Российский литературный портал
GAY.RU
  ПРОЕКТ ЖУРНАЛА "КВИР" · 18+

Авторы

  · Поиск по авторам

  · Античные
  · Современники
  · Зарубежные
  · Российские


Книги

  · Поиск по названиям

  · Альбомы
  · Биографии
  · Детективы
  · Эротика
  · Фантастика
  · Стиль/мода
  · Художественные
  · Здоровье
  · Журналы
  · Поэзия
  · Научно-популярные


Публикации

  · Статьи
  · Биографии
  · Фрагменты книг
  · Интервью
  · Новости
  · Стихи
  · Рецензии
  · Проза


Сайты-спутники

  · Квир
  · Xgay.Ru



МАГАЗИН




РЕКЛАМА





В начало > Публикации > Интервью


"Fuck the Elite!"


- Расскажи о своей семье. Какую социальную нишу по меркам советской иерархии они занимали?

- Когда я говорю, что родился в Сибири, типичная американская реакция обычно: ТВОИ РОДИТЕЛИ БЫЛИ ДИССИДЕНТАМИ? Нет, их туда не сослали, они оба поехали туда "за романтикой", в погоне за Великой Советской Мечтой в сорокаградусном холоде, на краю света. Думаю, это был своеобразный советский эквивалент движения хиппи. Летом мой отец иногда проводил недели, рыбача и охотясь в тайге, пока однажды его не укусил энцефалитный клещ. Он был очень колоритным персонажем: весь в наколках, постоянно влезал в какие-то драки. На плечах у него были советские звезды, а на колене - ботичеллевское "Рождение Венеры" - филигранная работа, одна из лучших татуировок, которые я видел в жизни. Он обзавелся ими во время службы в Морфлоте. В молодости отец был точной копией Бельмондо в годаровском "На последнем дыхании" - крутой и заносчивый плейбой-бабник. Он был боксером пока ему не сломали нос, мотоциклистом пока не сломал ногу, и пьяницей пока ему не сломали позвоночник: менты поймали его пьяным на улице, когда он избивал меня. В типичной советской манере, менты избили его до полусмерти... В то же время, отец был интеллектуал, детский писатель, хотя не очень успешный. Настоящий семейный тиран, изливавший фрустрацию на моей матери, сестре и мне. Мы втроем были зависимы от его несносного характера и алкоголизма. И моя бедная мать была полностью ему предана, служа одновременно и домохозяйкой, и секретарем-машинисткой. Мы уехали из Сибири, когда мне исполнилось 7. Отец не мог усидеть долго на одном месте, и мы, как цыгане, кочевали с одного места на другое. Моя семья была ужасно ебанутой и бедной. Иногда нам не хватало денег даже на консервы. Из-за отца мы практически не отмечали никаких праздников, иногда даже дни рождения. В детстве я не был избалован подарками. Отец бросил семью, когда мне было 14. Мать была в депрессии. Я не мог больше выносить этой драмы и поехал в Москву. С тех пор я практически жил сам по себе. Сейчас у меня весьма поверхностные связи с родными, и я этому рад. Мои родители всегда были самыми жесткими моими критиками. "Анальная гнусь" - так характеризует мое творчество отец. Мне это определение кажется вполне объективным, я даже использовал его в названии курса лекций, который читал в одном из местных университетов.


- Расскажи о своем первом сексуальном опыте.

- Это было в детском саду, мне было лет пять. Я был совращен одним из своих дружков. Мы сидели всей группой перед воспитательницей, слушали какую-то дебильную сказку, сходили с ума от скуки, и вдруг мой друг повернулся ко мне и предложил "взять в рот друг у друга пиписьки". Я был заинтригован, но сказал, что сделаю это, если он мне покажет как. Он слез со своего стула, встал передо мной на колени, достал мой маленький хуй из шорт и взял его в рот. Ощущение было довольно странное, не уверен, что мне это понравилось. Воспитательнице понадобилось всего несколько секунд, чтобы сообразить что к чему. Она грубо схватила его за шкирку с пола и заверещала: "Я НЕ ХОЧУ БОЛЬШЕ ВИДЕТЬ ЭТОГО БЕЗОБРАЗИЯ! НИ-КОГ-ДА!" Ее трясло от негодования, и мы не могли понять почему. Наказание было жестоким и унизительным: нам было приказано раздеться догола и целый час стоять голыми перед всей группой, и все эти дебильные дети бегали вокруг нас и смеялись. Я не чувствовал никакой вины, но знал, что надо мной совершено насилие. Наверняка, я подсознательно фиксировался на этом эпизоде, и мне хотелось попробовать это еще раз. Так что, как видишь, у меня всегда были диссидентские наклонности, даже когда мне было всего пять лет.


