Является ли гомосексуализм в России проблемой? Разумеется, ни в какой степени. Как и во многих других областях, мы тщетно желаем поспеть за бесконечно удалившимся от нас человечеством. Нам необходимо иметь сходные тревоги, зачастую при отсутствии аналогичных поводов.

Наша российская тревога ищет компенсации: почему бы не заняться такими интересными экзотическими, леденящими душу фантомами, в то время как решать, тем более решить наши незаемные и корневые, глобальные и реальные проблемы, во-первых, скучно, во-вторых, невозможно, в-третьих, лень, в-четвертых, большей части способных делать мозговые усилия абсолютно безразлично все, не имеющее отношения к частному и конкретному выживанию. Собственно, это общечеловеческий диагноз, но мифологизированное цивилизационное пространство умудрилось худо-бедно (после сербской эпопеи мы можем свысока поглядывать в сторону заката солнца и Европы) найти нутряные ресурсы для гуманитарного отношения к личности другого.

Запад долго и мучительно прорывался к устроению жизни: последовательное и трезвое осмысление, наработка идей, воплощение идей, ужас от уродства этого воплощения, откат мысли к привычным ценностям и так далее. Долгая история. Мы же, критики и лентяи с порывами, желаем иметь результаты без намерения платить цену.

Поэтому там проблемы гомосексуализма, наркомании, СПИДа, социальных гарантий, окончания истории, экологической беды, феминизма, занятости, равенства, братства, свободы, протеста, востребованности - фрагменты реальности, которые при механическом перенесении на российскую почву приобретают оттенок неестественности. И как следствие - делаются невероятно пошлыми зонами журналистской активности.

Мнимые или реальные приключения епископов, их тайная гетеро- или гомосексуальность - газетный хит при условии некой социальной стабильности. Перемена конфессии игумена или священника - мелкая подробность, способная вызвать легкий бриз в сытом обществе. Похождения чиновников разного уровня, их пристрастие к банному интерьеру - повод для отставки или анекдотов в зависимости от правил игры. Чичиков, Хлестаков или Скалозуб, "новые люди" Чернышевского и даже люди-схемы Арцыбашева гораздо ближе к теплокровным существам, нежели нынешние химерические персонажи, герои вечерних новостей - люди с паспортами и биографиями, неспособные сделаться объектом нашего сострадания, хотя бы простого участия. Почему? Потому что не мнимые проблемы всякого отдельного "россиянина" бесконечно далеки от затуманенной экзотики, в рамках которой нам этих "героев дня" преподносят.

Вопрос не в том, что мещанин или "совок" не "въезжает". А в том, что среднестатистический гражданин чует "мякину" и умеет от нее отказаться, - скучно.

"Большие надежды" 90-х плавно растаяли. Не будем останавливаться на разборе их качества и происхождения. Ясно, что всплеск отечественной "пассионарности" позади. И мы только горько усмехаемся, когда хриплый голос "Русского радио" шепчет: "Все будет хорошо". Мы больше так не думаем. Мы постепенно приближаемся к простой мысли: если мы ничего не сделаем, то все будет кое-как. Если я не сделаю - у меня будет...

Больше никто всерьез не уповает ни на правительство, ни на выборы, ни на кипение возмущенного разума, ни на "духовность", ни на Церковь. Больше никто не надеется на идею и идеологию. Пустота должна заполняться. И она заполняется.

Гомосексуализм - химера сезона. Публику будоражат намеками: во власти, в шоу-бизнесе, в Церкви, в соседней квартире таятся особи нетрадиционной сексуальной ориентации.

В России грех содомский не в чести. Климат не тот. И нравы. Если там гомосексуализм в 70-е годы пришел на смену демократичному хиппианскому протесту, стал знаком элитарности, изнеженности, странности, символом принадлежности к определенному изысканному арт-слою, то наш тюремно-лагерный и армейский термин "опустить" открывает совершенно иные перспективы.

Унисекс как стиль побеждает в молодежной среде, уставшей от расхлябанности. Бритые под ноль не выезжают за пределы Садового кольца, ибо там подобная прическа является знаком иной крутости.

Бороться с гомосексуализмом в России совсем не так романтично. Это означает не душеполезные беседы с раскаявшимися, а невероятно трудные реформы в армии, непосильные вложения в тюремное строительство, создание рабочих мест для бедных юношей, которым некуда податься. Проституция, кто этого не знает, - проблема нищих. Ее следствие. А не романтизированная проблема нерастраченной сексуальности или поощряемой разнузданности.

В нашей стране существует один-единственный приют, где укрывают маленьких девочек, работавших в сумерках большого города. Его содержит Александр Огородников, отсидевший 9 лет в лагерях за право исповедовать православие. Церковь не помогает ему ни единой копейкой.

