- Приезжайте! Надо поговорить! - глухо сказала Таня и повесила трубку.

Телеграфным стилем она изъясняется редко - лишь когда это действительно серьезно. Пришлось наплевать на святое - пятничный вечер - и мчаться во весь опор на метро.

Поезд выл, мчась сквозь темноту. Было поздно - около часу ночи, поэтому в вагонном окне отражалась лишь наша геометрия: плотный Кирыч, тощий Марк и я - средней комплекции гражданин. Квадрат, линия и прямоугольник.

- Надеюсь, не Санек, - сказал Кирыч.

- Он и есть, - покачал головой Марк.

Они посмотрели на меня, надеясь, что я найду неоспоримые доказательства их неправоты. Я уже собрался их разочаровать, как поезд начал тормозить и бархатный баритон сообщил:

- Станция "Полежаевская".

Мысли потекли совсем в другую сторону, к Саньку не имеющую никакого отношения.

Человека, презентовавшего свой голос московскому метрополитену, я всегда представляю себе в профиль. У него высокий белый лоб, блестящие черные волосы с проседью и нос с горбинкой. Экземпляр из серии "Вулканический брюнет", из тех что производятся эксклюзивно и потому всегда нарасхват.

- Нам пора! - дернул Кирыч меня за рукав.

Возвращаться к прозе жизни не хотелось. Санек вовсе не тот человек, о котором приятно думать. А уж видеть его - тем более.

* * *

И Кирыч, и я познакомились с Татьяной одновременно. Собственно, мы вряд ли узнали бы о ее существовании, если бы однажды, лет восемь тому назад, вместе не сидели на бульваре.

Была теплая летняя ночь, из тех, что жаль пропустить. Свет от фонаря нарисовал на песчаной дорожке перед нашими ногами бледно-желтый круг, из-за чего темнота, в которой утопала наша скамейка, казалась еще гуще. Осмелев, я взял его за руку. Я называл его "Кириллом" и на "вы". Напускал на себя строгость, боясь спугнуть зарождавшуюся нежность. Было томительно и приятно.

Вдруг перед нами возникла девушка-подросток в сереньком деловом костюмчике: пиджак и прямая юбка чуть ниже колена. В общем, мышь, каких миллионы служат в присутственных местах - верными секретаршами, например. Свет фонаря упал на ее лицо и обнаружилось, что мышь может легко обернуться тигрицей: рот съехал в точку, глаза мечут молнии. Кирыч дернулся и спрятал руку в карман.

- Два "Г", - произнесла разгневанная мышь.

"Г" звучало как "говно". Я растерялся.

- Вы голубые, - сказала мышь так, будто выписывала входной билет на эшафот.

Нежность начала вянуть. Что ей от нас надо? Мы просто сидим и смотрим на луну. Как вон та компашка напротив, и как миллионы других людей, которые не хотят париться ночью в душной квартире. Ведь это законом не запрещено? Я хотел, чтобы девица ушла, прихватив с собой и мышиный костюмчик, и прокурорский тон.

- Что вам надо? - осведомился я подчеркнуто вежливо.

Я был почти уверен, что где-то неподалеку прячется здоровый детина. Подначил свою подругу на подлость и сейчас глумливо хихикает, слушая, как она терзает педиков. Надеется, что у них лопнет терпение. Тогда он выскочит из тьмы и начнет орать про извращенцев, которые совсем обнаглели, сидят на бульварах, где гуляют дети. А потом он в благородном негодовании звезданет одного из них по морде. "По наглой рыжей морде", - подумал я и закусил губу, однажды в кровь разбитую одним из таких молодчиков.

- И вам не стыдно? - спросила мышь звенящим голосом.

Я вцепился в скамейку так, что заболели ладони.

Кирыч, наоборот, расслабился. Он оглядел мышь-прокурора, зачем-то потер шею, вздохнул и сказал:

- Стыдно.

В его словах не было ни насмешки, ни страха, ни вызова. Было ясно, что этот мужчина чуть за тридцать не врет - ему действительно стыдно. Мучительно стыдно. Мне захотелось прижать его к себе, чтобы он перестал смотреть на эту мышь как на палача-избавителя. Моя нежность начала стремительно раскидывать побеги, а вместе с нею расцвела и злость. Я уже мечтал о том чтобы наконец появился детина, которому я могу вцепиться в волосы. Я буду орать, как базарная баба и наплевать, что это не по-мужски.

