По материалам работы в правозащитной группе В. Абрамкина и М. Румшинской в 1989-1993 годы

Настоящая криминальная среда зоны, то еесть верхушка пирамиды, состоит из людей с неустойчивой психикой

В рассказе Мопассана "Чертовка" героиня, скрывая свою беременность, стягивает поясом живот, в результате плод любви является на свет невероятным уродцем. Удачно сбыв в шапито страшное дитя, она ставит дело на поток и поставляет в цирки различных уродов, формируя несложными приемами затягивания пояса их страшное разнообразие. С гомосексуализмом, как видом запретной любви, происходит нечто подобное.

Возможно, эта тема не притягивала бы к себе такого пристального внимания обывателя, если бы не усилия Церкви неустанно напоминающей нам о существовании "содомского греха", имеющего, на мой взгляд, самое отдаленное отношение к гомосексуализму. Внимательное прочтение Библии с определенным запасом знаний по истории, этнографии, языческой религии и истории развития дохристианской культуры, способно поколебать некоторые воинственные постулаты Церкви.

Гомосексуальная (бисексуальная) любовь, ушедшая под давлением Церкви в подполье, не могла не принять в тисках преследования самые уродливые и преступные формы, как в самих монастырях, так и в местах лишения свободы - тюрьмах и Исправительно-трудовых лагерях (ИТК), как в социально изолированных, самостоятельно существующих сообществах. Напомню, что до основательного развития пенитенциарной системы современного типа монастыри (как православные, так и католические) добросовестно исполняли тюремные функции, и показали себя на этом поприще с самой непривлекательной стороны.

Гомосексуальность была и остается приятной монополией Церкви, достаточно заглянуть в Историю Папства. Об этом уже много писано, но тема гомосексуальности в местах лишения свободы не трогается как "неприкосновенная", а если и трогается, то лишь затем, чтобы выдоить на страницы бульварного чтива очередной вымысел, который охотно расскажет вам сам же заключенный - вы для него игра, он для вас - тоже.

Широко бытует мнение, что в советских зонах существовал повальный гомосексуализм: активной стороной такой "любви" являлись крутые воры, урки, паханы и прочие "натуралы" (?), пассивной стороной служили непосредственно гомосексуалисты-"опущенники", люди касты "неприкасаемых". В стране, где, если верить статистике, каждый четвертый был, есть или скоро будет "в местах не столь отдаленных", подобные заблуждения можно объяснять лишь информацией, исходящей от самих "авторитетов". В женских зонах по известному стереотипу и по сию пору процветают лесбийские отношения. Притом, что знания о лесбийских отношениях у большинства людей примитивны: активная женщина в интимных отношениях с пассивной, т. е. вместе спят "кобел" и "коблиха", вариант на "воле": буч и клава.

Для начала попробуем представить себе типичный социальный разрез общества заключенных Исправительно-трудовых колоний в недавние еще десятилетия советской власти. Известный правозащитник Валерий Абрамкин предлагает рассматривать мужскую зону (ИТК) как наборную пирамиду. Пик пирамиды: пахан, авторитет. Это король зоны, ему подчиняются все за исключением начальства зоны, которое мирится с его существованием. На работу он не выходит, у него нередко отдельные апартаменты, свое питание, наркотики, водка, женщины. В разборках за ним последнее слово, он вправе убить или приказать убить провинившегося зека. Ниже стоят "воры в законе", "уркаганы", "урки", воры всех мастей и направлений - свита пахана. Эти тоже предпочитают не выходить на работу. Ниже: мелкие воры, жулики, не достигшие значительного авторитета. Где-то ниже второго или третьего слоя пирамиды находятся "суки", люди "ставшие на путь исправления", ненавидимые верхушкой пирамиды, но пользующиеся существенным покровительством администрации лагеря. "Суки" получают за "правильное" поведение хлебные и сравнительно легкие виды работ по бытовому обслуживанию лагеря: кухня, столовая, уборка бараков и т. д. Кстати, герой фильма "Вокзал для двоих", до слез умиления любимый начальником лагеря, относится именно к этой категории заключенных. Ниже стоят "бытовики", люди, осужденные по "бытовым" статьям - от проворовавшегося завскладом до тракториста, унесшего из колхозного свинарника поросенка. Ниже "бытовиков" стоят "мужики", получившие срок тоже по вполне бытовым статьям. Слои "бытовиков" и "мужиков" не имеют четкого разграничения, все это люди большей частью первой судимости и представляют собой основную рабочую силу на лесоповале или предприятии зоны. Последний нижний слой пирамиды: "опущенники", "неприкасаемые", "петухи".

Напомню, что речь идет о зонах советского и постсоветского периода, когда преступники имели четкую профессиональную ориентацию. Воры-карманники - домушники - отверточники и прочая не принимали в свою среду "мокрушников" (убийц) и уж тем более насильников. В те годы строго сохранялся воровской кодекс чести - очень жесткий и по-своему справедливый! Воровская семья имела на воле "общак" (общую кассу) для поддержания попавших в тюрьму товарищей и помощи их семьям. Одно из самых страшных преступлений среди своих - обокрасть "общак", за это "опускали" или убивали. В те годы определение "беспредел" относилось только к беззакониям лагерной администрации. "Отморозки", люди для которых не существует ни воровских, никаких человеческих законов вообще, явление последнего десятилетия.

Провинившийся перед своими нес серьезное наказание - от исключения из группы (в "мужики") до исключения из жизни. Один из известных способов убийства: ночью спящему осторожно вставляют в ухо кончик заточки (обточенная отвертка) и с силой ударяют по рукояти заточки, вбивая стержень в голову - быстро и бесшумно. Убивали не только провинившихся или неугодных пахану, но и проигранных в карты "неприкасаемых".