- Если бы ты мог провести полчаса с 15-летним самим собой, что бы ты ему/себе сказал?

- Что за провокационный вопрос! Не думаю, что мы бы ограничились простым разговором. НЕ ЛЕЗЬ ТУДА, ПАЦАН! - прошептал бы я на ухо самому себе. - ТАМ СТРАШНЫЙ ЕБНУТЫЙ МИР! НЕ ШУТИ С НИМ! Я бы попытался образумить себя, что ли, предупредить об опасности. В 15 я был безрассудным панком, просто-напросто пробовал разные способы умереть: пил так, что мои ресницы начали седеть, постоянно попадал в какие-то разборки на улицах или рок-концертах, был абсолютно антисоциальным. Меня забирали в милицию за пьяные дебоши, выгоняли отовсюду, откуда только можно было выгнать, я так и не получил высшего образования. Я сочинял темные суицидальные стихи и отчаянно пытался найти себя.


- Ты еще подростком совершил coming out и начал писать на гомосексуальные темы. В какой среде ты себя обнаружил? Что случилось с этой тусовкой, этой группой людей, в которой ты появился?

- Я опубликовал свою первую статью в 17 лет. Как я уже сказал, я был агрессивным и дерзким тинейджером и абсолютно пренебрежительно относился ко всевозможным культурным и политическим авторитетам. Именно этим я и прославился. Позиция анфан террибля так называемого "нового русского журнализма" была вакантна, ну, я ее и занял. Наверное, можно сказать, что я был нигилистом, и благодаря этому моя писанина стала особенно популярна среди молодежи. Но я не могу припомнить, чтобы у меня были настоящие менторы. Были клозеточные гей-редактора и журналисты, которые поддерживали меня в начале моей карьеры, но как только я стал слишком заметен со своими пидорскими статьями, обзорами и интервью, большинство из них показали мне свои спины. Они были шокированы моей открытостью и откровенностью и не хотели из-за меня рисковать своими репутациями и карьерами. Большинство моих текстов было абсолютно нестандартно для русской прессы, их было нелегко публиковать, каким бы известным я не был. Но я любил свое дело, писал нонстопом, развивал свой собственный стиль, работал в разных жанрах, для разных изданий и издательств, для радио и ТВ, организовывал всевозможные культурные мероприятия, и таким образом заработал свою репутацию. Я знал много интересных художников в Москве и Ленинграде, которые были геями, но ради успеха скрывали это от публики. Я сломал это правило. Я хотел, чтобы меня приняли таким, какой я есть. И это спровоцировало все мои проблемы с прокуратурой, цензурой, анонимными угрозами, гомофобией консервативной русской прессы - всевозможное дерьмо. Мне пришлось спасаться бегством.


- Во что ты верил в разные моменты своей жизни?

- Это, возможно, единственная хорошая вещь, которой я научился от отца: способность к независимому, критическому мышлению. Я никогда не верил в солнечное Коммунистическое Будущее, я никогда не верил ни в одну идеологию и ни в одно правительство. Как и всем советским детям, мне пришлось пройти через всю ту типичную коммунистическую промывку мозгов, все те странные некрофильские ритуалы со знаменами, цветами и огнями перед портретами партийных вождей. Чем больше меня загоняли во все это, тем больше я это ненавидел. В России многие люди имеют сильный иммунитет против пропаганды. Потом, приехав в Америку, я понял, что мозги американцев промыты гораздо сильнее, чем у русских: они искренне верят в то, что им скармливают масс-медиа, искренне верят, что они самые лучшие, что в мире нет никого и ничего лучше - то же самое дерьмо, которое нам внушали десятилетиями. По-моему, любая идеология ограниченна и тупа: коммунизм или маккартизм, троцкизм или маоизм, фашизм или сионизм... Нельзя бороться с одной идеологией, придумывая другую...


- Каков был первый образ, ассоциирующийся у тебя с Америкой?

- Их много. Пропагандистские репортажи советского телевидения. Голодающий доктор Хайдер, тайком пожирающий советский шоколад в садике перед Белым Домом. Четырехчасовой документальный фильм "Америка", который я видел подростком. Сцена казни на электрическом стуле произвела на меня неизгладимое впечатление. Поджаренные внутренности, кровь, жвачка, классовая борьба, небоскребы, ночные клубы со стриптизом, "KISS", секс, наркотики и рок-н-ролл, хиппи, длинные волосы, джинсы... Подростком я мечтал о паре "ливайсов". Они стоили 100 рублей, и в Советском Союзе было не так много людей, которые могли себе позволить такую роскошь, учитывая, что средняя месячная зарплата была 120 рублей. В конце концов, когда я кое-как раздобыл пару старых потертых "ливайсов", они плохо на мне сидели, потому что я был очень худой. Это было страшное разочарование.


- Ты переводил Аллена Гинзберга, Уильяма Берроуза, Денниса Купера. Ты писал о том, как тебя совратил тип, пообещавший концерт "Дайр Стрэйтс", согласно отрывку из "Америки в Моих Штанах". Твоя попытка зарегистрировать первый в России однополый брак с тогдашним американским любовником в московском Дворце бракосочетаний как будто заимствована из боевого устава Queer Nation . Была ли для тебя американская культура, американская гей-идентификация маяком надежды, когда ты рос?

- Скажем так: тогда я просто не знал ничего лучше. Мне понадобилось почти пять лет жизни в Америке, чтобы прийти к чрезвычайно печальному выводу, что западная идея так называемого "Гей-Движения" на сегодняшний момент показала свое полное банкротство. Мое представление о том, что значит быть пидором, полностью противоречит пению в гей-хоре или маршированию вниз по Пятой Авеню в многотысячной толпе полуголых карикатурных клонов с накачанными телами с ваксингом и искусственным загаром. Если бы я вырос в сегодняшнем Челси , я бы скорее всего из чувства протеста превратился в гей-погромщика, атакуя этот страшный мир унифицированной внешности, унифицированных ментальности и стиля жизни. Я ненавижу этот "чистый и счастливый" имидж безмозглых "хороших геев", похожих на Ричарда Симмонса, пропагандируемый в Америке Голливудом и масс-медиа. Нам нужно больше Эндрю Кунананов, больше пидоров-террористов, "пидоров-индивидуалистов" типа Гинзберга, литературных уголовников типа Берроуза, больше пидоров-"злодеев", чтобы доказать, что бунтарский дух пидорской природы еще не окончательно переварен Великим Американским Консумеризмом. Или уже слишком поздно?


- Америка доминирует в мировой рыночной культуре. Американский образ хорошей жизни, проецируемый с теле- и киноэкранов на весь мир, не имеет себе равных. К тому же, Америка заправляет движущим механизмом гей-идентификации, начиная с танцевальной музыки и заканчивая группами поддержки для геев, выходящих из клозета. Во всем этом есть протестантские отголоски, идея личного спасения и искупления через борьбу с чувством вины. Что тебя как подростка больше всего вдохновляло в американской культуре?