Но отпор давать было некому. Нелепая девица торчала одна, закаменев, как памятник Есенину, который тоже прятался где-то неподалеку.

- Какие же вы... - сказала она и неожиданно всхлипнула.

"Пьяная. Просто пьяная дура", - понял я и передумал называть ее "мышью". Девушка плакала.

Кирилл встал, подошел к ней и погладил ее по волосам. Он касался головы так осторожно, будто от его прикосновения голова девушки развалится на тысячу мелких осколков. Она уткнулась ему в рубашку и зарыдала - громко, от души, как плачут дети. Сквозь слезы она что-то бормотала, но слов было не разобрать. Кирилл гладил ее по голове, а я завидовал. Мне хотелось вот также плакать навзрыд и чувствовать на макушке его ладонь. Так мы познакомились с Таней, а я понял, что дружба может вырасти из чего угодно. Например, из истерики на бульваре.

Тогда ночью на скамейке она рассказала про своего мужа, про то, как она два года ждала Толика из армии и вышла за него замуж девственницей.

- Голые. Совсем. На простынях, которые я утром перестелила! - говорила Таня. Она пришла с работы чуть раньше и обнаружила мужа рядом чужим мужчиной, - Я сначала не поняла: чего этот мужик делает в нашей кровати? Толик начал лепить чушь, что мужик его друг, что он просто друг и ничего больше, чтобы я ничего такого не подумала. А ведь он прав, я и не подумала. Мне просто обидно, что на моих простынях лежит посторонний мужчина!

Что было потом, Таня не рассказала. Может быть, друг был не согласен, что он Толику просто друг и сообщил об этом Тане. А может, она дошла своим умом, руководствуясь знаниями по сексопатологии, полученными в медучилище. Как бы там ни было, ночью она в полубезумном состоянии оказалась на том же бульваре, где мы Кирычем лелеяли нашу нежность.

Ни меня, ни Кирыча не удивила откровенность постороннего человека. Это все равно, что удивляться дождю, который выпадает по законам природы, а не по нашему хотению. Тогда у нас с Кирычем впервые появилось что-то общее - мы слушали дикий монолог этой женщины, выглядящей подростком. Слушая ее, я будто заглянул в один из вариантов своего будущего: лежать на смятых простынях и корчиться от стыда. И мне захотелось сделать все, чтобы его не было.

* * *

- Что с ней такое стряслось? - спросил Марк, когда мы вышли из метро в ночь.

Обращался он больше к себе. Зубы заговаривал, чтобы не стучали от предчувствия семейных разборок, в которых мы по дружбе вынуждены участвовать. Он, как и я, наверняка знал, что сейчас мы увидим знакомую картину. Под дверью таниной квартиры сидит Санек и дует в замочную скважину, как ему жаль, что они уже не вместе, и как она всю жизнь ему искалечила, лишив возможности видеть сына.

- Единственного сына! Петечку! - говорит он дрожащим голосом.

В последнее время рецидивы отцовской любви у Санька случались все чаще. Я надеялся, что сегодня Таню не пробьет на жалость, как это было в последний раз. Тогда, впустив бывшего мужа воды попить, Таня выдворила его лишь с нашей неотложной помощью. Конечно, она - дама бойкая, но ее метр с кепкой все же вряд ли сопоставим с санькиной двухметровой статью.

После того как "друг" Толика вдребезги расколотил танину любовную лодку, Татьяна решила как можно скорее выйти замуж. Думала, что только новый штамп в паспорте поможет ей забыть мужчину, внезапно подавшегося в содомиты. Кандидатов на интрижку и мимолетный пересып у нее было хоть отбавляй, а вот под венец идти согласился лишь Санек.

На смотринах мы с Кирычем одобрили его кандидатуру. Он был высок, широк в плечах, немногословен и показался нам достойным претендентом на танины руку, сердце и чужого ребенка.

К сожалению, презентабельная упаковка скрывала неприятную начинку. Санек оказался обыкновенной сволочью. С той поры, как закрылся завод, где он в должности инженера производил что-то машинное, этот здоровый крепкий мужик избрал себе профессию менее пыльную: объегоривание несчастных теток, жаждущих крепкого мужского плеча и готовых предоставить оному регулярное питание, чистые рубашки и неограниченный кредит.

