У вас слегка скошенный подбородок, говорящий о голубой крови и веренице высокородных предков, фотографии которых вы показываете мне, приближая ко мне свое лицо, обдавая его прохладой, словно вы тоже - не человек, а таинство чужой прекрасной жизни, когда мужчины носили трости и котелки, а женщины были закутаны в ткань наподобие будущих бабочек. Ваши глаза черные и словно покрыты блестящей эмалью. Вы смотрите на меня пристально и долго. Я опускаю взгляд и вижу ваши брюки, облегающие, как вторая кожа. И я начинаю пылать, постыдно выдавая, что моя кровь - красная.

У нас разный размер, но я упрямо ношу твои рубашки с плечами, съезжающими на локти. На моем указательном пальце твой перстень с прямоугольной антрацитовой планкой. Мне нравится носить тебя с собой, словно от постоянного присутствия тебя я сам становлюсь больше, значимее, весомее. Я полюбил ходить с тобой в оперу, чтобы в антракте тонко улыбаться, пить шампанское, или шептать глупости, придерживая тебя за руку, и краем глаза следить за людьми, которые вполголоса говорят "они". Я ликую. Я знаю, что "они" - это "мы". И я чувствую себя легионом солдат, бодро шагающим по выжженным, скрипучим, как сахар, пескам. Я - легион, потому что ты - со мной.

Я пью молоко. Он курит. Белесые полосы завиваются локонами, как капли молока упавшие в воду. Его лицо плавает в дыму, как в воде. Мы - в аквариуме. Он замер с сигарой, на миг переняв свойства стекла, невидимо окружающего нас. И взгляд у него такой же - стеклянный. У него лицо рыбы, открывающей рот только для того, чтобы выпустить белесую взвесь. Помнит ли он про сигару в руке, про молоко, которое я пью, про воздух вокруг, пахнущий прокисшей водой? Думая о своем, он разбух, словно хлеб в молоке, словно сигарета в унитазной лужице. Он раздулся в утопленника с черными эмалевыми глазами. Мне тесно с ним. Я тону в зловонии. Сигара вот-вот начнет жечь его пальцы. У меня во рту вкус отравленного молока. Они не совпадают - табак и молоко. Мы тоже.