- Несмотря на мою ненависть к американскому масскульту и культурному империализму, я всегда интересовался и вдохновлялся американской альтернативной культурой. Я писал об этом, читал, переводил и публиковал авторов, которые никогда до этого не публиковались на русском. Я работал редактором в первом независимом издательстве "Глагол", которое выпустило много книг современной и классической гей-литературы, как переводной, так и русскоязычной. Первый раз я приехал в Америку, когда мне было 18 лет. Это был Сан-Франциско, город, ассоциировавшийся в моем сознании с бит-культурой, хиппи, психоделией. Я проводил целые дни в книжном магазине City Lights и на Хейт Стрит . Я влюбился. Я знал, что вернусь сюда. И я сделал это. Позднее, когда мне пришлось уехать из России, я приехал в Нью-Йорк, где подал документы на политическое убежище. Мне посчастливилось познакомиться с людьми, которые всегда были моими авторитетами: Алленом Гинзбергом, Гором Видалом, Гасом Ван Сантом, Джоном Уотерсом, Ларри Кларком, Брюсом ЛяБрюсом, Квентином Криспом и многими другими потрясающими художниками, писателями, режиссерами. С кем-то из них я сделал интервью, с кем-то подружился... Но я никогда не мог найти общий язык с американскими гей-активистами, особенно с теми из них, кто пытался импортировать всю эту американскую гей-идеологию в Россию. Они так ограничены своей старой доброй политической корректностью, с такой легкостью готовы судить людей, не укладывающихся в их узкие стереотипы, и они на самом деле верят в то, что могут осчастливить людей лекциями на тему как жить и ебаться ПО-ИХНЕМУ! Русские сыты по горло идеологическим дерьмом всех мастей, им не нужны новые дозы. Гомосексуальная традиция в русской культуре гораздо старее, чем здесь. Русская Православная Церковь - возможно, самая толерантная христианская конфессия по отношению к гомосексуализму. Я думаю, русские в принципе не такие пуритане и консерваторы, как американцы. Так что они как-нибудь разберутся без всех этих американских хитрожопников.


- Не думаешь ли ты, что твое разочарование в Америке связано с тем, что политические репрессии могут наградить поэта или интеллектуала некой популярностью (возьми, к примеру, самиздат, благоговейно передаваемый из рук в руки, или публику, плачущую во время первого исполнения Пятой Симфонии Шостаковича), в то время как в условиях рыночной культуры интеллектуал должен выбирать между масскультом, функционируя в вакууме, или, в лучшем случае, некой маленькой нишей? Рассчитывал ли ты на то, что в Америке ты будешь также культурно значим, как в России, даже если эта значимость связана с риском тюрьмы или даже хуже?

- Ты должен отдавать себе отчет в том, что когда мне пришлось уехать из России, я потерял не только статус знаменитости, литературное и социальное влияние, или, как ты выражаешься, "культурную значимость" - я потерял свою аудиторию. Конечно, я был продуктом перестройки и гласности - всего этого взрыва ранее запрещенных литературы, кино, искусства. Это был потрясающий, какой-то эйфорический опыт для меня как подростка. Я помню, как люди сходили с ума, проводя ночи напролет в дискуссиях по поводу книг и фильмов тридцатилетней давности. Это был возбуждающий и наивный период в советской истории, последние дни Советской Империи. И я был в самой гуще всего этого, публикуя статьи в популярных изданиях, писал на табуированные и скандальные темы, получал письма от поклонников и врагов, постоянно критикуемый и превозносимый - всё из-за моей писанины! В Штатах мне было сложно привыкнуть к новому статусу, вернее - отсутствию такового. Было сложно осознать, что роль писателя в изгнании, пишущего на иностранном языке, не особенно для меня лестна. Было сложно осознать, насколько шовинистична американская масс-культура и насколько ограничен американский интерес и аппетит ко всему чужому, иностранному. Ты знаешь это лучше меня: по сути дела, всем здесь насрать на всех, если только за твоей спиной не стоит могущественная машина паблисити, которая поможет тебе продать практически все, что угодно. Это то, как функционируют американский консумеризм и масскульт. И это мое разочарование.


- Ты можешь себе представить, как сложилась бы твоя жизнь, родись ты на 20 лет раньше?

- Ты имеешь в виду, если бы мне сейчас было 45? Мне это страшно представить! В детстве я фантазировал о том, как могла бы сложиться моя жизнь, если бы я родился в другое время, в другом месте, в другой семье, с другой внешностью. Я воображал себя сыном богатых рабовладельцев в Древнем Риме, или рабом сына рабовладельцев, или сыном полка во время Второй Мировой войны. Все это описано в моих рассказах. Я был одержим идеями о том, что я реинкарнация Петра I или Артюра Рембо или Юрия Гагарина, первого посланца Земли в космосе (я родился в День Советской Космонавтики). Я вел длинные беседы со своими воображаемыми друзьями и последователями. Я знаю, что в прошлой жизни я был персонажем парижской богемы, пил абсент и курил гашиш и опиум с Кокто и Батаем. У меня сохранились ностальгические чувства к Парижу Годара 50-х и начала 60-х, к Танжиру Пола Боулза, Брайона Гайсона и Берроуза, к Сан-Франциско времен бит-революции. С другой стороны, я все больше начинаю принимать свою жизнь такой, какая она есть.