Их брак развалился с появлением на свет Петьки. Саньку было невыносимо жить в одном доме с вечно орущим младенцем. Конечно, стирать пеленки и варить кашки он считал пустой тратой времени. Как можно, если еще полно женщин, которые с удовольствием возьмут его на поруки!

Когда он собрал вещи и ушел к маме, Таня даже обрадовалась.

- Он свалил! - кричала она по телефону.

Клянусь, счастье ее было неподдельным.

* * *

Иногда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Имея двух детей на руках и безрадостные жизненные перспективы, Татьяна обнаружила завидную энергию. Едва Петька перестал писать в пеленки, она записалась на курсы психологов. В те годы было много подобных образовательных заведений. По большей части сомнительных. Татьяна, впрочем, так не считала. Когда я назвал ее учителей "шарлатанами", она возмутилась так, будто я предложил ей слиться в экстазе на Красной площади. Она сообщила мне о моей фрустрации, психологических зажимах и прочей чепухе, смысл которой был лишь в том, чтобы грамотно послать меня куда подальше. Я с удовольствием пошел, считая, что у Тани поехала крыша от переутомления, и искренне желая ей скорейшего выздоровления.

Тогда в наших отношениях наступил перерыв. Пару раз я пытался до нее дозвониться, но трубку всегда брал Георгий.

- Мамы нет. Она учится, - сурово говорил он.

- А ты что делаешь? - спрашивал я.

- Ребенка воспитываю, - важно отвечал Гошка, которому едва исполнилось десять лет.

Таня объявилась также неожиданно, как и исчезла. Она позвонила мне и потребовала, чтобы я немедленно встретился с ней в кофейне на Тверской.

- Теперь я психолог! - сказала Таня и потрясла перед моим носом бумагой, на которой крупными черными буквами было написано "Диплом".

- А почему не заслуженный пассажир трамвая? - спросил я, уверенный, что ценность этого документа ничуть не выше, чем у корочек, которые продаются в метро.

Спорить она не стала. Но лишь потому, что ей не терпелось посвятить меня в свои планы. Татьяна решила устраивать психологические консультации. По ее мнению, только так она сможет принести пользу обществу.

- Я придумала это на балконе, - сказала Татьяна, отхлебывая черного кофе, - Понимаешь, Петька орал, не переставая. У Гошки от стресса преждевременно наступил переходный возраст. Можно было запросто сойти с ума. Я курила на балконе и хотела умереть. А еще я представила себе, сколько таких как я по всей Москве. Несчастных баб. Может быть, как и я сейчас они стоят на балконе, нервно курят и думают о том, как бы им сигануть с этого балкона ласточкой.

Как ни странно, консультации для горемычных женщин стали пользоваться спросом. Не знаю, насколько танина трудовая деятельность согласовывается с законодательством, но мне на это наплевать. Я ведь не налоговый инспектор. Важнее, что тетки прут толпой, а это значит, что голодное детство ее пацанам не грозит.

Как справиться с мужем-тираном? Как бороться с собственным алкоголизмом? Как дать отпор похотливому начальнику и сохранить работу? Ответы на эти и другие вопросы она вначале раздавала на дому, а когда желающих стало больше, сняла комнату в каком-то Доме культуры на окраине. Сейчас ее мероприятия уже не нуждаются в рекламе. Сарафанное радио из числа бывших клиенток работает куда эффективней прочих средств массовой информации.

Каким образом она исцеляет женщин, оставалось для меня загадкой до тех пор, пока я сам не оказался на одном таком сеансе. Однажды Таня затеяла групповое лечение для женщин, оказавшихся в такой же ситуации, что и она когда-то. Тема звучала: "Мой муж - гей".

Нам с Кирычем предписывалось выступить в роли агнцев на заклание. Татьяна сочла, что ее клиенткам обязательно нужен пример положительного гомосексуала. Марк, с которым мы к тому времени уже съехались, был забракован ввиду его инфантильной внешности и чрезмерной экзальтации. По словам Тани, именно в таких субъектах жены мужеложцев и видят первейших врагов. По неведомым мне мотивам она чуть было не отмела и мою кандидатуру, но Кирыч, одобренный Таней к эксплуатации, наотрез отказался сдаваться гомофобкам в одиночку.

