Российский литературный портал
GAY.RU
  ПРОЕКТ ЖУРНАЛА "КВИР" · 18+

Авторы

  · Поиск по авторам

  · Античные
  · Современники
  · Зарубежные
  · Российские


Книги

  · Поиск по названиям

  · Альбомы
  · Биографии
  · Детективы
  · Эротика
  · Фантастика
  · Стиль/мода
  · Художественные
  · Здоровье
  · Журналы
  · Поэзия
  · Научно-популярные


Публикации

  · Статьи
  · Биографии
  · Фрагменты книг
  · Интервью
  · Новости
  · Стихи
  · Рецензии
  · Проза


Сайты-спутники

  · Квир
  · Xgay.Ru



МАГАЗИН




РЕКЛАМА





В начало > Публикации > Проза


Сергей Вервольф
Книга перемен

I.

- Ли! Ли! Иди к нам! Ты сегодня "инь" или "янь"?

Это меня зовут.

Это меня спрашивают, какой я сегодня.

Это мое имя - Ли.

Давным-давно, лет уж двадцать тому назад, мой отец повстречал на сопках Маньчжурии китаяночку с фарфоровым лицом и лаковыми ресницами, пугливую и печальную, как карманная собачка чи-хуа-хуа. От этой странной, невозможной любви и родился я, получив от матери диковинное имя Ли, а от отца - вполне обычную украинскую фамилию Москаленко. Так что всю жизнь меня выкликали, будто сомневаясь: "Москаленко Ли?"

Матери я не помнил, отец воспитывал меня сам. Он рассказывал, что тонкостенная китаяночка не выдержала напора новой жизни, зародившейся в ее теле от шальной хохляцкой крови, зачахла, надтреснула и, в конце концов, раскололась надвое, будто кокон, выпуская меня на свет.

Вот так, убив собственную мать, и родился я, странное существо с пестрой кровью и слоистой душой. Да, именно пестрой и слоистой, потому что Украина и Китай не смешались во мне, а, будто масло и вода, продолжали жить каждый своей обособленной жизнью. Это были два совершенно разных существа, волей случая запертые в одной оболочке. Обе крови не очень-то ладили друг с другом: одна бурлила, другая неспешно струилась, и от того, которая из них брала верх, менялся мой характер.

Если преобладала "инь", то я становился томным и нежным, густо пудрил лицо, черными стрелами прорисовывал по-китайски раскосые глаза и вдевал в правую петлицу желтую хризантему. Когда же верх брал "янь", - прикалывал к лацкану слева алый мак и сам был подчеркнуто волевым и мужественным.

Да, так и было всегда, но только не сегодня. Уже перед зеркалом в прихожей я машинально потянулся к последней детали костюма - цветку, но рука замерла в нерешительности меж двух стеблей. