Скоро все стали выходить на улицу, разделяясь на пары: кто отправился на кладбище воровать цветы и побираться там, кто собирать бутылки, в общем, кто зачем... И Клепа вышел вместе со всеми. И Танька радостно подумала: "Один!"

Клепа стоял в раздумье: надо было что-то решать для себя. Все его "подружки", которые раньше были с ним, сейчас уже ушли, разделясь на пары и тройки. Клепа не захотел идти вместе с ними, думая про себя: "По такому-то морозу и на каком-то там незнакомом кладбище лазить, рано мне еще туда". Потом улыбнулся веселым, вдруг пришедшим к нему мыслям и, постояв еще с пять минут, пошел в сторону большого проспекта, по которому он сегодня утром ходил за водкой...

На кладбище отправились за цветами, которые потом по дешевке сдавали в цветочные киоски. На могилах можно было спереть не только цветы, но и вазу, и посуду, оставляемую с поминальными яйцами или еще какой-либо едой. На кладбище можно было и выпить, и закусить за упокой какой-нибудь старухи, сподобившейся помереть в такую холодищу. Для этого надо было только сделать вид, что плачешь над этой несчастной усопшей, рассказывая при этом какой-нибудь ее дальней родственнице о своей вот только что недавно отошедшей бабульке, о любви к ней и большой по этому поводу сердечной печали. При этом хорошо идти навстречу похоронной процессии и тащить какую-нибудь лопату или мотыгу на плече, делая вид, что вот, мол, только что сами убирались на могилке. Обычно эта самая родственница, такая же старая, как и усопшая, и тоже в скором времени сюда собирающаяся, внимательно, со словами сострадания или молча, но всегда жалостливо выслушивала их. Им давали или денег, или водки с закуской, а то и того, и другого, рассчитывая, очевидно, что родственницу, да и ее саму в скором времени, не забудут эти молодые люди, зайдут на могилку по дороге к своей незабвенной бабушке, помолчат, выпьют за упокой души рабы божьей Варвары или какой-нибудь Матрены и пойдут дальше...

Или вот надо помочь могильщикам - они все, кто часто ходил на Хованское, Востряковское или даже на само Ваганьковское кладбище, знали там старых могильщиков, и те часто приглашали их в помощники, особенно зимой, и даже звали их к себе в подсобку погреться, потому как молодые могильщики, только что принятые на работу, часто так напивались, что даже вылезти из могильной ограды, где они только что работали, не могли... Но старых могильщиков становилось все меньше и меньше, а кладбищ - все больше и больше, жизнь же становилась суровей и суровей, и за те большие деньги, что можно было получить, работая на кладбище, начиналась самая настоящая конкуренция, больше похожая на мафиозную войну.

Новый директор, как всегда, приводил "своих" или набирал новый штат, а старичков увольняли, иногда милостиво разрешая им пожить на кладбище, в теплушках, так как у многих из них, хоть и считалась эта работа прибыльной и денежной, - ни семьи, ни дома своего не было.

И кто только ни шел на эту работу: и бывшие военные, и сокращенные из милиции, и отслужившие в Афганистане, а теперь уже и в Чечне мужики, все здоровые, жадные до денег, боящиеся потерять такую кормушку! Они почти не пили во время работы водки, и, естественно, с ними договориться и погреться у них в подсобке было затруднительно. Сейчас те, кто поехал на новое кладбище, были не совсем уверены, что их там не побьют и что у них может что-нибудь получиться. Так что они ехали на свой страх и риск, хотя воровать в магазинах или на рынках было еще более опасно и страшно. Хорошо, если директор просто позовет грузчика и тот с удовольствием накостыляет воришке, а то ведь и милицию могут вызвать, и посадить в кутузку, где тоже будут бить, и в лучшем случае (если ты в первый раз попался) отпустят, конечно, избив, пока не до смерти, но уж обобрав до нитки - это точно...