Увидев тетенек, я вначале испугался, что живым не выйду.

- Война миров! - шепнул я Кирычу, оглядев восемь женщин, сидевших перед нами полукругом, и улыбнулся как можно дружелюбнее.

Казалось, сейчас они нас схватят и с утробным урчанием разорвут на кровавые куски мяса. Для того чтобы получилась не бойня, а доверительная беседа, нам потребовались железные нервы, два часа и беспримерная откровенность.

- Как вы занимаетесь сексом? - спросила одна красавица с фиалковыми глазами и копной блестящих черных волос, глядя на которую страстью мог не загореться только евнух. Евнух или гей.

- Вот именно, скажите, кто из вас - мальчик, а кто - девочка? - призвала к ответу суровая толстуха.

Я вежливо сообщил о нецелесообразности подобного ролевого разграничения, хотя на языке вертелся ответ, который наверняка заинтересовал бы ее больше: похудела бы, милая, глядишь и супруг не вспомнил бы о подростковых сексуальных экспериментах. Впрочем, это звучало бы не по науке, которая гласит, что геями, как правило, не становятся, а рождаются.

Глядя, как мы вертимся, словно черти на сковородке, женщины потихоньку оттаяли, а допрос с пристрастием обернулся серией чистосердечных признаний.

- Я однажды своего в шутку спросила, не голубой ли он, - рассказывала толстуха про своего мужа - учителя биологии. - А знаете, мне что ответил?

- Что? - хором спросили мы. Наш с Кирычем интерес был совсем не дежурным. Таких историй в учебниках не найдешь.

- Чем я хуже Чайковского?

В общем, тетки нас не побили. Не знаю, стали ли они лучше относиться к своим мужьям, но Татьяна, кажется, оценила наше самопожертвование. С той поры она стала чаще сдавать нам на поруки своих отпрысков. Признала, что мы вряд ли способны приучить ее чад к "другой любви".

Образовывая других, Татьяна заматерела и сама. Сейчас, кажется, уже нет такой проблемы, которую она бы не смогла решить. Я думаю, что и своего младшего она родила только для того, чтобы проверить себя на жизнестойкость. Ей захотелось расщелкать еще одну задачку.

* * *

Отец ее третьего ребенка приехал из провинции, был очень молод, честолюбив и, по словам Тани, имел бездну сексапила. Что она под эти подразумевает, я не уточнял. Уж во всяком случае, не широкую душу.

- Я бы тоже сбежал, если бы мне предложили стать многодетным отцом! - честно признался я.

Мы с Кирычем сидели у Тани на кухне и с неудовольствием разглядывали ее округлившийся животик.

- Сколько можно наступать на одни и те же грабли! - сказал я. - Ведь взрослая женщина. Умная, образованная. И вот, пожалуйста, снова беременна. Скажи, а ты о контрацепции никогда не слышала? О презервативах, например?

- Этих, как их... спиралях, - блеснул знаниями Кирыч.

- Монашестве, в конце-концов, - добавил я.

Таня посмотрела на меня так, будто я бренчу перед ней цельнометаллическим поясом целомудрия. Было ясно, что вешать амбарный замок на собственной сексуальности она не станет даже если у нее будет десять детей.

- Я сама не знаю, как получилось! - развела она руками. - Я иногда думаю, что могу "залететь" от взгляда.

- Ты непорочное зачатие имеешь в виду? Нашлась дева Мария, - захохотал я.

- Гинекологиня мне сказала, что есть бабы на мясо, а есть на племя, - заявила Татьяна.

- На племя многодетных матерей-одиночек, - хмыкнул я. - А если...

Таня яростно замотала головой.

- Аборт? Я не убийца!

Ее третий ребенок оказался, как и два предыдущих, мужеского полу. Жаль, что Татьяну не привлекают восточные мужчины. Такой носил бы ее на руках уже за талант рожать сыновей.

- Марксид! Его зовут Марксид! - крикнула Таня из окна на третьем этаже.

Мы с Кирычем не смогли доказать свое родство, поэтому в роддом нас не пустили.

Дружеское участие пришлось демонстрировать на улице.

- Ты искалечишь ребенку жизнь! - заорал я. - С таким именем он может только лесником работать.

- Так звали моего деда, - объяснила свой выбор Таня.

- И где он сейчас? - спросил я.

