Константин Кропоткин. "Дневник одного г." - всего 99 руб. Закажи прямо сейчас! >>

Герои популярного в середине 2000-х годов сериала Константина Кропоткина - "Содом и умора" возвращаются на Gay.Ru! Роман, признанный в 2007 году "Книгой года" читателями нашего проекта и позже изданный в Германии, не забыт до сих пор.

...Кирыч, Марк и пес Вирус снова с вами по вокресеньям весной 2011 года.

А также - "Русская гей-проза 2010" с "Другими-разными" Константина Кропоткина.

Темы было две.

Одна тянулась длинной жирной линией - и все время мешала.

Другая мелькала нечастым пунктиром. Она то и должна была меня встревожить. Таков закон жизни: главные новости приходят без пометки "срочно", а второстепенные все время лезут на глаза.

- Хочешь узнать, как с ума сходят? - спросила меня с утра Манечка. Она явилась в мой редакторский угол из своего бухгалтерского с бумажкой наперевес.

- Нет, спасибо, - сказал я, ожидая подробного отчета, как у нее сильно болела голова после дарового вина на том фуршете. Голова болела и у меня, так что в отчете не было особой нужды. - У меня самого мозги набекрень, - я уставился компьютеру в монитор, защелкал мышкой, просматривая ленту с новостями: там "пиратов" в парламент выбрали, тут политозорники зазудели "нах-нах"; в телевизоре подрались олигарх с олигархом, а где-то труп нашли со множественными ножевыми; спортсмены разделись во имя спорта, девушки прошлись во имя президента; кому-то грозит тюрьма, кому-то сулят свободу, врут, привирают, опять врут; индексы пляшут, и никто не знает, почему; а кошка угодила в стиральную машину и выжила, а пудель спас хозяйку на пожаре, и тоже не погиб....

Манечка не уходила. Настырная.

- Читай! - она шлепнула перед мной листок.

- Что это?

- Диагноз, - она пододвинула листок-распечатку. - Читай-читай!

- Я тебе кто? Врач?

- Ты мне друг или портянка?

Я тебя знаю-то всего-ничего, подумал я, но благоразумно промолчал. От толстухи Манечки всего можно ожидать. Может и матом начать крыть, или рыдать коровьими слезами или - не дай бог! - петь начнет. Если кто-то способен сойти с ума, то Манечке такая участь не грозит - эта баба родилась не в своем уме. И как она свои балансы составляет? Как сводит кредиты с дебетами? Я бы ей счеты деревянные не доверил...

- А он мне друг, - с нажимом произнесла Манечка. - Читай! У меня волосы на голове зашевелились. Это диагноз. Это я тебе говорю!

Я взялся за листок.

* * *

Содом и умора.

"...Мы здесь потому, что боженька потрудился. На целую планету, на весь мир настрогал он самых разных людей, и белых, и черных, и желтых, и красных, но все они другие, не такие, как мы с тобой. Они - другие, а мы - созданы друг для друга.

Трудно бывает понять, кто создан друг для друга, а кто нет. Говорят, что нет идеально подходящих людей. Что надо воспитывать себе идеал, и себя воспитывать. Только так, мол, две части одного целого сумеют идеально друг с другом совпадать, словно люди - это не люди, а чурки, которые надо еще обтесать. А я не верю. Мне кажется..., нет, я уверен на сто двадцать пять процентов, что люди могут просто сложиться вместе без всяких дополнительных усилий. Потому только, что друг для друга предназначены. Просто не всякому такая опция дается, люди тасуются, как карты, путаются, а надо бы считать себя шахматной фигурой, которая знает свое место, цель свою и значимость. А мы будем с тобой счастливы целую вечность, если не умрем в один день.

Мы не знакомы и нам еще есть, чем заняться. Причем, каждый из нас находится в своем любимом месте. Тебе, конечно, хорошо зимой. В лесу. На тебе мохнатая шапка. Куртка серая с синей полосой. А я будто бы в городе. Сижу в кафе. Народу полно, а я уже выпил свой кофе с молоком и гляжу в окно, как мимо люди снуют. На меня официантка пялится, хочет прогнать. А мне все равно, что она там думает. Я знаю, что уходить мне нельзя прямо сейчас. Нужно подождать. Поймать момент. Я жду тебя, а ты в лесу. Мы вот-вот встретимся. Ведь дело не в том, какое место, а в том, что мы должны быть вместе. Мы предназначены друг для друга, а география ни при чем. И вот, ты идешь себе по снегу в своей серо-синей куртке, хрустишь по снежку. Тебе весело, потому что совсем скоро ты встретишься со мной. Ты чувствуешь приближение судьбы и сердце твое трепещет.