- Чем ты как художник обязан своему русскому происхождению?

- Думаю, я гораздо больше обязан своему советскому происхождению. Я никогда не был большим поклонником классической русской литературы с ее невыносимо тяжелыми, депрессивными и моралистскими романами. Я ненавижу Толстого, Достоевского и Чехова. Это три надгробных камня на могиле классической русской литературы. Я так счастлив, что она подохла! Мой любимый и определенно самый вдохновляющий период в русской культуре - это авангард 1910-1930 годов, особенно футуризм. Мне всегда льстят сравнения с молодым Маяковским. Глядя на его старые портреты Родченко, я думаю, насколько современны его имидж и поэзия. Для меня Маяковский безусловный герой. Он полностью изменил русский язык, русскую поэзию и саму идею того, что значит быть русским поэтом. Его творчество было так же мощно, как и его жизнь, и он знал, когда ее закончить. Маяковский был первым русским скинхедом, самым ненавидимым и возмутительным персонажем русской-советской литературы, так и не получив настоящего признания при жизни.


- Что заставляет тебя писать?

- Прежде всего, писательство для меня - это форма терапии. Я так одержим всеми своими садистскими фантазиями и антисоциальными позывами, что я бы скорее всего уже давно оказался в тюрьме или на том свете, если бы не изливал все это дерьмо на бумаге. Это проклятие: писательство для меня - это почти физиологическая потребность, как еда, секс, сон. Если я этого не делаю, я ощущаю полную фрустрацию, становлюсь ненормальным. Люди, которые жили со мной, знают это. Я мечтаю о том дне, когда смогу зарабатывать себе на жизнь только писательством, но, в то же время, я думаю, это так скучно! Я не хочу прожить жизнь писателя и уж наверняка не хочу умереть писательской смертью. Мне было бы тогда не о чем писать.


- Что тебя возбуждает больше всего в последнее время?

- По мере того, как я становлюсь старше, этот список становится все длиннее и длиннее. Наверное, я перепробовал почти все. В моей жизни были дикие периоды, когда я не занимался ничем, кроме ебли. А потом я неделями оставался чистым и святым. Сейчас для меня иногда приятней фотографировать или смотреть - такие эстетские забавы. У меня есть разные фетиши, о которых я пишу и которые использую в своих фото. Время от времени из меня вылезает мое страшное альтер эго по имени Ниндзя Том, который одет в террористскую маску, кожаную сбрую и пластиковые хоккеистские трусы. Ниндзя любит фотографироваться, я сделал с ним большую фотосерию, кое-что из которой было опубликовано недавно в журнале "Honcho" .


- Большинство твоих фото - автопортреты. Что ты думаешь о нарциссизме и его взаимосвязи с гомоэротическим желанием и искусством, с артистическим инструментом бытия самим собой?

- Мне нравится слово "инструмент" в этом контексте. Если вести речь о моих модельных опытах или автопортретах, я действительно думаю о своем теле как об инструменте. Инструменте, который помог мне стать тем, кто я есть. Безусловно, нарциссизм был одной из движущих сил гомоэротического искусства со времен античности. Но в моем случае это все не так однозначно. Мое отношение к своему телу можно назвать "любовь-ненависть". Я работаю над ним так же, как над своим литературным стилем и имиджем. Я извращаю его, издеваюсь над ним, отказываюсь от него и видоизменяю его с помощью разнообразных масок и фетишей. Таким образом я прежде всего развлекаю самого себя, но и моя аудитория кажется вполне довольной. Так в чем проблема?! Кроме этого, ты должен отдавать себе отчет, что я происхожу из культуры, в которой голый художник и, более того, голый поэт - до сих пор что-то невероятное. Для меня раздеться догола в возрасте 17 или 18 лет и начать сопровождать свои первые статьи собственными "ню" было не самой простой вещью. И далеко не самой БЕЗОПАСНОЙ! Но это мне приносило такой кайф, что я просто не мог устоять. Так что если ты назовешь меня эксгибиционистом, я не стану спорить.


