Мужчина для Алисы всегда был одного резкого цвета...

Иногда за девушек разговаривали их тела. И тогда Кирш уже казалась Алисе не лозой, а дикой пантерой: сильной, гибкой и своевольной; она требовала не ублажения себя, а подчинения своим ласкам. И это не были заученные жесты: Кирш бережно и внимательно познавала Алису, и та постоянно чувствовала силу, но никогда - насилие. "Ласковый и нежный зверь"... Почему-то Алиса никогда не думала так о мужчинах: они не были черно-белыми; они вмещали в себя только себя, как и было заведено веками: мужское - у мужчин, женское - у женщин, сила - у мужчин, слабость - у женщин... Алиса была слишком избалована мужчинами, Кирш - женщинами...

Мужчина для Алисы всегда был одного резкого цвета и, играя нежность, не умел быть нежным внутри. Только в Кирш звериное было настоящим, неистовым, жестким, а нежное - абсолютным, женским, трогательно-беспомощным. В одном человеке. Кто, что может не разрываться, имея два равнозначных полюса? Если только планета. Кирш была планетой, на которой Алиса уже перестала чувствовать себя инопланетянкой.

Когда-то Алисе казалось, что женщины могут любить друга только платонически: страстно, возвышенно, желательно на расстоянии, чтобы писать друг другу длинные надрывные письма. Но постель... Алиса представляла, что это только беспомощное унижение чувств: ласки без чего-то главного, без законченности, без борьбы и победы. Но жизнь подбросила ей загадку: ей нравились мгновенные превращения Кирш. Секунду назад та еще лежала, как испуганная нимфа: лебединая шея, тонкая талия, девичья грудь, длинные стройные ноги и раскинутые как крылья руки. Она позволяла ласкать себя, а потом вдруг резко опрокидывала Алису на спину и нависала над ней в другом, почти дьявольском обличье: плечи оказывались широкими, руки мускулистыми, на шее напряженно пульсировали жилки, заметные даже в полумраке, и лицо вместо нежного овала приобретало какое-то грубое, хотя по-прежнему красивое очертание. Над Алисой нависала скала. Только в таком положении Кирш подолгу смотрела Алисе в глаза - не отводя взгляд. Менялся и сам взгляд: он мог быть светящимся - тогда на лице была ласковая, признающаяся в любви улыбка, а мог быть жестким, из-под прикрытых век - жаждущим признаний не только души, но и тела. Они долго смотрели так друг на друга: Алиса снизу, Кирш сверху. Они встречались губами, а потом Кирш отправлялась в путешествие по Алисиному телу и наконец проникала в нее: сначала языком, потом - Алисе почти не верилось, что на такое способны руки... По возвращении они сквозь сбившееся дыхание снова целовались... И снова рука... Они смотрели друг другу в глаза - много дольше, чем несколько секунд, сердца стучали с двух сторон, потом пропадали звуки, и тела вздрагивали... Кирш клала голову Алисе на грудь и прислушивалась. Алиса гладила ее волосы (без привычного геля они были совсем мягкими), и иногда у нее вырывалось: "Девочка моя родная!"

Как-то, когда Кирш разговаривала с кем-то по телефону, выйдя с ним на улицу, Алиса вынула из давно заброшенной за кровать дорожной сумки зеленый томик и села читать... Кирш подошла сзади незаметно и хотела было поведать что-то подруге, но, взглянув на книгу, передумала.

-У Лизы такая же была...

Алиса неслышно вздохнула и, ведя пальцем по тексту, начала читать:

Опахалом чудишь, иль тросточкой,
- В каждой жилке и в каждой косточке,
В форме каждого злого пальчика,
- Нежность женщины, дерзость мальчика.

- Это про тебя, - подытожила Алиса и отложила книгу…