- Умер.

- Вот видишь! - восторжествовал я. - Если бы не это дурацкое имя, то может дожил бы до ста лет.

- Дурак! Его на войне убили. И вообще, мой ребенок. Как хочу, так и называю. Хоть Навуходоносором, - поставила Таня точку и захлопнула окно.

Обиделась. Потом выяснилось, что наши вопли впечатлили ее соседок по палате. Они все никак не могли понять, кто же отец ребенка - этот рыжий, или этот черный.

Терпения выговаривать имя "Марксид" полностью хватает только у его матери. Остальные решают проблему как могут. Кирыч с Марком, например, последовали моему примеру. Мы зовем малыша - Моськой.

* * *

Доверяя нам своих пацанов, Татьяна не спрашивает нашего согласия. Просто возникает на пороге с сыновьями и кастрюльками. Дети - чтобы мы не заскучали, посуда - чтобы ее чада не отравились нашей пищей. Как-то я накормил Таню горелым омлетом, после чего она вбила себе в голову, что еда, которую мы готовим, ее детям противопоказана.

Частота визитов Гошки, Петьки и Моськи к "дяде Кириллу", "дяде Илье" и "дяде Марку" зависит от погоды. Нынешней весной, например, мальчики обитали у нас чуть ли не каждое воскресенье. "Так надо!" - объясняет Татьяна и спрашивает, как она выглядит. Мы, конечно, говорим, что она неотразима и почти не врем. Ничто так не красит женщину, как новая интрижка. А наши услуги по воспитанию детей требуются именно тогда, когда Татьяна заводит новый роман.

- Правильно, не поведет же она жениха в спальню, когда дети дома, - соглашается Марк.

Меня беспокоит лишь исключительная плодовитость нашей подруги. Надеюсь, что она уже достаточно стара, чтобы стать матерью в четвертый раз.

Несмотря на то, что наш опыт общения с детьми был равен нулю, мы нашли с мальчиками общий язык. Они не задают неудобных вопросов о том, почему мы живем вместе, не имеем ни жен, ни собственных детей. Может быть потому, что их мама провела с ними просветительскую беседу, а может еще не доросли.

Марк, например, с удовольствием возится с двухлетним Моськой. То есть наряжает его в пестрые тряпки, красит клоуном и поет вместе с ним дикие песни. Маруся утверждает, что они исполняют современные хиты, но я не узнаю в этих гнусавых серенадах ни одной знакомой ноты. Кроме любви ко всему яркому Марка с Моськой роднит еще и полное отсутствие музыкального слуха.

Петька - самый проблемный из таниных отпрысков. Видимо, виноваты ядовитые гены Санька. Раньше, едва за матерью закрывалась дверь, он начинал требовать шоколада и орал до тех пор, пока не получал желаемое. Пяти минут петькиного воя обычно было достаточно, чтобы мы дружно забыли, что детям сладкое в таких количествах противопоказано.

- И ведь не толстеет! - восхищался Марк, глядя на вредное дитя, уминающее очередную шоколадную плитку.

Слава Богу, к шести годам "шоколадная фаза" у него прошла. Зато проснулась любовь к фауне. Теперь Петька терроризирует нашего пса. Он сажает Вируса в кузов своей игрушечной машины и с космической скоростью носится с ним по квартире. Пес стоически терпит. Знает, что по завершении ралли человеческий детеныш будет чесать ему брюхо. А за это Вирус готов на что угодно.

Старший Гошка в няньках уже не нуждается. В свои пятнадцать он умеет больше, чем все "дядья" вместе взятые. Однажды даже починил холодильник, который мы собирались сдать на металлолом. У нас ему, наверное, скучновато. Мы не играем в футбол, не интересуемся "Формулой 1", не разбираемся в технике. Я думаю, что к нам Гошка приходит лишь потому, что этого хочет мать.

- Мне спокойнее, если они вместе! - говорит она.

* * *

- Мам, ты что там делаешь? Ты какаешь, да? - Петьку было слышно на первом этаже, при том, что танина квартира находится на пятом.

- Весь дом в курсе, что вы какаете, - сказал я, едва Таня открыла дверь.

- Петька у тебя горластый, - улыбаясь сказал Кирыч.

- А где... Александр? - спросил Марк, все еще не веря своему счастью.