- Переспелый плод самый сладкий, с утонченными витиеватыми цветами и сложными обертонами поверх басовых нот разложения и распада. Между разложением ("decay") и декадансом ("decadance") существует не только этимологическая связь. Как ты думаешь, как будет меняться с возрастом твое эстетическое и артистическое отношение к своему телу? Может ли телесное разложение быть художественно запечатлено в твоем творчестве?

- Ты спрашиваешь меня о том, о чем я сам боюсь себя спросить. Очевидно, что старение для пидоров гораздо более драматический процесс, чем для натуралов. Так что, может, мне нужно восстать против этого гей-культа красоты и молодости и превратиться в геронтофила или, более радикально, в некрофила. Шутка. Один из моих друзей-порнозвезд сказал мне, что одна из причин, почему он снимается в порно, это запечатлеть себя молодым в действии, чтоб смотреть свои собственные фильмы, когда он заржавеет и постареет. Я думаю, что нет ничего более жалкого, чем порнозвезда или модель на пенсии. Мне сложно представить себя старым. Сложно представить, что я потеряю контроль над своими мускулами и машинерией. Если я не могу контролировать свое тело - какой смысл пытаться контролировать что-либо еще?! Знаю, что это звучит дико, но я не принадлежу к числу суперменов, отчаянно хватающихся за жизнь, будучи абсолютно недееспособными физически . Я хочу закончить свою жизнь, пока я в сносной форме и кондиции. Существует множество способов. Меня вдохновляет пример Мисимы. Думаю, я стану самураем-камикадзе или пидором-террористом типа Эндрю Кунанана, отстреливая богатых толстошкурых хуесосов до тех пор, пока кто-нибудь не подстрелит меня. Пусть это будет моим последним перформансом.


- Ты снялся в порнофильме Брюса ЛяБрюса о банде скинхедов, в котором ты играешь неонациста. Справедливо ли будет сказать, что тоталитаризм тебя возбуждает?

- Прежде всего, "Skin Flick" - нестандартный порнофильм. Есть две версии фильма - "жесткая", для видео, и "мягкая", для кинотеатров. В киноверсии я читаю свои поэмы "Моя жизнь в качестве живого туалета" и "История одного предательства" и пою советский гимн. Я играю Райнхольда, крутого типа, который является членом банды скинхедов, терроризирующей Лондон в промежутках между еблей друг с другом. Райнхольд предположительно натурал, в фильме есть сцена, где я трахаю мою герлфренд Камелто, которую играет потрясающая модель Никки Уберти, жена фотографа Тьерри Ричардсона. Я трахаю ее на кухне и пою "Интернационал" по-русски. Мне кажется, это самая "горячая" сцена в фильме, хотя очевидно, что он сделан преимущественно в расчете на пидорскую аудиторию. Потом между мной и Камелто происходит разборка, я выгоняю ее из дома и, для разнообразия, даю себя выебать двум дружкам-скинхедам из банды. Вот такой из Райнхольда натурал. Так что, очевидно, что фильм - это сатира на все эти полувоенные ультраправые группировки. И я не единственный пидор, увлеченный этим, учитывая успех фильма в Европе и на разных кинофестивалях в Америке. После съемок "Skin Flick" в Лондоне, мы с Брюсом поехали монтировать фильм в Берлин, где мы посетили настоящую оргию скинхедов с парой тысяч полуголых бритоголовых парней в гигантском бункере на границе Восточного и Западного Берлина. Я тебе клянусь, что в жизни не видел ничего подобного. В Лондоне и Берлине полно гей-скинхедов. Правда в том, что вся гей-мифология густо замешана на тоталитарной эстетике с ее культом обнаженного мужского тела, "настоящего мужского товарищества" или как там это называется. Том оф Финланд использовал нацистскую символику и униформу для создания гротескного карнавала садо-мазохистской субкультуры каким мы его сейчас знаем.