Самым безопасным ремеслом было собирать бутылки, которые они, шутя, называли "пушниной". Вчера вечером Виталина, мастерица по этому промыслу, кричала и хвасталась им: я, говорит, сейчас "пушнину" сдала на целых пятьдесят (раньше было просто пятьдесят, а сейчас тысяч надо прибавлять) рубликов и гулять теперь буду на всю катушку... Но эта сама "пушнина" не всегда попадалась. Надо было знать места, время, и даже у самой Виталины день на день не приходился. Хорошие места все были заняты. Только вот холод этих самых тихонько стоящих у кустика или в каком-либо укромном уголке старух, сборщиц местной "пушнины", может не пустить. Впрочем, и между ними существовал, так называемый пакт о ненападении на присвоенные участки: все места, где обитала эта самая "пушнина", были давно уже распределены между бабками, похожими на старых ворон. Там тоже можно было схлопотать по морде - возьмет да и выскочит за такой, на первый взгляд, старушкой-одуванчиком какой-нибудь охраняющий ее промысел и, естественно, скучающий по драке племянничек, не хуже того грузчика из магазина. Тогда только хватай торбу в руки да побыстрей уноси с "участка" ноги... Да, оставалось только надеяться, что старушек холод отпугнет.

Собирать бутылки или воровать по ближайшим магазинам Клепе сейчас не хотелось. Недавно у него был прокол, и он прилично получил от Гришки. Толстая директриса маленького магазинчика, куда он зашел случайно и где ему почти удалось спереть прямо с внутренней витрины небольшой кусок мяса и пачку чая, завизжала так, взывая к грузчику в подсобке, будто он залез к ней под юбку:

- Гришка, Гришка!

Этот самый Гришка, Клепа даже не успел доковылять на своих больных ногах до входа, оказался тут как тут и так его отдубасил... Впрочем, и сам он, подлец, не забыл прихватить у него вместе с похищенным из магазина личную, его, Клепину, бутылку пива, спокойно до этого лежащую в торбе... Вот же сволочи какие, эти все Гришки, Васьки, Мишки!.. Сейчас Клепа решил наведаться к продавщице или кассирше магазина, ну той самой, которой он утром помог открыть дверь. Клепа был умней и опытней всех этих так называемых своих подруг и, наверное, всех тех еще, кто всегда болтался там с ними на "плешке", делая вид, что они тоже, как и он, гомосексуалисты, но совершенно не были такими. Уже давно он обжегся на таком вот парне, который говорил про себя в женском роде: "Я, пошла, я взяла", - а на самом-то деле был простым ханыгой из приезжих натуралов, и когда их арестовала на рынке так называемая рыночная служба безопасности, то он тут же сдал его им, сказав, что Клепа голубой и приставал к нему как к мужчине.

Тогда Клепе повезло: начальник этой самой рыночной службы безопасности был и сам, видно, не против "голубой клубнички" и, мягко поругав его и взяв обещание забыть этот рынок, вскоре отпустил. А вот тому "другу" там накостыляли, и очень даже прилично. Он потом так ни разу и не показался на "плешке", а если бы пришел к ним, то ему еще бы добавили.

- У нас это строго наказывается, - говорил всегда Клепа, беря на "работу" с собой какого-нибудь новенького и, давая ему инструктаж, обязательно рассказывал, как вот его сдал один "козел" и как ему потом повезло с начальником.

Пока он стоял в раздумье и решал, куда и с кем бы ему пойти, Рыжая Танька, видевшая разборку (так называлась их утренняя похмелка и вечерняя дележка с выпивкой и закуской, даже если у кого-то из старых хитровцев оказался неудачный день: иной раз и крошки-то во рту не было, - то все равно он имел право наравне со всеми, более сегодня удачливыми, пить и есть все то, что другие выставляли на стол, а выставляли обычно все!), решила сесть, как говорится у них, Клепе "на хвост". Она знала, что он не поедет на кладбище: никогда не опустится до сбора "пушнины", потому как этот самый промысел был ниже по статусу, чем воровство или даже попрошайничество, в чем был действительно силен Клепа. Рыжая Танька нагнала его уже за переходом метро, отдышалась и, поравнявшись с ним, ласково так спросила:

- Клепочка, дорогой! Ты куда это направляешься? И что же ты меня бросил там, в кабине?