Каста "неприкасаемых" не является кастой "истинных" гомосексуалов, она является кастой людей лишенных в зоне всех человеческих прав, среди которых тот же процент гомосексуалов, что и во всех вышеупомянутых слоях пирамиды, включая служащих и администрацию ИТК. "Опущенный", т. е. "петух", не имел права голоса и должен был беспрекословно терпеть, когда уркам вдруг захочется распотешить себя, избить до потери чувств (а то и убить), сорвать досаду, удовлетворить сексуальную нужду (насиловали их в углу барака называемом "петушня", "петушатник"). К "петуху" можно было прикасаться только в этих случаях. Если кто-то ненароком взял вещь из рук "петуха" или без "нужды" тронул его, он сам переводился в касту "неприкасаемых". Для того чтобы не прикоснуться к вещам, побывавшим в руках "опущенников", им отводили отдельное место в бараке или отдельный барак. Для них в двери была специальная петелька или веревка, ручку двери они не трогали; у них была отдельная посуда и, как писали зеки, ложки с дыркой. Если ворам станет известно, что "петух" открыл дверь за ручку или тронул чужую вещь - его убьют. Многие "петухи", как писали зеки, до освобождения не доживают. Все это тем более похоже на чудовищную игру, что в закрытом сообществе невозможно избежать прикосновений с общими предметами быта, и если быть последовательным, то "нерикасаемые" вообще не должны ходит одними дорогами со всеми остальными заключенными. Разумнее было бы сторониться заключенных с открытой формой туберкулеза (туберкулез - бич заключенных, в зонах им болеют до 80% заключенных) и венерических больных, но речь идет не о физических болезнях.

Ритуал "опущения" не обязательно изнасилование будущего "петуха", достаточно было провести членом по его губам.

Любопытно, что человек, "опущенный" даже "ментами" или по недоразумению еще в тюрьме, так и останется навсегда "петухом", будь он хоть самым крутым и честным паханом. Однажды я получила из ИТК интересное письмо, где зек просит московских правозащитников спасти от верной смерти порядочного и мужественного человека. История коротка: офицер милиции был посажен в общую для воров зону, тогда как для служащих МВД существует своя ИТК. Начался прессинг с обеих сторон: от воров и администрации ИТК. Бывший милиционер не только достойно выдержал прессинг, но и стал "авторитетом" в зоне. Администрация лагеря не осталась в долгу: авторитета пригласили на собеседование в кабинет, там его избили до потери чувств, а потом "опустили". Герой попал в "петушатник".

"Петушатник" страшнее смерти. Нередко к нам приходили письма с просьбой о пересмотре дела и приблизительно такого содержания: В городе N произошло убийство. Милиция ищет тех, кто уже сидел по такому же или похожему делу, и "подводит под него статью". Если в округе по этой статье никого не нашлось, берут любого недавно освобожденного зека и "вешают на него мокрое дело", которое грозит "вышкой" (смертной казнью), в лучшем случае таким сроком, после которого уже точно "век воли не видать"! Психология ареста проста: не ты убил, так такой же негодяй как ты - оба хороши! Арестованный выдерживает побои и даже пытки, но "брать на себя дело с вышкой" не соглашается. Его предупреждают, что посадят в "пресс-хату" к продажным уркам, которые его "опустят". Он не верит, а его и впрямь отводят в вышеупомянутую камеру, и не успевает закрыться за ним железная дверь "пресс-хаты", как несчастный уже спешит из камеры и сразу к следователю с "чистосердечным признанием". На суде он может отказаться от своих признаний, может написать жалобу в Центральную Прокуратуру с просьбой расследовать его дело, но приказ (если он будет) на расследование придет, по закону, в ближайшее к "месту преступления" районное отделение милиции, то есть непосредственно к тому следователю, на которого и была написана жалоба.

Куда бы ни был этапирован "петух", вместе с ним придет в зону и "малява", письмецо с сообщением, что он "опущен". Впрочем, заключенный и не будет скрывать этого, он сразу уйдет в свой угол, за сокрытие петушинности смерть.

Настоящая криминальная среда зоны, т. е. верхушка пирамиды, состоит из людей с неустойчивой психикой, попросту психически больных людей. Немало в криминальной среде и выпускников детдомов - детей, оставленных родителями-уголовниками или алкоголиками. Могу утверждать это, поскольку сама росла в детдомах. Самой употребительной поговоркой наших воспитателей была: яблочко от яблоньки недалеко падает. От нас не скрывали, что мы будущие уголовники, но жить за воротами детдома в нормальной среде нас так и не научили. Последствия подобного воспитания предсказать не трудно. Те же дети, кто вырос в социальном дне советского общества, особенно на обширных пространствах российской провинции, оказались в худшем положении, чем мы - они выросли в среде, где уже были люди (и много!) отсидевшие свои сроки, создававшие псевдоромантический культ зоны с ее атрибутами, феней (жаргон), наколками, легендами и песнями... Баловались сочинением подобных песен и кумиры времени - в том числе Владимир Высоцкий.

Так называемая субкультура зоны культивировалась и развивалась в благодатных условиях советского лагеря и ничего романтического в себе не имела. Заключенные, люди грубых крайностей, создавали свой, особый мир, жестокую сатиру на внешний, "вольный", социум. Особое место в субкультуре зоны занимает "наколка" - татуировка-символика. Каждый рисунок имеет строгое соответствие с реальной действительностью: ранг вора, его социальный статус на зоне, количество отсидок, даже его деяния, все это неизменно отражалось в нательных рисунках, причем некоторые символы ("петух", "мокрушник", "стукач" и т. п.) наносились на тело заключенного насильно. Неразумно присвоенный рисунок, по неведению или "пижонства" ради, может закончиться для горе-эстета смертью, в лучшем случае наколку на зоне срежут. Разумеется, без наркоза. Кроме социальной символики, наколка имеет и частный характер, скажем, протест против беззакония администрации лагеря: на лбу или на веках "Раб КГБ" и т. п.; юмор: на веках "Не спи!", на гениталиях короткие высказывания интимного характера. Выбор большой.