- Откуда я знаю? У очередной жены, наверное, - с раздражением бросила Таня, тоже обойдясь без церемонных приветствий. - Идите на кухню. Только тихо, дети спят.

- Ага! - из двери, ведущей в большую комнату показалась петькина голова, - "Дяки-дями" приехали!

У Петьки начали выпадать молочные зубы, из-за чего он решил, что ему можно коверкать наши имена как угодно. "Дяки" - это Кирыч, "Дями" - "Марк". Ну, а я - то, что осталось. С этим ребенком я никогда не найду общего языка.

- Брысь! - сказал Кирыч.

- Марш в постель, я кому сказала? - приказала Татьяна.

Петька, поняв, что мать не в настроении, скрылся за дверью. Мы шмыгнули на кухню и, кое-как разместившись на шести квадратных метрах, утыканных кружевными салфеточками, выжидательно уставились на хозяйку. Она поерзала на табуретке, раздумывая, с чего начать.

- Дело такое, - сказала Таня. - Вам надо поговорить с Георгием.

- Двойку получил? - предположил Марк.

- С этим я и без тебя справлюсь.

Татьяна поморщилась, как от кислой ягоды, и посмотрела на Марка так, будто оскорблена до глубины души.

С Марком у нее сложные отношения. Они распивают чаи, часами сплетничают по телефону, шляются вместе по распродажам, но случись неприятность, как в Татьяне просыпается зверь - на самую невинную марусину реплику она отвечает откровенным хамством. Я долго удивлялся этой избирательной гомофобии, пока не придумал ей объяснение. Наверное, наш безобидный юноша похож на того субъекта, с которым Татьяна застукала своего первого мужа.

- Ну, - поторопил ее Кирыч.

- Георгию 15 лет, - продолжила она.

- Скоро 16, - поправил Кирыч.

- Да, 16, - согласилась Таня. - Ему не хватает мужского воспитания.

Вот она - женская логика! Кто выкинул все фотографии гошкиного отца? Кто запретил им встречаться? "У Георгия отца нет", - говорила железобетонная Татьяна. А теперь жалуется, что ему не хватает мужского влияния.

- Чтобы восполнить этот пробел, лучше нас ты никого не нашла! - воскликнул я. - Уж мы-то сделаем из Георгия настоящего мужчину! Кирыч научит его готовить, а Маруся - вышивать крестиком.

- Я не умею вышивать, - обиделся Марк

- Придется записаться на курсы кройки и шитья, - сказал я. - Иначе ты не сможешь стать для ребенка примером настоящего мужчины, который коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет.

- Заткнись, - оборвал меня Кирыч.

Материнство и детство - это еще два пунктика, к обсуждению которых Кирыч относится очень трепетно. Из нас троих он единственный, для кого бездетность геев - серьезный изъян. Дело, наверное, в том, что он находится уже в том возрасте, когда пора думать о продолжении рода. Впрочем, я не уверен, что Марк сильно изменится, когда ему стукнет сорок. Он любит детей лишь до той поры, пока они улыбаются и не шалят. Сопли и вопли - это не по его части. А если быть до конца откровенным, то и не по моей. Как говорит один мой знакомый художник: "В жизни гея так много достоинств, что он может позволить себе иметь хотя бы один недостаток".

- У Георгия есть друг..., - сказала Татьяна. - Из параллельного класса.

Она выразительно оглядела нас, будто учиться в параллельных классах запрещено законом.

- Симпатичный? - встрял Марк.

- Несовершеннолетний, - отбрила она и опять замолчала.

- Дальше! - потребовал Кирыч.

Таня кивнула:

- Худенький, светленький такой мальчик...

Она зачем-то начала подробно описывать этого постороннего отрока: миленький, хорошенький, легкая походочка, синенькие глазки... Эпитеты, которыми она его награждала, были такими сахарными, что становилось кисло. Мне он был совершенно не интересен. Более того, мне он не нравился.

Мои сожители, напротив, увлеклись. У Марка был вид кота, перед которым трясут упитанной мышью. Кирыч заинтересованно прищурился. Я собрался демонстративно зевнуть, как вдруг понял, почему мне ничего не хочется знать про этого миленького-хорошенького мальчика. Судя по рассказу Тани, он вел себя так, как я когда-то в свою прыщавую пору! Как и он, я коровьими глазами пялился на одноклассника и млел от каждого его прикосновения.