- А, это ты. Рыжая? Ну что, не договорилась с Сандрой, потерпевшей вчера от своего любовника?

Клепа улыбнулся, вспомнив, как ему Пастушка, взахлеб смеясь, рассказывал о Сандриной вчерашней неудаче, когда тот свалился в побелку, да еще с какого-то там балкона вместе с перилами...

- Ха-ха-ха, Клепочка, это действительно смешно... Представляю себе - летит так Сандра с голой задницей, а мужик, представляешь себе, открывает глаза: перед ним никого нет, а только слышен грохот и крик там, внизу... Хи-хи-хи - как он только вообще-то вместе с ним не рухнул туда вниз от испуга, во бы посмотреть на эту картину... Ты бы, Клепочка, не отказался бы?

Рыжая говорила это так весело и, искренне смеясь, что Клепа и сам с ней вместе остановился и, вновь представив описанную картину, расхохотался...

- Это все их издержки производства, - сквозь смех проговорил Клепа. Чуть погодя, когда они уже успокоились и пошли дальше, он спросил ее:

- А ты чего вместе со мной идешь-то? По дороге тебе, что ль, со мной?

- Да нет, я хотела с тобой сегодня поработать вместе! Как ты смотришь на это? - заискивающе ответила ему Рыжая.

- А чего ты не хочешь в пивную, как всегда, пойти? Там тепло, мужиков море, может, кто и клюнет на тебя? - вопросом на вопрос ответил ей Клепа.

Он никогда не брал, да и не хотел брать с собой Рыжую на работу, не потому, что она была слаба в деле или могла сдать его, нет. Рыжая была своя в доску и хорошо работала. Как "основной" (это тот, кто непосредственно ворует), так и "на приемке" (а это тот, кто принимает к себе товар, прячет его и сразу же отходит от "основного" с добычей, теряясь в толпе или в проулках между домами). У "крадунов" (так называются сейчас мелкие жулики, работающие не по узкой специфике, как в недалеком прошлом, например, карманники, кувыркалы, фармазоны и прочие узких специальностей мужчины, которых тогда всех вместе называли ворами, теперь "вор" - это звание, получить которое можно, только пройдя через "посвящение") от работы "приемщика" тоже многое зависело. И как ни ори тогда потерпевший, зазевавшийся на что-нибудь интересное, у которого у всех на виду вытащили кошелек или срезали сумку, доказать что-либо он не сможет.

Танька работала хорошо, и с ней можно было пойти на любое дело, даже мужское, каким считается разбой, но Клепа ее не брал с собой по другим, наверное, этическим причинам: она, когда напивалась на разборке или ссорилась с голубой хитровкой, то могла выдать такое, что у всех уши вяли. Ну, например: вот недавно она напилась и орала на весь сквер: "Педерасты вы, козлы голубые!" И это за то только, что вроде бы Жоржетка, работавший с ней довольно долго, обманул ее при дележке, чего-то там недодал ей, а, может быть, просто пропил на голубой дискотеке, куда они, кстати, вместе и ходили последнее время на ночь погреться... Клепа тогда подумал про себя: "Если ты так, сука, говоришь о нас, какого же ты... прилипла к нам?" Его здорово обидели эти ее слова, относящиеся по сути своей ко всем им. И хотя она на следующий день снова пошла на промысел вместе с тем же самым Жоржеткой и пили они вместе, но так орать на всех нельзя, считал Клепа... Поэтому сейчас он был в раздумье, стоит ли ему посвящать Рыжую в свой план, который он, в общем-то, уже на ходу продумал и решил осуществить сам, куда, собственно, и направлялся.