На наши вопросы отвечает автор романа "Арборетум", одного из самых ярких произведений о воплощении однополой любви середины 1990-х годов. Только в 2004 году состоялось первое полное русское издание "Арборетума"

Марина Козлова

- С середины 1990-х на "Арборетум" последовал просто-таки поток отзывов - в основном в Интернете. Скажите, почему, на ваш взгляд, публика приняла эту историю так близко?

- Я сама не ожидала такого читательского резонанса, поэтому в свое время тоже задала себе такой вопрос. У меня есть друзья, которые, конечно, читали "Арборетум", и они мне подарили несколько правдоподобных версий. Первая - это версия о герметичности и метафоричности Сада. И о том, что Сад - как идея и как место - обладает каким-то притяжением. Ты и оглянуться не успел, как оказался внутри. И как бы смотришь своими глазами. И ситуация становится твоей - на время. Вторая версия - конечно, о любви, которая соразмерна миру героя, всей его жизни, которая является для него шоком и требует от него какого-то предельного окаянства, воли и выбора. Думаю, читателю это может быть интересно.

- "Арборетум" по времени словно написан о будущем. Вряд ли в начале 1990-х могла произойти такая история. Вы сознательно писали эту повесть так, что она "вываливается" из рамок конкретного времени и пространства?

- Сознательно. Мне важно было избежать временных, конкретно-исторических и социальных узнаваний. Там два временных плана, и они оба "вываливаются". Очень важно было, чтобы все эти контексты времени и места были максимально условными. Если вы это заметили, значит, в целом, получилось. Но я-то как раз имела в виду, что такая история могла и может произойти, где угодно и с кем угодно.

- Не могли бы вы рассказать о Владимире Павлюковском, которому адресована книга, и приоткрыть тайну этого посвящения, а, следовательно, и истории появления "Арборетума"?

- Есть история появления текста и история посвящения. Это не совсем одно и то же. У меня есть нежно любимый и невероятно безалаберный друг Леша Танков. Сейчас он живет в Москве. Этой дружбе лет двенадцать, то есть вот как раз в начале девяностых мы и познакомились в Гурзуфе, где я в то время жила, и стали работать в рамках одного экспериментального образовательного проекта. Проект назывался "Крымский гуманитарный колледж". Я стала ректором, а он - проректором этого замечательного учебного заведения. Ялта начала 1990-х была местом экстремальным и романтическим одновременно. Вспомните "Ассу". А Леша был персонажем изначально. Он умел очаровываться и привязываться, разочаровываться и отдаляться, и сам мог очаровать кого угодно. Проблем с личной жизнью и романтическими приключениями у него не было никаких – его любили мужчины, женщины, дети и собаки. А я была его другом, и мне важно было его как-то понимать. Понимать его картину мира. "Арборетум" как бы возник из этого клубка плотных человеческих отношений, всевозможных драм и мелодрам вокруг и моих бесплодных попыток хоть как-то рационализировать эту абсолютно иррациональную действительность. Поэтому у Гошки из "Арборетума" есть реальный прототип - Леша Танков. Он же и познакомил меня с Вовкой Павлюковским - как человек, в сущности, бескорыстный, он любил мне дарить своих друзей. Павлюковский был великолепен – двухметрового роста, с рыжими кудрями до пояса (иногда он заплетал их в косу), гениальный парикмахер (он всегда возил с собой парикмахерский саквояж), кутюрье, уникальное мужское сопрано и просто очень хороший парень. Надо сказать, он бесстрашно декларировал свою ориентацию. В этом вопросе он был очень принципиальным.

Некоторое время у Леши с Вовкой были романтические отношения, но Леша, который бросал всех, кого приручал, и здесь остался верен себе. И Вовке было грустно. А мне было грустно, потому что ему было грустно. И я решила, что посвящу роман ему. Просто так, чтобы чем-то его порадовать. Кстати, именно благодаря ему "Арборетум" увидел свет – Володя отвез его в Москву и отдал Диме Кузьмину. Вот такая история.

- Рассказав историю любви двух мужчин, вы обошлись, кажется, без единой сексуальной сцены. Но в воздухе Сада, в котором родилась любовь Гошки и Веденмеера как будто сквозит напряженный эротизм. Читателя не оставляет ожидания настоящего извержения чувств, эмоций - настоящего пожара страсти. Гошка и Веденмеер, они же так хотят друг друга: почему вы оставили все это за страницами книги?

- …Для того чтобы сквозил напряженный эротизм. Мне почему-то кажется, что сексуальные сцены, описанные словами, этот нерв убивают. Потому что - все сказано, нет пространства между словами, нет напряжения, натяжения. Что-то должно оставаться за скобками. К тому же, я не обладаю высокой писательской квалификацией в жанре эротической прозы, так что нечего и пытаться. Но, если "Арборетум" представить себе как фильм… У языка кинематографа другие ресурсы. Я могу себе это представить.

- Что стало импульсом к созданию второй части "Арборетума"? В ней угадывается желание в который раз сказать миру, что любовь всесильна. Вы искренне верите в силу любви?

- В мире, где главным искусством для нас является имитация, любовь есть чудо и абсолютная ценность. Ведь почти все искусственно: все конструируется, проектируется, технологизируется даже в сфере человеческих отношений. Я много лет занимаюсь социальным проектированием, поэтому хорошо знаю, о чем говорю. А любовь - это чудо. Она неизвестно откуда берется, неизвестно куда уходит, встречается, кстати, редко, и природа ее никому не ясна. Пол любящих - вопрос двадцать пятый, главное, что есть любовь. Думаю, что, как всякое чудо, любовь обладает очень большой силой, чудовищной.

- Что вы думаете о всплеске интереса к проявлению однополой сексуальности в литературе русского постмодернизма?

-В особом социокультурном дизайне этих отношений. Поэтому, вероятно, интерес имеет эстетическую основу. Эстетика и картина мира. Внешнее и внутреннее. Но это моя версия. Возможны другие.