Завтра, 30 марта в популярном у богемной публики московском кафе "КофЕда" состоится презентация книжки Ольги Краузе "Ё-моё". В программе - выступления знаменитых и не очень музыкантов, артистов и поэтов - друзей "лесбийской музы" современной России. Цена входного билета в кафе - 250 рублей. Схема прохода в кафе "КофЕда" >>.

МУЖСКОЙ ПАСПОРТ, ЖЕНИТЬБА И ЗАПРЕЩЕННЫЙ БРОДСКИЙ

Ольга Краузе. Фото с афиши начала 1980-х годов. Фотография Феликса Лурье с сайта Olgakrauze.Ru

Моя любимая готова была любить меня всю жизнь, но потихоньку. Друзьям надо было говорить, что мы двоюродные сестры. Меня это совершенно не устраивало, хотя бы потому, что мужики, как правило, пытались нас конкретно поиметь. В наши планы это не входило, и мы выкручивались изо всех сил.

Подметая очередной раз Перинную линию и вычищая урны, я обнаружила пластиковый сверток, в котором оказались паспорт и военный билет двадцатитрехлетнего жителя Краснодарского края.

Жертва карманника остался без документов, но идти навстречу бедолаге и сдавать ксивы в ментовку я не сочла нужным. Паспорта тогда были то ли синие, то ли зеленые - уже не помню. Фотография в них вклеивалась маленькая. Ее легко можно было заменить, дорисовав на уголочке печать штемпельными чернилами. В этих паспортах еще на последней странице ставились штампы с места работы. И стоял там штамп заготконторы какого-то плодоовощного совхоза. Незначительное изменение пары-тройки цифр в номере паспорта и некоторых букв в фамилии и отчестве окончательно обеспечивали паспорту новую жизнь.

Далее проблема решалась проще некуда: через друзей-фарцовщиков, которые пользовались моей комнатой, как примерочной, меня с возлюбленной зарегистрировали в Сестрорецком районном ЗАГСе в течение дня. Теперь и у моей подруги был штамп в паспорте о замужестве и свидетельство о регистрации брака. Теперь мы обе честно ждали своих супругов - я из армии, она из загранкомандировки. И на любые наглые поползновения на наше достоинство мы дружно негодовали.

Пыталась я уговорить свою любимую завербоваться куда-нибудь на стройки коммунизма и, по примеру моих родителей, вернуться на Большую Землю уже со сложившейся трудовой био-графией и сколоченным капиталом на кооперативную квартиру. Но она заявила, что на однокомнатный кооператив ей как молодому специалисту и так полагаются льготы, да и родители ей в этом помогут. Ее все более и более раздражал штамп в паспорте о замужестве. Она часто ворчала, что начинать свою жизнь с фиктивного брака не намеревалась. Я пыталась ей возражать...

- Милая, но ведь мы вместе. А это значит, что твой брак действителен.

- Не питай иллюзий! На роль мужа ты не годишься, хотя бы потому, что я никогда не рожу от тебя ребенка.

Летом она как добросовестный и перспективный молодой специалист получила путевку на проведение своего отпуска в Югославии. Для меня это было неожиданностью. Но я смирилась.

Театр-клуб "СУББОТА", наконец, выпустил спектакль "ОКНА, УЛИЦЫ, ПОДВОРОТНИ". Папа пришел на премьеру. Пьеса была о Питере и о современных молодых людях в этом самом Питере, которые на протяжении всего спектакля распевали замечательную песню:

Никакие погосты

Не хочу выбирать.

На Васильевский Остров

Я приду умирать.

Имя Бродского, как и его стихи, были под запретом, поэтому в управлении Ленинградского Отдела Культуры никто стихов Бродского не читал. И спектакль имел огромный успех.

ПОХОРОНЫ И РАЗВОДЫ


Любимая вернулась задумчивой и притихшей. А я соскучилась. Я по-щенячьи была рада ее возвращению, но потом, через некоторое время, выяснилось, что она беременна. По своей глупой неопытности я сначала закатила дикую сцену ревности, но потом, остыв, заявила, что других способов стать отцом нашего ребенка я все равно не знаю.

- Милая, в любом уездном городе меня будут печатать в местной газете, в любом ресторане я смогу играть на трубе, где угодно я могу работать художником-оформителем. Я готова отказаться от своего имени, я готова, ради тебя и нашего будущего ребенка, отказаться от своей семьи. Такой инженер-проектировщик, как ты, да еще с трехлетним стажем, нигде не пропадет. И карьеру на периферии делать легче.

- Уж не хочешь ли ты действительно стать отцом моего ребенка? С меня этого авантюрного водевиля достаточно.

Она пошла и сделала аборт. После аборта она три дня лежала, уткнувшись носом в стенку, а потом ушла и больше не вернулась. Нет, я не бегала и не искала ее, я даже знала, где она.

Просто у меня было такое ощущение, что и меня внутри выскребли. Не было ни крови, ни боли, только пустота и осознание собственной беспомощности и никчемности. Потом она объявилась и сказала, что подала на развод в своем районном ЗАГСе, мне достаточно просто пару раз не явиться на заседание комиссии, и ее разведут без меня.

- Единственный прок в нашем браке, - сказала она, - так это то, что я уже побывала замужем, и в свои 30 лет не буду считаться старой девой.

Меня отыскал мой так называемый муж Виктор. У него наконец-таки хватило ума припереться на заседание клуба "Песня". Мы съездили в Гатчину и подали заявление на развод.