Пару лет назад я написал эссе о сексуальности фашизма, которое было основано на анализе разных аспектов, прежде всего, на том, как так называемая "фашистская чувственность" отражалась в литературе, искусстве и кино. Вот лишь некоторые предметы моего исследования: Лени Рифеншталь, Арно Брекер, пазолиниевское "Сало", "Ночной Портье" Лилианы Кавани, "Двадцатый Век" Бертолуччи, "Гибель Богов" Висконти, Жан Жене, Том оф Финланд, Роберт Мэпплторп. Примеры гомоэротического тоталитарного и фашистского искусства бесчисленны, так же как примеры пидорского искусства, основным фетишем которого стал тоталитаризм. Мое эссе было опубликовано в одном из популярных российских журналов и вызвало большой скандал, как и большинство моих публикаций. Когда-нибудь я надеюсь опубликовать его по-английски.


- Что для тебя было основным эротическим центром в советской культуре? Какой советский образ ты считаешь самым эротичным?

- Оглядываясь назад, я понимаю, что вырос в окружении гомоэротических имиджей советской пропаганды, советского искусства и кино. Могу назвать многих потрясающих художников-соцреалистов, абсолютно неизвестных на Западе, чье искусство заряжено чистым гомоэротизмом. В детстве я дрочил на картину Александра Дейнеки "Будущие летчики": два голых мальчика сидят на набережной, глядя вверх, в то время, как их старший товарищ указывает им на самолет, парящий высоко в небе. Попы и спины мальчиков так великолепно вырисованы! И они так сосредоточены на самолете! Дейнека не был единственным советским художником, преуспевшим в рисовании голых мальчиков и парней. Был еще Кузьма Петров-Водкин, чье "Купание Красного Коня" - одна из моих любимых картин. Абсолютно иконографичная в традиционном русском стиле, она могла бы стать прекрасной обложкой для какого-нибудь издания NAMBLA : худой белокурый мальчик, голой попой оседлавший раскаленного докрасна жеребца; у мальчика отсутствующее выражение лица, а жеребец похотливо косится на своего ангелоподобного наездника. Советское искусство изобилует такими образами: все эти голые или полуголые солдаты, купающиеся мальчики с конями... Один из моих американских друзей в Москве признался, что у него всегда стоял хуй в московском метро: там столько гомоэротических скульптур, росписей и мозаик. Это наверняка самое красивое и гомосексуальное метро в мире. Самый впечатляющий монумент советского тоталитарного искусства и архитектуры.


- Расскажи о самом пидорском месте в советском обществе.

- Помимо армии и тюрьмы, поп-музыка традиционно была подлинным пидорским раем и в бывшем Советском Союзе, и в нынешней России. Русские обожают всевозможных гротескных "королев" типа Либераче и Боя Джорджа. Я не видел ничего подобного ни в одной другой стране! Они постоянно на ТВ! При этом большинство из них в клозете, усердно изображая счастливых мужей и отцов. Я сильно испортил себе жизнь, совершив outing некоторых русских поп-звезд. Одно дело - показывать голую жопу со сцены, бегать в юбках и париках и петь фальцетом, другое - открыто и честно говорить о своей сексуальности. Впрочем, сейчас быть голубым в России стало модно, во всяком случае, среди артистической богемы.


- Ты общался с представителями и русской, и американской элиты. Какая из них, на твой взгляд, более вероломна?

- Как говорят американцы, это все равно что сравнивать яблоки с апельсинами. Но я попробую. Кстати, что такое элита? Люди, считающие себя элитой из-за своего финансового или социального статуса? Я в равной степени ненавижу их и там, и здесь. Или люди, которые стали элитой, заработав это своими трудами и талантами? Или те, кто хочет быть элитой просто ради того, чтобы быть элитой? Я никогда не мог ассоциировать себя ни с одной из этих категорий. Я думаю, каждый настоящий художник должен держаться в стороне от этой ерунды. Ебать элиту! Ебать вероломство!

Bill Andriette, журнал Guide
Авторский перевод с английского
Октябрь 1999, Нью-Йорк



О людях, упомянутых в этой публикации



· Ярослав Могутин
·  Tom of Finland