Заключенные создали свой эстетический идеал матери, хотя настоящими родственными чувствами явно не отягощены

Заключенные создали свой эстетический идеал матери, хотя настоящими родственными чувствами явно не отягощены. Возможно, культ матери - наследие языческое и религиозное вообще - имеет место быть во всех больших социальных обществах. Люди, попавшие в заключение по статье "изнасилование" - потенциальные "петухи" - их жертвы вероятные матери и сестры отбывающих срок заключенных. Любимый поэт настоящих зеков Сергей Есенин с его знаменитым "Письмом к матери" и "хулиганским" циклом стихотворений. Портрет Есенина не редкость в художественных работах заключенных. В блатных песнях зеков почти всегда присутствуют мать и сестра, реже отец, бросивший семью и бывший очень большим начальником, если не заморским принцем. А вот образ любимой девушки далек от идеала. Как правило - любимая сама принадлежит к криминальной среде, чрезвычайно жадна и блудлива, за что и получает от "честного" вора "перо" (нож) в самое сердце. О "дочерях" зеки почему-то не поют.

Суеверие заключенных сопровождается множеством ритуалов, примет, условностей и надуманных законов. Они создали свой мир, свое, по их словам, государство в государстве. И если внешний мир, внешняя культура послужили опорной базой для создания сугубо криминальной субкультуры, то и последняя, вместе со всей своей псевдоромантикой вышла, выплеснулась во внешний мир и потеснила его. Повторюсь: особенно пострадала от ложной романтики громадная, полуголодная, расползшейся по всему СССР провинция, с ее скучной для молодых людей и серой жизнью, от которой трудно сбежать в большие города, будучи связанным пропиской, комсомольским, профсоюзным, военным и Бог знает еще какими учетами.

В большие города и бывшим заключенным хода не было. Во всяком случае, не всем, все зависело от статьи, по которой бывший заключенный сидел. Как правило, на воле бывший зек обретается недолго: потеряно умение жить самостоятельно, нет чувства ответственности за свои поступки, и родственники такого "бывшего" не слишком-то бывают рады ему. За годы, проведенные в неволе, бывший заключенный привыкает к уже организованному кем-то его быту, работе, отдыху. Жизнь строем, о хлебе насущном уже кто-то позаботился, окружение, каким бы оно ни было, свое, привычное. Немногие выравниваются, вливаются в новую среду и принимают ее условия игры. Не рвутся назад, за колючую проволоку, выжившие "неприкасаемые" и их понять можно.

Действительно, на воле бывший заключенный кажется молодежи, особенно провинциальной, неким суперменом, который не боится дерзких поступков, не хочет работать "на государство" (а кто хочет?), презирает "ментов" (а кто их любит?), он бравирует своей независимостью, хвастается своими "подвигами", готов быстро и легко добывать и щедро разбрасывать деньги на спиртное и доступных женщин. Его походка и жесты эффектны, его слова страшны, он весь в таинственных наколках, взгляд его суров и цепок. Одним словом - герой. Подростки боятся его и подражают ему, а матери этих подростков ждут - не дождутся, когда "героя" опять посадят за решетку. Но их слишком много, этих "героев", - посадят одного, на волю выйдут трое и понесут в народ свой мир, свою культуру...

Классический случай первой отсидки: "по глупости". Парню скучно, выпили со товарищи, оказалось мало, а денег нет. Пошли в местный магазинчик (ларек), украли пару бутылок водки и сигареты... Конечно, взятый едва ли не на месте преступления, молодой герой во всем признается и раскаивается, но поздно. И началась "романтика". Если парень слаб, у него есть все шансы угодить в "петушню".

Я намерено не говорю о детских колониях, воспитывающих и поставляющих обществу будущих паханов и урок. Материалов по детским колониям мне встречалось мало, хотя и то малое, что видела, впечатляет. Детская жестокость страшнее жестокости взрослых преступников, дети пощады не знают.

Оказаться в положении "неприкасаемого" может практически любой зек. В первую очередь в эту среду попадают слабые, не способные защитить себя молодые люди, "маменькины сынки", воры, укравшие деньги из "общака" или нарушившие воровской кодекс чести, стукачи, просто не глянувшиеся уркам люди, безвольные и больные, "опущенники" по воле следователя, мокрушники и насильники. Конечно, если в зоне (в тюрьме) появится гомосексуал, осужденный по соответствующей статье, его постараются "опустить", так как статья (121 - до отмены) сама говорила о нем, но он может оказаться активным гомосексуалистом, а статья "липовой". Зеки эти факты проверят через своих людей на воле. Скрывать свою статью и истинное положение дел не имеет смысла, зеки обмана не простят, а "дело" заключенного не только путешествует за ним по всем этапам, но и копия его выдается на руки заключенным. Эти копии вместе с жалобами заключенные рассылают во все правозащитные организации вплоть до ООН.

Положение гомосексуалов может быть и не так плачевно, как положение "петухов". Еще Солженицын в книге "Архипелаг Гулаг" заметил, что паханов часто окружали подозрительно жеманные молодые воры с именами типа "Семочка"... Паханы не брезговали их окружением, их услугами. Вероятно "любовницы" паханов имеют преимущества перед обыкновенными "опущеными", какое имеет опытная и желанная любовница перед уличной проституткой. Еще: несколько авторитетных воров могут взять на попечение одну такую "любовницу", но не должны скрывать ее в своих комнатах. Однако о таком нововведении в ИТК я читала в случайных газетах типа "Совершенно секретно", и эти сведения подтвердить не могу. Но известно, что современные паханы, те, кто по природе своей геи, вынуждены скрывать свои настоящие влечения, играя в зоне роль "активного натурала"; они тайно встречаются со своими любовниками, с которыми не расстаются и по выходу из заключения или ищут другого партнера для создания семьи.