- Я видела, как он поцеловал Гошку, - сбивчиво продолжала Татьяна, обращаясь почему-то к Кирычу.

- В губы? - ахнул Марк.

- В щеку, - сказала оскорбленная мать. - На прощанье.

- В общем, ты боишься, что он совратит Гошку, - сказал я. - Чепуха! Ничего у него не получится, если Гошка сам не захочет.

Татьяна покраснела. Думаю, что ее смутило уже то, что ее сын вообще может заниматься сексом.

- А если захочет? - испугалась Татьяна и закусила кулак. - Его отец...

- Говорят, что предрасположенность к гомосексуальности передается по матери, - сказал Кирыч.

- Как у тебя с предками? Не грешил твой дед Марксид? - спросил я и, не получив ответа, подытожил. - Значит, волноваться нечего.

- Наследственный фактор не исчерпывает всей проблематики, - вдруг выказал Марк энциклопедическую ученость.

"Долго ли он учил наизусть этот пассаж?", - подумал я. Впрочем, я разделял его сомнения. Неприятно сознавать, что кривую гейскую дорожку мы выбираем только потому, что наследственность виновата. Мамин поцелуй. Чувствуешь себя дрессированной собачкой, которой сказали "фас", и она, не раздумывая, вцепилась в ногу чужака. Я ж человек - царь природы, а не какая-то там, псина.

- Да, громадную роль играет среда, - согласился я. - Совращение в раннем возрасте, навязывание женской модели поведения. Ты не наряжала Гошку в юбочки, когда он был маленьким?

- Я еще в своем уме! - вспыхнула Таня.

- В любом случае, у Георгия, как ты прозорливо заметила, дефицит мужского воспитания, - продолжил я.

- Чего мучаться? - удивился Марк. - Пусть Гоша сам скажет!

- Нет! - твердо сказала Таня. - Я такое с ним обсуждать не могу.

- Да, тема деликатная, - согласился Кирыч.

Пахло жареным. Мне совсем не улыбалась перспектива вести профилактические беседы с подрастающим поколением. И так, и эдак, мы окажемся в проигрыше. Если опасения напрасны, то мы будем глупо выглядеть перед Гошкой. А если нет, то Татьяна может вообразить, что это наше дурное влияние виновато. Мало ли, что придет ей в голову? Когда говорит материнский инстинкт, все прочие помалкивают.

- Хорошо! - воинственно подбоченился Марк. - Мы согласны поговорить с ним по-мужски.

"Интересно, как он себе это представляет? - подумал я. - Достанет из ридикюля веер и будет хлестать им Гошку по щекам?".

Татьяна, кажется, разделяла мой скепсис. Но хамить на этот раз не стала.

- Может быть, Кирилл... - предложила она.

"Вот кто у нас носитель святых мужских ценностей", - догадался я и оскорбился. Чем же это я не угодил?! Сколько лет я с ним нянчился, и вот благодарность! Вести беседы на щекотливые темы я, выходит, рылом не вышел! Я почувствовал себя гувернанткой, которой после долгих лет службы вдруг указали на дверь: вы не соответствуете занимаемой должности.

- Хм, - сказал Кирыч. - Сейчас?

- Ни в коем случае! - испугалась Татьяна. - Я пошлю Георгия к вам за чем-нибудь.

- Ага, за комплектом гомоэротических журналов..., - усмехнулся я, все еще переживая за свою обделенность.

- Мне не до шуток! - взвилась Татьяна.

- ...Если выбросит эту мерзость по дороге, значит, мамочка может спать спокойно, а если сопрет пару номеров, то будем кричать "караул", - злорадно закончил я свою мысль и получил оплеуху.

- Пшел вон! - в голосе Татьяны прорезался металл.

Я понял, что если скажу еще что-нибудь, то рассвет встречу сильно изувеченным. Татьяна аж пожелтела от негодования.

- Вон из моего дома! - раздельно повторила она.

Мне не оставалось ничего другого, как бесславно покинуть поле боя.

* * *

Я не обиделся. Татьяну можно понять. Не думаю, что она всю жизнь мечтала о сыне-содомите. Ну, кто тянул меня за язык?! Теперь Татьяна в смертельной обиде. В знак солидарности мои сожители тоже объявили бойкот. Марк демонстративно отвернулся. Кирыч изучал карту метро на стене вагона, словно увидел ее в первый раз. Осуждают.

