехорошо. Если смотреть эти фолианты один за другим (а их уже штук семь накопилось), то может сложиться впечатление, что у меня не жизнь, а какие-то американские горки: из золотухи - в понос, с лыж - прямиком в сугроб.

А у меня добропорядочная, мирная, обыкновенная, скучная-скучная-скучная жизнь. Нет в ней ничего особенного - ну, упал разок, ну, с кем не бывает....

Марк возник так внезапно, что я аж заморгал. Погрузившись в раздумья умеренной степени приятности я и не заметил, как он появился. Оживленный, яркий, суетливый - как тушканчик, вообразивший себя какаду.

- ...вначале поехали в центр, на машине, - рассказывал он, скидывая на кресло веселенькую курточку, - Стояли в пробке два часа. Шофер слушал странную какую-то радиостанцию. Она все время кричала "тра-ла-ла". В ушах аж зазвенело, - усевшись в кресло, Марк принялся за свои тяжкого вида сапоги, - Потом приехали, стали искать в кафе. А с собакой еще не везде пускают. Дискриминируют, будто на дворе не двадцать первый век.

- Это тебе не Париж и не Лондон, - сказал я, косясь на кучки грязи, упавшие на пол с рифленых подошв. Свинтус, ей-богу, свинтус.

- Но мы все равно нашли местечко. Название не скажу, чтобы не делать пиар задаром. Сели. Я хотел поработать, а интернета нет. Представляете?

- Немыслимо, - я собрал всю одежду и обувь, место которой было в коридоре, сходил в ванную комнату за ведром и тряпкой, стал замывать следы марусиных сапог.

- Пошли дальше, искали-искали....

- А что тебя понесло-то? - крикнул Кирыч из спальни, - Интернет и дома есть.

- Вадик сказал, что там самая модная улица. Бутики, кафешки. Фланеж-молодежь.

- И ты пошел показывать всем кузькину мать, - трудясь с тряпкой в ногах у Марка, сказал я, - Нарядился, как попугай. Псину прихватить не забыл, чтобы кудлатостью своей оттеняла твой тропический сексапил.

- Ну, надо же мне знать, в чем здесь ходят! У меня же работа.

- Работа у него..., - покончив с поломойством, я вернулся на диван и спрятал за журналом раздраженное лицо, - Что это за работа, когда ни места рабочего, ни графика, ни писаных правил? Работа, у которой ничего нет. Дай бог, чтобы хотя бы деньги были настоящие.

- Кафе-то нашли? - снова подал голос Кирыч.

- Ой, нашли-то нашли, но тут как раз дождь пошел страшный, люди набежали, тесно так стало, что не повернуться, один человек собачке на лапку наступил.

- И собачка устроила человеку ту самую кузькину мать, которой все так заждались, - сказал я, воображая рядовую в судьбе Вируса кучу-малу.

- Ага, было немножко. Человека "Майклом" зовут. Он - иностранец.

- Рыбак рыбака видит издалека. Ты же у нас тоже - заграничная штучка.

Марк вздохнул.

- Водички не принесешь? Пить хочу ужасно.

- Тебе еще и воды принести? - я не поверил ушам.

- Принеси, ага.

Я исполнил пожелание. Что мне сложно воды страждущему подать? Мне несложно, заодно узнаю границы бесстыдства.

- А он такой кричит: "Щит хэпенс, щит хэппенс". Смеется. А я ему говорю - никакой не щит, а обыкновенный хэппенс.

- Вы с ним по-русски, что ли? - спросил я.

- Вперемешку, но в основном по-английски: ай финк, ай глэд, ай лайк - там же все просто, если смол ток. Представляете, врет и не краснеет. Сказал, что слесарем работает. А у самого ручки нежные, с маникюром.

- С маникюром, значит, - прокомментировал я. - Говорю же, рыбак рыбака....

- Живет где-то в двух шагах, - Марк заглотал воду и отдышался, - А тут и вы позвонили.

- Надо же, какая незадача, порушили романтик, - сказал я. - Ты есть-то будешь?

- Я поел уже.

- Нет, ты будешь есть, - я отправился на кухню и вынес тарелку с остывшим рыбным стейком, заледенелой капустой и смерзшимся в комок рисом. - Ешь. Иначе нужные организму витамины получат твои локоны.

- У меня аппетита нет, - вякнул Марк, но тарелку взял.

- Приятно подавиться.

У меня не было желания объяснять, почему нужно уважать чужой труд. Когда надо объяснять, то объяснять бессмысленно.

- А ножа нет? Я не могу без ножа.

- Радуйся, что я тебе деревянной ложки не дал, чтоб ты вспомнил своих поротых крестьянских предков. И не забудь сказать Кирычу, что тебе понравилось его блюдо. Это очень-очень вкусно.

- Киря, это очень-очень-очень вкусно, - голосом механической куклы произнес Марк. - Ем и просто места себе не нахожу.