Кто бы ни попал в касту "неприкасаемых", это не гомосексуалы в известном смысле слова, люди "добровольно проявляющие влечение к своему полу". (Энциклопедический словарь). Изд-во Bertelsmann, 2004. Gütersloh) Здесь налицо не влечение к какому либо полу, тем более "добровольное" - здесь простейшая дискриминация человека криминальной диктатурой, утверждение самости, стремление к власти над бесправным существом. (Зеки удовлетворяют свои сексуальные нужды и простым онанизмом, и случайно пойманной курицей.) Физиологическое удовлетворение не является и не может быть стимулом для создания касты "неприкасаемых". Пирамида криминальной власти в местах лишения свободы выстраивается автоматически; стремление к доминантности, к жесткой структуре власти с разделением ролей, прав и льгот, неотъемлемое свойство представителей "сильной" половины человечества.

Мужчина выстраивает общество по принципу гендерной асимметрии, от сильного к слабому. Над ним должен стоять кто-то могущественный, берущий на себя ответственность власти, но и под ним должен стоять слабый, а за слабым еще более слабый и так далее. Модель социального статуса "нормального" мужчины: хозяин (начальник), он сам, под ним жена, затем дочь, собака Машка и кактус в горшочке на подоконнике. Над каждым из них за исключением хозяина и начиная с кактуса, он стоит выше, потому что в этой модели он никак не может быть последним. В этой структуре у мужчины есть свой, придуманный враг - теща. Она, как мать жены, имеет свою долю власти над его собственностью. Не тесть! Потому что тесть - мужчина.

В наше прогрессивное время мужья все еще бьют жен смертным боем, срывая на них, на дочери, на собаке Машке и, наконец, на кактусе в горшочке раздражение за то, что не угодил начальнику, не добыл чинов, не вырвал, не смог, не сумел, не одолел... В ностальгически благодушной песенке братьев Мищуков о коммунальной Москве весело и даже игриво поется: "Поколачивали жен не со зла, а чтоб помнили кто в доме мужик..." Классическая фраза нашего времени! Толи жены забывались, кто они, толи мужья сомневались в своей ролевой принадлежности... А в провинции говорят еще проще: когда побитая супруга кричит: за что?! муж гневно отвечает: было бы за что, так совсем убил бы! Унижение физически слабого, зависимого существа есть самоутверждение еще более слабого, а потому и более агрессивного существа. В мужских колониях, где нет женщин, роль бесправных, угнетаемых людей отведена искусственно созданному нижнему слою социальной пирамиды. В конце концов, нельзя забывать кто, люди какой среды составляют основную человеческую массу зоны!

Без жесткой доминантной структуры общества гетеросексуальный мужчина и сам не чувствует себя силой. Любопытно, что лет 15 назад (точного года не помню) была сделана попытка спасти "неприкасаемых" от издевательств и верной смерти. Их собрали из нескольких лагерей и отправили в отдельную, открытую специально для них ИТК. Произошло то, что и следовало ожидать: "неприкасаемые" немедленно создали в своем ИТК новую пирамиду власти, в точности повторяющую пирамиду власти обычной зоны. Гетеросексуальное большинство осталось верным себе.

На свободе гетеросексуальные "опущенники", как правило, возвращаются в свои семьи, а гомосексуалы всех слоев социальной пирамиды идут своим путем. Публицист и общественный деятель В. Ортанов в своем письме ко мне добавляет: "О последних известно совсем мало... Их сексуальные взаимоотношения с некоторыми зеками не из числа опущенных имеют тщательно скрываемые элементы симпатии и сочувствия. О некоторых своих любимых "насильниках" бывшие "петухи" вспоминают в эротических фантазиях на воле. Но в любом случае вся их дальнейшая жизнь вне зоны несет отпечаток перенесенных страданий, а их дальнейшая сексуальная жизнь часто определена той жестокой болезненной инициацией, которая имела место на зоне".

В Исправительно-трудовых колониях для женщин явно не существует жесткой социальной структуры, но об этом несколько ниже. Надо сказать, что женщины неохотнее делятся пережитыми испытаниями, чем мужчины. Мне пришлось работать над тысячами писем мужчин и всего несколькими десятками писем женщин-заключенных, приходивших, в основном, от тех, кто жаловался на условия труда (больные туберкулезом). Просьбы о пересмотре уголовного дела приходили от родственниц осужденных мужчин, от жен и матерей. И если мужчины-зеки склонны к позерству, к "высокому" слогу (частые "либо", "ибо"), к описанию своих страданий кровью (вероятно, своей), мелким почерком и до десятка, а то и больше, страниц, то женщины далеки от эпистолярных изысков. Они не жаловались на неправый суд, не оправдывались, не просили защиты; наказание свое принимали как наказание за преступление. Не было письменных жалоб на откровенные беспорядки в зонах, хотя жаловаться было на что. Гораздо охотнее и даже с юмором они рассказывали о себе в личных интервью, которые снимала и записывала правозащитная группа В. Абрамкина летом 1989 года (если не ошибаюсь) в женской ИТК, находящейся в Березниках Пермской области. Мне пришлось редактировать многочасовую запись именно из этой зоны - материала было собрано много.

Любопытно то, что в отличие от зеков-мужчин практически ничем в одежде не отличавшихся друг от друга, с характерной малоподвижной мимикой лица и исподлобного взгляда, женщины - каждая в отдельности - выглядели ухоженными и красивыми, насколько позволяли это лагерные условия. У каждой была своя прическа, свой, хотя и скромный, но стиль в одежде, некоторые были накрашены, носили сережки и колечки. Они слегка кокетничали с оператором и поглядывали на себя в зеркало. Внимание столичных гостей им нравилось, они готовились к этой встрече. Но это еще не значит, что женщинам легче отбывать свои сроки в ИТК, чем мужчинам! В женских зонах такие же бараки, та же еда, такой же общий душ (каменный сарай без кабинок и цементным полом!), такой же режим работы и те же законы ИТК, что и во всех зонах, за исключением "блатных" или показательных, как потемкинские деревни. В женских зонах те же суровые законы выживания, та же борьба с давлением администрации лагеря, такое же бесправие, как и во всех местах лишения свободы. Более того, физически и физиологически женщины более уязвимы, чем мужчины. Из простых гигиенических потребностей женщины не трудно создать для нее большую и мучительную проблему, не говоря уже о шантаже элементарными, но очень нужными женщине и неведомыми мужчине, вещами.