Тебе морозно и весело. Ты идешь по хрусткому белому снегу, - и вот я уже слышу звук твоих шагов. Ты приближаешься, сейчас мы встретимся. Я торопливо расплачиваюсь и спешу на волю. К людям. К тебе...".

* * *

Дневник одного г.

- И что это за произведение искусства? - эпитет "бредовое" я опустил.

- Дневник, - сказала Манечка. - У Николаши в компьютере нашла и распечатала. Он там делится своими сокровенными переживаниями.

Я вспыхнул.

- Слушай-ка, ты о неприкосновенности личного пространства что-нибудь слыхала?

- А ты слыхал, как он в туалете воет? А я - его лучшая подруга, а, значит, обязана.

- Что ты обязана? Украсть, что тебе не предназначено и тыкать в нос тем, кому на него наплевать? Какие симпатичные у тебя представления о дружбе! - если бы кто-то, меня не спросив, сунул нос в мои вещи, то я бы устроил..., нет, не истерику, и не бурю. Я бы даже матом ругаться не стал - обошелся бы одним единственным словом - "вычеркиваю".

Из своей жизни "вычеркиваю".

А она даже не покраснела.

- Надо его найти, - решительно сказала Манечка.

- Кого?

- Того человека, про которого он пишет. Николаша - человек стеснительный так и просидит, прождет любовь всей своей жизни, пока член вставать не перестанет.

- И ты решила позаботиться о его члене, - саркастично заметил я. - От меня-то что ты хочешь? Объявление написать? "Ищу-целую"?

- У тебя башка хорошо работает. Вон какие книги пишешь.

Если Манечка краснеть не умеет, то я могу заполыхать в единый миг. Так бы ее и пристукнул. Историю с книжкой - написанной от отчаяния и изданной кое-как - я вспоминать не хотел. Мне было стыдно за нее, пусть даже стыдиться было в общем-то нечего - ну, у кого не бывает грехов молодости?

- Ну...

Я снова пробежал глазами по листку и, ничего достойного не найдя, был вынужден пожать плечами.

- Ни имени, ни адреса, ни как выглядит. Куртка - единственная примета, да, и ту, наверняка, выдумал твой поэт. С таким же успехом можно выйти на Красную площадь и кричать "ау!".

- А что тебе подсказывает твое чутье?

"Отвяжись" оно мне подсказывает, подумал я.

- У тебя аспирина нет?

- А мне, - продолжила Манечка с неуместной торжественностью, - мне кажется, что он работает в трамвайном депо.

- Ну, здорово, - вяло ответил я. - Совет да любовь. Будет свадебка - не забудь уведомить. Пошлю анютиных глазок букет. Причем тут депо-то?

- Так говорит мне мое чутье.

- Какое художественное у тебя чутье. А почему не певец в халате? Врач в вендипансере? Труп в анатомичке с тридцатью двумя ножевыми? Нефтяник на трубе, в конце-концов? Или моложавый директор филиала тридцать семь московского Сбербанка?

- Мне Николаша намекнул.

- Ага, а потом ушел выть белугой в туалет.

- Ты не представляешь, как он сейчас страдает. Песни пишет одну за другой. Буквально потоком. Любовь, страдания, хуета. Вот, - она вынула из кармана брюк сигаретную пачку, а из нее сложенный вчетверо листок, - Слушай, - она с выражением прочла, - У парадного крыльца, Символично Мы прощались в два лица Иронично. Друг до друга недосуг. Друг без друга Оказались сразу - вдруг Против друга. Говорили без лица, Безразлично В двух минутах до конца. Лаконично. Наливался небосвод Как слезами. Мы кивали сухо под Небесами. Расходились без стыда Многоточий. Расставляли без труда Наши точки: По делам и по сердцам, По привычкам. За минуту до конца Лаконично. Уж секунды до конца. Непривычно Расставались два лица - Симметрично. Состояли из воды Капли речи. "Я спешу". "А мне туда". "До... невстречи". Был билет на два лица - Стал безличным. Оборвали по концам. Лаконично, - она посмотрела на меня. Белое лицо ее выглядело бледней обычного.