Внезапно умер Боря Потемкин. Я на похороны не пошла. Не люблю я похороны и свадьбы. Это, конечно, веский повод собраться всем вместе, выпить и посудачить о том о сем, но я это не люблю. Просто мы с Сашкой Черкасовым и его женой Фаридой посидели у меня без никого и молча напились.

Потом умерла бабушка Нина. Тут уж было не отвертеться, да и к похоронам родни у меня совсем другое отношение. Я пришла в морг с коробкой грима, и в результате бабушка лежала в гробу свеженькая, как огурчик. Вот только в больнице ей вовремя челюсть не подвязали, и мне эту закоченелость было не исправить, но я ее аккуратно прикрыла кружевной салфеткой.

На поминках, у дедушки на квартире, когда все пошли на лестницу покурить, тетя Лариса, вдова дедушки Игоря, младшего бабушкиного брата, торжественно заявила: "это, Лелик, идет смена поколений. Потом бабушка Наташа помрет, потом бабушка Лида, за ними бабушка Жанна, а там и мой черед наступит".

Умерла тетя Лариса через две недели. Разговаривала дома на кухне по телефону с кем-то с работы и рухнула лицом об пол. Когда бабушке Нине отмечали сороковины, тете Ларисе поминали девятый день. Вот и рассчитывай после этого.

Наступил день моего развода с Виктором. Мы сидели в очереди гатчинского ЗАГСа.

Из репродуктора инфантильный голос жалостно-бодро напевал:

Ну, неужели в самом деле

Не хватило им недели,

Им недели не хватило,

Чтоб хоть день побыть со мной.

Ведь и детям нужно все же

Выходной устроить тоже,

А без папы и без мамы

Это что за выходной.

И как будто Боря Потемкин снова с нами. Вот только новых песен он больше не напишет.

УСПЕНСКИЙ, СОЛОВЬЕВ-СЕДОЙ И ВСТРЕЧА С НАТАШКОЙ

Ольга Краузе и Шарлотта Фон Мальсдорф

Вроде бы и не было смысла в дворниках-то оставаться. Тем более, что родители поменяли гатчинскую квартиру на две огромадные комнаты в большой многонаселенной коммуналке на Фонтанке, в бывшем доходном доме купца Елисеева. Этот лепной сундук незыблемо возвышается неподалеку от Ломоносовского моста, напротив площади Ломоносова. Но привычка жить независимо от родни сама определила мою дальнейшую судьбу. Я продолжала гнездиться в дворницкой.

Кто-то из друзей посоветовал мне отнести свои стихи на улицу Войнова, которая теперь снова Шпалерная, в Дом Писателей. Там находилась комиссия по работе с молодыми литераторами. Возглавлял эту комиссию товарищ Шевелев. Пройдясь глазами по моим листочкам, он ткнул пальцем в последний и сказал...

- Тут непонятно кем вы работаете. То ли музыкантом, то ли художником.

- Дворником, - ответила я.

- Ну, все равно, надо бы поконкретнее.

Здесь же, в его кабинете, сидел какой-то орденоносный старикан, который злобно зашипел:

- Растишь их тут, пестуешь, а они в дворниках да в сторожах дармоедствуют.

Ничего я им не ответила. Фиг ли таким броненосцам перечить.

Однако, через пару недель пришла мне открытка с приглашением в Дом Писателей на очередное заседание молодых авторов. И я поперлась. Там какой-то дяденька толковал нам потаенный смысл Блоковской поэмы "ДВЕНАДЦАТЬ". В перерыве, на перекуре под лестницей, мы разговорились с очень милой девчонкой. По ходу беседы выяснилось, что ее направила сюда Лида Гладкая, которая тогда заведовала отделом поэзии в журнале "АВРОРА". Я уже знала эту даму. К ней меня занесло под именем своего мужского паспорта и со стихами о неразделенной любви страстного юноши. Она, обвинив меня в цыганщине, порекомендовала побольше читать Сергея Наровчатого и Николая Тряпкина. Но я, по ее милости забредя очередной раз в библиотеку за рекомендованными авторами, наткнулась на Александра Гитовича и Давида Самойлова. А после нашего перекура в красной гостиной старик Успенский читал нам главы из своей новой книги "ЗАПИСКИ СТАРОГО СКАБАРЯ". И мы с девчонкой сидели рядом и, не дыша, слушали живого классика. Этой девушкой была Наташа Романова. Только фамилия у нее тогда была еще своя, девичья. Ей тогда было шестнадцать лет и она училась в универе на филфаке, а мне было двадцать два и я работала дворником в Гостином Дворе. После Дома Писателей мы, купив вина и прихватив с собой увязавшихся за нами молодых поэтов, отправились в мою дворницкую на Думскую. Там меня ждала моя любимая. Она решила вернуться. Я весь вечер пела компании свои песни. Когда гости разошлись, оказалось, что Наташка опоздала на электричку в свою Песочную, где она жила с родителями. Я была рада, что не придется в эту ночь объясняться с любимой.

А на следующее утро, когда я, закончив уборку перинной линии и проводив Наташку, вернулась позавтракать с любимой, она предложила мне пойти на творческий вечер Соловьего-Седого. В творческом вечере принимал участие хор мальчиков под руководством того самого товарища, благодаря которому я попал в хоровое училище в класс Галины Владимировны Скопы-Родионовой. И я подумала: "Неужели все эти совпадения и удачные случаи были зря?.."