Поэт и правозащитник М. Ратушинская в одной из своих поэм рассказывала, как издевались над заключенными девушками надсмотрщицы, выдерживая их на ледяном цементном полу камеры ШИЗО зимой и без одежды. Не на юге России, разумеется. Что такое ШИЗО в двух словах. Штрафной изолятор. Маленькая цементированная камера с мелким зарешеченным окошком. Нары убираются рано утром на подъеме, присесть некуда, да и прислониться тоже не к чему поскольку на стенах камеры "шуба". Не знаю как эта "шуба" делается, но это как если бы штукатур, метая с мастерка на стену густой цемент, не разглаживал его, оставляя высыхать, как есть, чтобы тот густо топорщился смятой шубой. Я видела ШИЗО, изолятор удивил меня законностью преступной изобретательности. Впрочем, это еще не все. Бывает, что служащие ИТК заливают пол ШИЗО холодной водой и не редко с добавками в виде всем известной хлорки. Впрочем, это уже отдельная тема.

Никогда и ничего похожего на сугубо женскую тюремную лирику, т. е. особую в тех условиях романтику, я не слышала, но, будучи в качестве корреспондента в Можайской ИТК, побывала в художественной мастерской зоны. Художник-любитель (свидетельство того, что профессионалы искусства реже бывают в заключении) скромно продемонстрировала нам свои работы: Пушкин на голубом фоне. Начальница ИТК показала нам работу той же художницы, висящую у нее в кабинете: "Пушки и Натали Гончарова". Отнюдь не голубоокий и кудрявый, так и просящийся на полотно, Сергей Есенин!

Добросовестная школьная пропаганда о любви верной и чувствах возвышенных для чувствительных (во всех слоях общества!) девочек с неопределенным будущим, даром не прошла! Письмо Татьяны к Онегину, блоковское "дыша духами и туманами", и многое-многое другое (даже из истории и географии!), основательнее впечатывается в память девочек, чем в память отроков - будущих героев, сокрушителей сердец и просто лихих парней.

Логично было бы подозревать в женских зонах культ ребенка, сироты, оторванного от матери неправым судом, но и этот фетиш далек женщинам-заключенным. Мужские "погремушки", игры в государство в государстве, вероятно, чужды женщинам.

Наколки есть у настоящих воровок, испытанных рецидивисток, и здесь они имеют строго определенное значение, особенно у женщин, богатых криминальным прошлым и у тех, кто пришел в зону с характерной символикой на теле после детской колонии. Разумеется, у молодежи есть свои татуировки индивидуального характера.

Известно, что большая часть населения в ИТК, народ случайный, проворовавшийся, кем-то подставленный или доведенный до преступления отчаянием, как это не редко случается с женщинами, живущими в неблагополучных семьях.

В Можайской ИТК начальница лагеря представляла нам "страшных уголовниц": одна убила мужа, другая отца, третья слишком решительно оборонялась при изнасиловании... Чего-чего, а насилия этим женщинам в их семьях хватало! Хорошо сказала о своих подопечных начальница одной из женских тюрем Германии. Передачу о женских тюрьмах Германии я видела по телевизору в Гамбурге в 2004 году и, к сожалению, мельком, но не могу не процитировать: "Преступление большинства заключенных женщин состоит только в том, что они слишком долго терпели".

В Можайской ИТК были и удивительные исключения. Начальница показала нам невысокую бледную женщину, вставшую при нашем появлении в бараке и вытянувшую руки "по швам": "Она убила своих четырех детей". Покорно опустив глаза, детоубийца стояла перед нами и ничем не была похожа на дикого монстра. Покорно терпела наше любопытство и, разумеется, молчала. Она привыкла в этой "потемкинской" зоне к праздным журналистам. Чем ей могла помочь и каким образом перевоспитать зона, остается неясным. Здесь, вероятно, патология, которой должны заниматься психотерапевты, а не "внутренние органы".

Можайскую ИТК довольно часто посещают правозащитники других стран, привозят гуманитарную помощь, так как ИТК расположена недалеко от столицы и в ней есть "дом ребенка" для детей, рожденных в заключении. Нет, эта ИТК построена не для беременных преступниц - дома для детей рожденных в неволе есть если не во всех женских колониях, то во многих! (Кстати сказать, лишение дежурного свидания с ребенком тоже является средством давления на матерей.) Дети рождаются от охранников и служащих, как самой зоны, так и ее рабочего предприятия; к заключенным приезжают мужья. Гетеросексуальные зеки не упускают возможности удовлетворить свой сексуальный голод. Непосредственно женского гомосексуализма в местах лишения свободы не больше и не меньше чем в любом другом сообществе. Даже те женщины, кто провел в заключении всю свою жизнь, остаются верны своей гетеросексуальной природе. Свидетельств тому не мало, достаточно общения с бывшими заключенными. Помню одну старуху из Березников с прозвищем Кармен. В интервью она рассказывала о своей любви к мужу-вору, с которым жила счастливо те годы, когда они оба не сидели за решеткой. Любовь к мужу она (вдова!) сохранила на всю жизнь. История любви Кармен богата событиями и дух захватывающими приключениями. Не могу не вспомнить один из них, когда ее муж ограбил известную актрису.

