Виктор Пелевин

Очередной текст Виктора Пелевина, о полном провале которого с разной степенью удовольствия рассказывают газеты, обречен быть прочитанным лишь наполовину. Собственно, читать станут только роман "Числа" и "Элегию 2", которая этот роман открывает. Все остальное пройдет мимо массового читателя, а следовательно, и мимо критиков. Они давно слились в своих экстазийных вкусах и желаниях с публикой.

Впрочем, это только на публике и на бумаге критики морщат носы, отворачиваясь от дурно пахнущей глыбы русского постмодернизма. А между собой по-прежнему иронично смакуют подробности злобной пелевинской стилистики, который сумел обгадить все, что есть в современной московской жизни.

…Возможно, только чувства, даже самые низменные и те, что в высоком полете, не дают Пелевину повода для насмешки в новом романе. Потому что они — любовь, измена и ревность, наконец, — самое главное для текущего момента истории: страх олигархов, больших и маленьких, страх всех нас за свою задницу — единственное, что остается естественным в романе, а равно и в современном российском человеке. Потому что все это напоминает ему, в том числе и господину Пелевину, о зримой надвигающейся реальности. Именно по последней причине, представив свою новую книжку, писатель тут же покинул пределы родины-уродины. И теперь смотрит на нас с разворота обложки сквозь темные очки: то застенчиво обнажившись и протягивая плод запретный — яблоко, то собираясь взять читателя на прицел.

"Числа" — это очень печальный роман о современной жизни. Это текст об отсутствии свободы. О том, что в период ДПП никуда без ВВП. О том, что ВВП гарант всего — не только конституции, но и свободы совокупления.

Так далеко и глубоко господина ВВП еще не опускал (или не поднимал?) ни один из современных авторов.

Бес Россию попутал, страна застряла в пространстве неизвестного перехода из "Ниоткуда в Никуда".

Переодетый в православного батюшку банкир Степа Михайлов (тот, который в детстве особенно любил слушать про дядю Степу Михалкова) покушается на жизнь своего "лунного брата", числовой противоположности, банкира Жоры Сракандаева. Хорошо, что не Смердякова (фамилия банкира не просто созвучна с фамилией одного из героев "Братьев Карамазовых" — они почти синонимы). Здесь же тщательно подобраны те немногие у Достоевского цитатки о содомитах и "содомском грехе"…

Но орудие убийства (ручка-самострелка, спрятанная внутри внушительного размера дилдо) легко превращается в орудие удовлетворения. Однако все помнят, что во втором акте (или во время второго акта…) ружье все-таки должно выстрелить…

В "Числах" Пелевина легко было бы заподозрить в гомофобии, если бы не абсолютное спокойствие, с которым один банкир соглашается стать "Танюшкой" другого. Анальные игры — это как бы часть современного политического и культурного пейзажа. В этом смысле цитатки из Достоевского о страшной силе красоты смотрятся, как ветхие иллюстрации, которые читаются не иначе, как гимн красоте содомской.

И все же совершенно прозрачно, сочно и понятно — по запаху и легкой полутьме, Пелевин ненавязчиво напоминает нам, в каком таком "переходном периоде" все мы задержались.

Ведь как и герои романа, так и многие из читателей этого журнала с чистой совестью могут сказать президенту спасибо за возможность свободного совокупления.

А если нет? То все еще можно выйти из своего дома прямо на Рублевское шоссе и вместе со Степой Михайловым взять курс на Шереметьево.

А тем, кто уже успел пересечь мысленный или самый настоящий пограничный барьер, литературно и со вкусом, по поводу и без, художественно и не очень высказаться или выс…аться.

Захотелось же сделать это господину Пелевину. То же самое придется сделать каждому из нас. И, наверное, тогда ДПП наконец закончится... как и ВВП.

Получается, что Пелевин написал роман о политическом и интеллектуальном запоре, в котором оказались страна и ее обитатели. Какой уж тут анальный секс, какие уж тут поиски красоты, тем более — содомской?