- Ты бы хоть в микроволновке разогрел, остыло же, - ответил тот.

- Да, ничего, я так помучаюсь!

- И что же твой новый знакомый? - я принялся обдирать у пальмы сухие листья. Когда я злюсь, мной всегда овладевает жажда деятельности.

- Так я же уехал! Как покушали, так я и уехал. Мы еще машину долго ловили. Поймали одну, а собачка идти не хочет.

- Он с кем попало не ездит. Не знаю, как Вирус с тобой-то идти согласился.

- А еще ехали долго. Вы живете так далеко, целый час на машине ехать надо.

Я оставил в покое пальму. Мое терпение кончилось.

- Жаль, что ты адрес у своего иностранца не спросил, было бы куда перебраться. Он и живет в центре, и модная улица под боком, и пальчики у него наманикюрены. Он и по продуктовым магазинам, наверняка, не ходит, у него на то домработница есть. И еды ему варить не надо - приходит на все готовенькое, - я упер руки в бока. - Только одного не пойму. Если ты весь такой в доску эксклюзивный, то какого черта ты делаешь в нашей скучной, скудной, скверной обители? Не пойти бы тебе?

- Куда? - замерев, с испугом спросил Марк. Клок капусты свалился с вилки на ковер.

- В пятизвездочный отель. Или к какому-нибудь из твоих эксклюзивных друзей. У тебя же их столько, что квартиру до сих в порядок привести не можем. Я теперь окурки даже на антресолях нахожу. Просто чудо, что они не устроили нам пожар.

- Куда? - глаза у Марка заблестели. - Куда мне идти?

- В бунгало на океанском берегу. В хижину на горе Монблан - туда, короче, где водятся люди твоего сорта, красивые, богатые и знаменитые.

- Эх, ты... - Марка поставил тарелку на стол, положил рядом вилку и, ни слова больше не сказав, удалился в свою комнату.

- Эх, ты... - эхом ответил Кирыч.

Он вышел из спальни и, сложив руки на груди, смотрел на меня. Смотрел не с укором, а, вроде, даже с испугом. Я закричал:

- Конечно! А кто же у нас виноват?! Я, конечно, больше некому!

Дневник одного Г.

Марк из своей комнаты все не выходил. И даже музыки не включал. Наверное, подушку на морду положил и воет, чтобы мне стыдно стало. А вот хрен тебе! Я мысленно показал ему язык. Кирыч спрятался в спальне - не удивлюсь, если на день рождения он подарит альбом с моими портретами, превращенными в фотошопе в зверские рожи. И даже Вирус куда-то испарился - он всегда исчезает, когда от него может быть какой-то толк. Я мог бы хотя бы с псом поговорить, а не терзать этот полный благоглупостей журнал.

По идее, Марк должен был бы зарыдать и броситься на улицу. Но там еще крапал дождь, а впадать в отчаяние, не думая о внешнем виде, Марк никогда не умел. Мне мой внешний вид всегда был до лампочки, а вот в отчаяние я умею впадать буквально с полоборота: небо молнией полыхнуло, а я уж думаю об апокалипсисе. Да и в горле подозрительно запершило - бронхит, не иначе....

- Марк! Если ты хочешь узницу монте-кристо изображать, могу сварить тебе тюремной баланды, - крикнул я.

- Оставь его в покое, я тебя очень прошу! - громыхнул Кирыч.

- Слушай, почему мне кажется, что это я наломал дров? - я заговорил громко, но ласково, как у меня бывает, когда внутри все звенит от негодования. - Хорошо. Ну, приехал. Ну, живи. Но имей же ты совесть, говори спасибо, когда о тебе заботятся, помогай, если нужно. Что за иждивенчество?! Хочешь быть сожителем, а не последней сволочью, то и веди себя соответственно. Надо же как-то уживаться друг с другом, примериваться. А тут какой-то свинский подход. Есть мое мнение и неправильное.

- А у тебя что ль не так?

Кирыч вошел в гостиную, сел на диван рядом со мной.

- Нет, - я ответил вначале резко. - Не совсем. Нет, не думаю. Да, пошел ты...

- Видишь?!

- То есть по-твоему, свинья - это я. Так может, мне и убираться восвояси? А что? Я уйду.

- Не лезь в бутылку, успокойся, - он попробовал меня обнять, но цели своей толком не добился.

Это раньше трюк действовал на меня безотказно. Со снижением уровня тестостерона я уже не могу так запросто впасть в блаженное забытье. За руку взять я себя позволил, но дистанцию сохранил.

Помолчали.

Потом еще помолчали.

Потом помолчали еще немного, а когда желчь, душившая меня весь день, вдруг странным образом испарилась, я заговорил снова.

- Я понимаю, Кирыч, тебе нужен кто-то, о ком бы ты мог заботиться. Одного меня тебе мало. А мне этот "кто-то" не нужен. Я даже детей не хочу. Мне не нужны дети. Я их боюсь.