Муж Кармен был страстным поклонником оперы, он и полюбил свою Кармен за голос. Однажды в одном северном городке по окончании оперы он вышел из театра, дождался у дверей приму и, назвавшись ее поклонником, взялся проводить даму до ее дома. Дело было зимой, они шли и беседовали о музыке, об опере. Говорили горячо, весело. У дверей дома вор признался актрисе, что намерен ограбить ее, взять ее шубу. Актриса ответила, что шубу вору она отдаст, только не может сделать это на улице и на лестнице, поскольку боится застудить горло и потерять голос; шубу она передаст ему только тогда, когда ее муж откроет дверь квартиры и она сможет войти в теплое помещение. Вор согласился и остался ждать ее на нижней площадке лестницы, подозревая, что актриса обманет его. Однако когда муж актрисы открыл ей дверь, она быстро сняла шубу, бросила ее вору в лестничный пролет, и, прежде чем нырнуть за дверь квартиры, успела крикнуть ему: "Бегите! Бегите скорее!!"

Кармен одна из тех старух, кто доживает свой век за колючей проволокой. По освобождению ей идти некуда. Если у бывшего зека-мужчины (даже если он пожилой человек!) есть какие-то шансы устроить свою жизнь на воле и создать семью, то у пожилых женщин, не имеющих родственников, этих шансов попросту нет. Они возвращаются в зону. Так сделала и Кармен. Выйдя за ворота лагеря, она распорядилась своей невольной свободой просто: зашла в местный магазин и вытащила из кармана покупателя кошелек с деньгами, потом предъявила "пострадавшему" его кошелек и попросила отвести ее в милицию. Покупатель не хотел сдавать в милицию честную воровку, и она объяснила ему свое положение. Из милиции Кармен была прямиком отправлена в ставшую ей родной ИТК - туда, где ее согреют, накормят, позаботятся о ней.

Для определения социальной структуры женских колоний штампы мужских структур не подходят. Допускаю, что и там есть своя "пирамида", но более размытая, на основе женского индивидуализма - более мощного, чем рабский, монархический порядок власти мужчин.

Женщины не так остро нуждаются в социально-политических ролях, разделениях на классы и слои общества. Даже агрессивной волевой женщине необходимо тепло, понимание, семья - то, чего не ищет население мужских колоний. Будучи лидером, она недостаточно зашорена на своем всемогуществе для последовательного преследования неугодных ей людей. (Я не говорю о патологических исключениях и о тех женщинах, которых развращает власть над подчиненными ей людьми!) Женщина в ИТК может из слабой превратиться в сильную и при этом не выбиваться в лидеры. Помню рассказ одной заключенной из Березников, условно назову ее Зарема, поскольку она была явно восточной женщиной. Зарема чем-то не угодила самой крутой уголовнице зоны, да так не угодила, что во избежание смертоубийства ее заперли в ШИЗО. Однако и ШИЗО не защитило ее от нападения. Собрав команду подруг, уголовница с помощью взятки охране прошла в камеру. Но Зареме каким-то чудом удалось пронести в ШИЗО заточку, и она смогла отразить нападение вооруженных ножами уголовниц. Она боролась за свою жизнь с таким бешеным отчаянием, что нападавшим пришлось ретироваться вон из камеры. Потом она говорила: "Мне нечего было терять, я знала, что меня убьют!" Когда Зарему освободили из ШИЗО, на нее уже никто не нападал, ее оставили в покое. В мужской зоне ее бы все равно убили.

В отличие от мужчин с их четким разграничением ролей, женщина способна играть только свою роль, ее нелегко сделать "неприкасаемой", хотя, конечно, и в женских зонах существуют свои приемы "наказания", подавления личности. Когда-то давно поговаривали, что в зоне могут "посадить на бутылку", сделать "бутылочницей", т. е. насиловать женщину исключительно бутылкой. Еще в юности я слышала рассказ очевидицы о том, как ее знакомая девушка демонстрировала результат такого насилия: свободно садилась на поставленную бутылку. Та девушка отбывала свой срок в детской колонии. В бульварной "лагерной" литературе прошлых лет мне встречались рассказы о "любви" в зонах, когда зоны были смешанными. "Изменницу", бывшую любимую урки, "набивали шишками". Из влагалища забитую в него комлем внутрь шишку можно извлечь только с помощью хирурга. Немало подозрительных легенд встречается и теперь: случайно попавших в женскую зону мужчин насилуют до смерти десятки женщин. Основательных подтверждений тому нет, хотя и звучит вполне правдоподобно. Встречаются гораздо более убедительные рассказы очевидец, выжившых женщин-зеков, заброшенных лагерной охраной (и не без ведома начальства обеих зон) к мужчинам за пределы зоны, на лесоповал и т.п., где их (отряд женщин) насилуют отрядами мужчины-зеки. В это поверить гораздо легче по одному тому, что если женщина и в мирной жизни социально бесправное существо, то кто она для мужчин (зеков, ВОХР-ы, администрации лагерей) в заключении?! Только бесправная преступница, притом, что - БАБА!

Вообще рассказов о жизни заключенных женщин ходит довольно много - слишком соблазнительная тема, особенно для борзописцев от журналистики! Впрочем, не брезгуют легендами и известные писатели. Писатель Сергей Довлатов, отслуживший армейский срок в лагерной охране (судя по книгам), уверяет, что видел "оргию лесбиянок на крыше барака". Не надо забывать, что юноша Довлатов служил в ВОХР-е и при его неадекватном взгляде на сексуализм при сугубо мужском понимании "лесбийства", любая оргия взбесившихся и совокупляющихся уголовниц - "лесбийская".

Пока наше общество находится под гнетом доминирующих штампов, усугубляемых "совковой" скрытностью и церковной запретностью, мы не сможем узнать полной картины жизни женщин в местах лишения свободы, тем более что сами женщины-заключенные далеки от искренности. Женщине, в отличие от мужчин, нечем бравировать, ей стыдно признаваться в грехах продиктованных ей суровыми обстоятельствами жизни и приведшими ее в те условия жизни, которыми не особенно побравируешь! Могли бы прояснить обстановку начальники (начальницы!) тюрем и ИТК, психологи этих заведений и начальники отрядов, но они люди подчиненные...