Она и правда очень за него волновалась. Способность обаятельная и мне с годами доступная все меньше.

Я не могу волноваться за всех подряд, я не спешу помогать кому попало. А Николаша был мне, в общем-то, неприятен. Есть такие люди, жизнь которых всегда плоха. Они органически не умеют радоваться: если одни взбивают из молока своей жизни сливки, то у этих - все кефир. Все лучшее у них уже случилось, у них все - в прошлом. Трава тогда была зеленей, деревья выше, небо голубей, трупы с тридцатью ножевыми благоухали амброзией, мировые войны были романтичны, чума-сума прелестны... - не то, что нынешние времена - унылые, постылые, без войн, без потрясений и серьезных катаклизмов. Т о с к а.

- У тебя точно аспирина нет?

И все-же поэта-песенника мне почему-то сделалось жаль - вот, и еще один дурак сидит, как взаперти, не знает, что с собой делать, плохо ему, и другим от него плохо, а сделать ничего невозможно - уныние вписано в жесткий диск его личности, он просто такой - и любить такого ни у кого не хватит никаких сил. А ему любить хочется - вон, стишки пишет, любовные письма....

- А еще он пьет, - словно прочитав мои мысли, сказала Манечка, - Пока еще в меру, но я то знаю. У меня папаша с мамашей тоже с рюмашки за ужином начинали, - она вздохнула. - Что делать?

- Не знаю, - честно ответил я, - Твоего соседа-сожителя невозможно осчастливить. Он всегда найдет повод, чтобы порыдать в туалете. Может быть, тоска - и есть его счастье.

- Как я бросать-то его буду? Что ж мне теперь и замуж никогда не выйти? А если помрет? Нажрется и подохнет под забором? Я же потом буду несчастная до гробовой доски.

- Ну, американцы таблетки бодрящие пьют. Отгоняют прозаком житейскую прозу. Я могу спросить, если надо. У меня есть психотерапевт знакомый, - я вспомнил о Татьяне, которая, в общем-то, специально училась человечьи души врачевать. Сам я ей не доверяю, но мало ли кому я не доверяю....

- Эти твои знакомые, - вдруг посуровев, сказала Манечка. - Попросила твоего кутюрье платье ушить, и что?

- Какое платье? Свадебное?

- Коктейльное. Я с какой-то дури худеть начала. Все болтается. Не знаю почему. Наверное, за Николашу страдаю. Звоню твоему дизайнеру херову, звоню, а он, скотина, к трубе не подходит.

- Нет у меня никаких знакомых дизайнеров.

- Как это? А с кем ты на природу выезжаешь? Он мне сам говорил. Розовенький такой, с ушками и ручками, - движение рукой толстуха совершила неопределенное, но мне отчего-то стало ясно, про кого она толкует.

Андрюшка-портняжка.

- Ну, во-первых, он мне не друг.

- Тебя послушать, так тебе никто не друг, все враги, только и норовят, что спалить родную хату.

- Ага, а живу я в бомбоубежище, - отмахнулся я. - Андрей, в общем-то, человек обязательный. Наверное, занят. Работы много. Или голова болит.

- Так и не обещал бы! Терпеть не могу людей, которые не выполняют обещаний, - сказала она голосом учительницы.

Ох, мысленно вздохнул я, не поздоровится тому человеку, которого Манечка назначит быть главной любовью Николаши. Она ж его на веревке приволочет, не отбрыкается...

- Ну, хочешь, я сам Андрею позвоню. Или сходим вечерком, если тебе так уж срочно, - экран компьютера, устав от бездействия, мигнул и потемнел, - Все, давай, ариведерчи ! - пора было возвращаться к работе, читать, как украли и потрясли, убили и осыпали наградами....

И ведь не встревожился. Не дрогнул, не взвизгнул, и мурашки по коже не побежали.

Только сильно болела голова.