- Не хочешь, и не надо, - сказал Кирыч.

- А тебе надо бы. Вот странно устроена природа: молниями она плеваться научилась, а детей геям не дает.

Кирыч хотел что-то сказать. Он хотел сказать что-то очень важное. Или, во всяком случае, достаточно важное - нечто такое, что успело отразиться в его глазах, в особой посадке головы, в чуть потекшей линии плеч - в каких-то особенных мелочах, которые в совокупности и дают эту уверенность: "сейчас он скажет что-то важное".

Но тут нарисовался Марк.

- А мне некуда, - сообщил он, распахивая свою дверь. - Представляете, мне совсем некуда идти.

Он втиснулся между нами. Нахохлился, как воробей, побывавший под ледяным дождем.

- Я очень сложный человек, - пробубнил он. - Мне еще Деде говорил. Помните Деде?

- Как же не помнить твоего французика. Ты же к нему и улетел. - сказал Кирыч.

- Улететь-то, улетел, - пробубнил Марк. - Он сказал, что не может долго вытерпеть мою русскую душу...

- Эх, ты, а нам ни слова, - сказал Кирыч. - И как же ты жил?

- Сначала плохо жил. Дальше - лучше.

- А не вернулся почему?

- Но я же в Париже! Это же всю жизнь была моя мечта. Нет, Деде хороший. Оплатил мне курсы французского, нашел работу в агенстве одном, из квартиры долго не выгонял. Терпел. Я потом сам ушел, когда понял что к чему. Теперь я знаю, что такое раклет.

- Ради этого не надо ехать в Париж, - сказал Кирыч. Он погладил Марка по спине. Тот потянулся к нему, спрятал на груди лицо. Спина затряслась.

 Надо же, а у меня еще есть сердце, подумал я, чувствуя как что-то горячее заливает мне внутренности.

- Ну, прости, - сказал я. - Прости.

Повсхлипывали на разные лады. И еще помолчали. Затем как-то дружно стало стыдно. Мы включили музыку позабористей, чтобы уж прекратить этот незапланированный катарсис. На удивление помогло. Развеселились. Не так, чтобы очень сильно, но вполне достаточно, чтобы снова разговаривать, а не захлебываться в соплях по непонятному поводу.

- Ты, Рыжик, мне завидуешь, а зря, - сказал Марк под умеренно-причудливое бум-бум-бум.

- Я не завидую.

- Завидуешь, - поддержал его Кирыч.

- Завидую, - признал я, чувствуя, как с плеч валятся тяжкие камни. - Легко ты живешь. Я так не умею.

- А я тебе завидую.

- Мне-то за что? - я захлопал глазами. - У меня скучная-скучная жизнь. Дом-работа-дом-работа.

- А я, может, хочу такую скучную-скучную жизнь? Я устал, я совсем один, у меня дома нет.

- У тебя весь мир - дом, - возразил я. - Сегодня ты в Европе, завтра в Азии, послезавтра в Австралии. У тебя есть свобода, а это лучше, чем дом.

- Это все равно, что нигде. Все время в гостях. Ты знаешь, что все гостиницы одна на другую похожи? Одно и то же буквально во всем мире. Что в Тель-Авиве, что на Гавайских островах.

- Живи в дорогих, эксклюзивных.

- Они еще больше похожи. А еще за интернет кучу денег платить надо. Если отель больше трех звезд, то связь всегда плохая и задорого.

- Живи, - сказал Кирыч. - Оставайся.

- Живи, - подтянул и я. - Только совесть все-таки имей. Если хочешь быть с кем-то вместе, попробуй не только крышу с ним делить, но и жить как-то сообща. Участвовать в хозяйстве, заботиться, думать не только о себе. Тебе же не семнадцать, чтобы быть таким эгоистом. Иначе, ну, сам пойми, что это за житье? Одно расстройство....

- Я попробую.

- Все у нас получится, - заверил Кирыч.

Сомнения мои не исчезли, и очень большие сомнения, но на сей раз я предпочел оставить их при себе. Я выключил музыку.

- А вы молнии видели? Вы видели? - с жаром произнес Марк. - Это же такой страх! Вирус ка-ак завоет, ка-ак дернется....

- То заплачет, как дитя, - сказал я.

- Весна, - сказал Кирыч.

- Кстати, Киря, - сказал Марк, - если хочешь детей, могу тебе устроить.

- ??? - именно так Кирыч и ответил: тремя вопросительными знаками.

- Я знаю фирму, она исполняет желания. Очень недорого, между прочим.

- Ну... да... всякое бывает... - неуверенно сказал Кирыч, а я, верный метафоре нелепого дня, добавил:

- Как золотая рыбка. Хвостом махнет, а дитя так и вывалится в разбитое корыто... А лучше сразу двойня. Для одного папы, и для другого.

Громко залаял Вирус. Он всегда лает, когда самое страшное позади. В горле все першило. Будто костью подавился. Рыбный день. Рыбный.