Женщины - великие гнездоплеты, они способны создавать семьи в самых невероятных условиях! В народе известен вариант женской "семьи" заключенных, состоящий из двух подруг: "кобел" и "коблиха". Вероятно, эти семьи и принято считать "лесбийскими". Впрочем, и лесбийские семьи, в которых партнеры участвуют как женщина с женщиной без сверх-строгого семейно-социального разделения ролей (т.е. "универсалы", "пассивы" с "активами") тоже существуют, но они растворяются в общей массе "лесбийских" семей.

Строго-ролевые семейные отношения коблов и коблих, вероятно, диктуются большими сроками заключений (а какой из них маленький?): не у всех есть мужья, да и не все мужья навещают жен и свидания редки, я уже не говорю о том, что свидание с мужем является одной из мер наказаний в ИТК. Как сообщила бывшая заключенная Можайской ИТК, в их зоне и лесбийские отношения были запрещены! Какие еще запреты на любовь существуют в других колониях, я не знаю. В письмах заключенных мужчин нередко звучало справедливое негодование: "Нас лишили свободы за наши преступления, но кто им дал право лишать нас обыкновенных человеческих прав! Кто позволил им унижать нас?!"

Тело, как известно, слепо - оно ищет тепло и находит его, каким бы это тепло ни было. Те, кто способен терпеть - терпят и ждут выхода на свободу, но и они не знают, что ждет их дома.

В "можайке" я обратила внимание на то, что у многих женщин нездорово отечные лица и спросила о причинах у (немолодой уже - опытной!) журналистки официального журнала для советских ИТК, приехавшей с нами, Н. Та охотно объяснила: "Это коблы! Роль кобла в зоне абсолютно мужская: на рабочем предприятии он берется только за мужскую работу, во время общей помывки в душевой не снимает трусов, скрывая женское естество. В бараке его обслуживает и любит "жена". Его поведение в "семье" чисто мужское и он настолько вживается в свою роль, что в его организме происходит гормональная перестройка: опухают лицо, соски, грудь уменьшается..." "Но это же ВСЕ, кого выстроили перед нами в отрядах!" - возразила я. "Значит, они все коблы!" - не моргнув глазом, ответила опытная журналистка.

"Все это было бы смешно, - сказал когда-то Михаил Юрьевич Лермонтов, - когда бы не было печально..." А я бы сказала: повальный авитаминоз! Фруктами и овощами заключенных женщин явно не закармливали. Мы были в Можайске во второй половине февраля, а по летнему фильму в Березниках создается впечатление, что коблов там и в помине не было! Однако были, но вид имели достаточно здоровый. Не совсем, может быть, созвучно с темой, но не могу не сказать о том, что известные мне абсолютные активы-лесбиянки (бучи), в некотором роде даже трансвеститы, никаких признаков сугубой ("можайской") отечности никогда не обнаруживали. Более того, некоторые из них демонстрируют собою замечательный образец здоровья и очень хорошего эстетического вкуса!

Не исключено, что журналистка Н. говорила и правду, но "семей" в Можайской колонии, несмотря на запреты, как и во всякой зоне, было, вероятно, достаточно. Когда мы открыли коробки с детскими вещами, привезенными интернациональными друзьями-правозащитниками из Польши, начальница ИТК (статная красавица средних лет) ахнула: "Куда им это?! Они же все не детям... Они на чай променяют!" Детская вязаная одежда была и вправду красива, и грешным делом подумалось: не видать нашим зекам нарядов для своих детей! Однако много лет спустя я узнала, что заключенные получили какие-то цветные шерстяные одежды для детей, но распустили их на нитки и связали шарфы для своих подруг!..

Психолог Можайской ИТК разговаривала со мной после инструктажа (в углу на ушко, при мне) начальницы зоны вполне доброжелательно. О гомосексуальных отношениях среди заключенных сказала: "Да мы им не мешаем... Это их дело! Как-то надо реализоваться... Только, конечно, раздражает, когда они демонстративно, прямо на постройке, начинают целоваться взасос, кричать про любовь или устраивать дикие сцены ревности с драками!" Об административных запретах на любовь даже речи не было.

Какою бы странной ни казалась любовная связь между женщинами-заключенными, гораздо более странным кажется принуждение гетеросексуальных женщин искать любви в условиях тюремного заключения, а потом и запрещать им эту любовь. В отличие от мужской, насильственной "любви" в ИТК, женщины способны оберегать своих любимых и дарить им то тепло, без которого ни душа, ни тело не способны выжить в экстремальных условиях заключения.

Я бы не назвала женские союзы "временными", об их удивительной крепости говорит в своей книге "Архипелаг Гулаг" Солженицын. Один случай из этой книги: подруга спасла жизнь своей, вероятно, любовницы. Поздно вечером, возвращаясь в лютый мороз с работы на лесоповале, конвой вдруг заметил, что одна женщина отстала, лишившись чувств. Справедливо полагая, что отставшая упала и не дойдет до зоны, конвой не пошел искать ее, оставив умирать, к тому же возвращаться надо было далеко, все устали, а впереди уже, вот они, ворота лагеря. Но одной заключенной удалось уговорить конвой отпустить ее на поиски подруги. Посчитав, что и та погибнет обессиленная работой (во всяком случае, если и вернется, то останется без вечернего пайка), охранники отпустили ее. Она вернулась в лес и нашла подругу замерзающей в снегу. Ей хватило сил дотащить ее до зоны и не дать погибнуть. В той же книге вскользь упоминается и пара женщин (одна из них инвалид), не расставшихся и после освобождения.