В нашей стране существует несколько самочинных приютов для юношей, дезертировавших из армии, где они подверглись насилию. Их организовали матери. Церковь не участвует в этой работе.

Священники не приходят в палаты, где умирают от СПИДа, Священники не крестят и не отпевают младенцев, зараженных "недугом прелюбодеев".

Православная Церковь не умеет высказываться на темы секса, не знает, как назвать своими именами вещи, всплывающие то и дело в желтой прессе, - о странностях епископов и монахов. Потому что назвать своими именами означает признаться, что Церковь участвует в больших играх большого мира: от ее имени продают золото, плаценту, лес, водку и так далее.

Все очень запутанно в нашем мире. И простой протестантский взгляд на вещи в России мнится чудачеством буржуев, которые больше не плачут над "Комнатой Джованни" и не зачитываются "Голым завтраком".

Кристоль Вонхольдт, один из авторов сборника "Человек и пол" (СПб., 1998 г.), начинает издалека. Мы все, люди, стоим перед главным вопросом - зачем живем. Мы пребываем в непрестанном поиске утраченной цельности. Мы тщимся преодолеть одиночество. "Никто не влюбляется в знакомое". Однополое влечение есть глубочайшее незнание себя. Сексуальность не имеет прямого отношения к Богу. "Когда конкретный человек нас любит, мы можем по-настоящему поверить в то, что и невидимый Бог тоже любит нас". Наше время преисполнено затмением Божественного.

Разве можно так разговаривать с соотечественниками? Но есть и кое-что для нашего уровня.

Мальчик, который не может гордиться своим отцом, обречен на "защитное отчуждение", пребывает в поиске источника мужественности. Простейший ход - поиск на сексуальном уровне. Русские мальчики с трудом могут гордиться своими отцами. У нас страна с латентным гомосексуализмом. Усиленным многолетним запретом на секс при декларированном безбожии.

Реклама секса и религии началась одновременно. Какие причудливые последствия!

Денис Прэгер полагает, что иудаизму принадлежит идея десексуализации Бога, вывода религии из языческой сексуальной божественной репрессии. Секс стал взаимодействием, а не воздействием.

Неудержимо хочется воскликнуть: где, где мы можем увидеть хоть какие-нибудь примеры взаимодействия? Люди повсеместно желают воздействовать и тотально не способны ни к каким формам взаимного действия, уж в сексуальной сфере в последнюю очередь, уж в России...

Запад занят вещами, бесконечно удаленными от нашего быта. Долгие разборы библейской оппозиционности "противоестественному", доказательства права гомосексуалиста на веру и служение, подробная дискуссия на тему "нечист" или "не греховен" (каковы нюансы!) содомский грех по апостолу Павлу... Наконец, тезис "сексуальность - дар Божий".

Достаточно представить себе проповедь в деревенском храме на заданную тему и реакцию трех старушек, преодолевших 10 км пешком, чтобы поспеть к обедне. Впрочем, в иной глуши можно заслушать слово о вреде абортов - мерило местной сексуальности.

Исторический просчет русских - в неумении ясно выражаться. Мы непрерывно говорим о второстепенном или надмирном. Цивилизованный человек говорит о насущном.

"Познание включает в себя понимание, партнерство, преданность, любовь, верность и совместное пребывание". С Богом и человеком. Мартин Лютер сказал: "Ваш бог - то, к чему привязано ваше сердце". Мартин Бубер заметил: "Принуждению противостоит не свобода, а привязанность". Современное понимание праведности облекается в слово, понятное всякому: солидарность.

"Простить своего отца", "стать отцом своему отцу", "научиться разговаривать" - фрагменты работы с гомосексуалистами. Пациента спрашивают: "Что вы хотите?" И он начинает жаловаться на обстоятельства.

У нас так происходит с каждым. Человек не способен сформулировать, чего он хочет. Гомосексуалист болен обостренным желанием стать мужчиной. Человек болен обостренным желанием стать.

Мир переполнен "жалующимися детьми внутри взрослых", испытывающими комплекс неполноценности вкупе с установкой "бедный я", - невротическими персонажами, подпитывающимися самодраматизацией. Они не доверяют себе, окружающим, не умеют радоваться жизни. Они требуют внимания, одобрения, симпатии и жаждут самоутвердиться. Стать центром внимания, каковым являются в воображении. Любовь к другому прочно заблокирована невротическим эгоцентризмом. "Жалующийся ребенок" тянется к объектам незрелой сексуальности.

Лесбиянки, с их "бедная я", лелеют то, что отравило их юность, - неполноценность, одиночество, жалость к себе и ненасытное желание. Они больны, и их лечат. Им рассказывают про то, что Бог их любит. Кто бы вылечил нас...

Закрыв книжку о проблемах сексуальных меньшинств, начинаешь смеяться - в ней ты прочитал о нас, нормальных и нормативных гражданах, заплутавших на исходе XX века.