- ... Станция "Китай-город", - сказал бархатный баритон.

"Будто предлагает совокупиться", - раздраженно подумал я. Хозяин этого голоса наверняка стар и сексуально давно не привлекателен. По утрам ходит за кефиром, ряженый в синтетические тренировочные штаны с вытянутыми коленками, у него высохшие руки и очки с толстыми стеклами, которые делают его глаза огромными, как у совы. А может, вообще, - умер и съеден червями.

- Переход на Калужско-рижскую линию, - сказал мертвец.

Марк с Кирычем, даже не оглядываясь в мою сторону, вышли из вагона.

- Мир вашему праху, - сказал я динамику и выскочил следом.

Несмотря на поздний час, возле телефонных будок околачивалось несколько молодых людей. На вид неполовозрелых.

Эта станция метро для нас - как парад аттракционов. В переходе выставляют себя на продажу разнокалиберные юноши со стеклянными глазами. Подпирая колонны, с деланным равнодушием они осматривают прохожих или сбиваются в стайки, визгливо хихикая.

- Смотри, девушки на работе, - сказал я Марку.

Было видно, что он делает усилие, чтобы не посмотреть в указанном мной направлении. Но мои прогнозы оправдались. Любопытство оказалось сильнее. Марк стрельнул глазами в сторону отроков, сделал бровки домиком и выразительно посмотрел на меня:

- Стоят девчонки, стоят в сторонке, платочки в руках теребят..., - напел он и прыснул.

Один бастион взят. Теперь Кирыч может бойкотировать меня сколько душе угодно. Дома у меня всегда найдется с кем поговорить.

* * *

Едва мы зашли в квартиру, как зазвонил телефон.

- Кирилл, все отменяется. У него есть девочка! - услышал я шепот Татьяны.

- Хм, это... Илья, - сказал я.

Внутри все сжалось от нехорошего предчувствия. В лучшем случае она бросит трубку, а в худшем...

- Ой, извини! - смутилась Татьяна.

У меня отлегло от сердца.

- Ничего-ничего, мне тоже интересно поговорить о девочках, - затараторил я, боясь, что Таня передумает менять гнев на милость. - Жалкая девочка в платьице клетчатом от одиночества хочет повеситься...

- У Гошки есть девочка! - перебила она, не оценив экспромта.

Из речи, которую Татьяна произнесла шепотом, видимо, боясь разбудить детей, следовало, что за храбрость ей надо поставить памятник. Выставив меня из дома, она набралась решимости и вызвала сына на откровенный разговор.

- Ты потребовала, чтобы он разорвал с этим нехорошим мальчиком всякие отношения, - предположил я.

- Я психолог, а не дура, - возмутилась она. - Я начала издалека. О том, что он уже взрослый, что в его возрасте многие уже дружат...

- Кто звонит?- спросил Кирыч, расшнуровывая правый ботинок.

Бойкот отменен окончательно и бесповоротно. Я закрыл трубку рукой и тихо сказал:

- Таня. Она с Гошкой поговорила.

- А он, представляешь, мой Гошка, мне заявляет, чтобы я не волновалась, - вполголоса продолжала Таня. - Он все знает о сексе и его девушка - тоже. Ты понимаешь, что это значит?

- Это значит, что мальчик не хочет сделать тебя самой молодой бабушкой Москвы, - сказал я.

- Нет, ты не понимаешь, - загорячилась Татьяна. - Это значит, что Гошка не...

- Голубой, - закончил я фразу.

Кирыч охнул.

- Не может быть, - сказал он, озадаченно глядя на свои ноги: правая нога уже в носке, левая - еще в ботинке.

- Что она говорит? - заныл Марк, изнывая от любопытства.

- Гошка завел себе девицу, - прошептал я.

Как по волшебству, Кирыч вышел из оцепенения и стянул левый ботинок.

- Молодец! - одобрил Марк. - Теперь будет, что подарить Гоше на день рождения.

- Что? - не понял Кирыч, заталкивая ноги в домашние тапочки.

Ход марусиных мыслей и меня сбил с толку. Я отнял от уха трубку и вопросительно уставился на Марка.

- Как что? - оскалился он. - Упаковку презервативов, конечно!