Женскую любовь, а также и дружбу, принято считать неустойчивой, коварной, способной распасться из-за мужчины, стоит только тому встать между ними. Выдумка, безусловно, принадлежит мужчинам с их высоким самомнением. В первый раз о прочности женской любви, возникшей в местах лишения свободы, я услышала от бывшей заключенной тети Зои, матери моей приятельницы жившей в Туле. Зоя, будучи гетеросексуальной женщиной, жила с мужем-алкоголиком, импотентом, как она говорила. В юности Зоя села в тюрьму по бытовой статье: она закончила торговое училище и работала кассиром в магазине. Работала недолго - директор магазина взяла из кассы крупную сумму денег; в тот же день явилась ревизия и обнаружила недостачу. О своем заключении Зоя говорила спокойно, с симпатией отзывалась о подругах, уверяла, что и там много добрых и порядочных людей. В том числе вспоминала о коблах, об одном вздыхала: "Такой парень красивый! Я такой красоты потом никогда не встречала..." Зоя утверждала, что семейные пары женщин устойчивы и некоторые из них не распадаются после освобождения. Там же в Туле жила знакомая ей пара из той же тюрьмы, где сидела Зоя. Первая женщина освободилась раньше и ждала свою подругу на воле. Выйдя из заключения, подруга развелась с мужем и забрала своего ребенка в новую семью. Мне встречались и рассказы бывших заключенных о том, как вышедшая на свободу женщина, совершала новое преступление, чтобы вернуться к своей подруге, у которой был больший срок заключения.

Можно снисходительно относиться к единичным свидетельствам женской верности друг другу, но мы знали бы гораздо больше, если бы женщинам не приходилось скрывать от окружающих и свою связь, и место, где эта связь возникла. Ариадна Эфрон не расставалась со своей лагерной подругой до самой смерти и не боялась осуждений, но то, что могла позволить себе дочь Марины Цветаевой, может оказаться весьма опасным для простой бывшей заключенной.

Я никогда не слышала, чтобы взбунтовалась женская ИТК. О бунтах в мужских колониях достаточно написано. Женщине, даже одинокой, вероятно, есть что терять. Она не только не пойдет на верную (хотя и случайную) смерть, которой сопровождается всякий бунт против власти (зоны), но и на членовредительский протест не всегда решится. Мужчины-зеки, которых, по их мнению, незаслуженно долго держат в ШИЗО, или "прессует" администрация лагеря, идут на крайние меры: могут проглотить пригоршню гвоздей или даже столовую алюминиевую ложку. Членовредителя немедленно отправляют в больницу и оперируют. В больнице он "отдыхает" от прессинга - самоутверждение удалось! Он никого, на самом деле, не победил, он вырвался в "отпуск" от тех преследований, которые считал несправедливыми, но чувствует себя победителем, совершенно не думая о том, во что очень скоро превратится его желудок и он сам. Поза, даже самая крайняя, рассчитана на теперь. Потом? В зоне на "потом" надеяться не приходится.

Кстати, к членовредительству (то есть к прямому вреду для здоровья), которому подвержены как женщины, так и мужчины-зеки, я бы отнесла злоупотребление чаем. "Чифирь" заменяет заключенным алкоголь и наркотики. У мужчин выпивание чифиря происходит не без ритуала: все садятся в круг и пускают кружку крепко заваренного чая (маленькая пачка чая на кружку воды) по кругу. В тюрьмах чифирь готовят, нагревая кружку огнем от тонкого подпаленного жгута из ватина или ветоши извлеченных из матраса. Теин вызывает у чифирщиков сильную тахикардию (учащенное сердцебиение), а затем и галлюцинации. Лица у любителей чифиря, как правило, более темные, с пигментными пятнами, зубы коричневые.

К узаконенному членовредительству в местах лишения свободы я бы отнесла запреты и ограничения удовлетворений сексуальных потребностей заключенных естественным путем, то есть по любви или взаимному согласию - между супругами, партнерами, парами. Длительное и принудительное воздержание от секса чревато болезненными последствиями для психики человека и его организма, особенно среди тех зеков, кто вел до заключения нормальную половую жизнь. Если природные потребности организма оставлять без удовлетворения, мы получим из бывшего преступника морального и физического урода, гораздо более опасного и больного чем он был до своего заключения.

Было бы наивным считать, что современные, да и прошлые, порядки, установленные в ИТК и тюрьмах нашей неоглядной родины - результат правления "плохих" начальников мест лишения свободы. Условия содержания заключенных, методы насилия над ними, ассортимент приемов унижения заключенных, за небольшим исключением, одинаковы и страшны. Пока "народную" власть устраивает духовное и физическое уничтожение своего народа, ни один правитель колонии не позаботится об исправлении сложившейся ситуации в подвластном ему "государстве".

Администрация ИТК и тюрем не только неколебима в своих порочных позициях, но и получила вдруг неожиданную поддержку - к ней пришла наставлять заблудших грешников на путь истинный "бабушка пенитенциарной системы" - Церковь. В журналах и документальных фильмах замелькали бритоголовые прихожане со свечками в руках стоящие строем на церковных службах в ИТК. Казалось бы, только и радоваться... Как некогда купцы, нажившие разбоем капитал и разбогатевшие на нем, строили церкви, богадельни, больницы, дарили монастырям огромные суммы на замаливание грехов купеческих, так и теперь паханы от мелких до самых известных щедро "скидываются" на храмы в столицах и (на всякий случай!) в зонах. Церковь никогда не отличалась особой привередливостью - деньги, они и есть деньги! Однако трудно представить себе, что в покаяниях своих готовы открыть священнику щедрые паханы и урки, в чем состоит их раскаяние, если всего лишь в нескольких десятках метров от церкви ИТК стоит нерушимо барачный угол "петушатника"! Что скажут священнику любящие друг друга женщины-преступницы? Чем поможет и что подскажет им добрый пастырь? Вероятнее всего напомнит им, что их любовь есть Великий Грех!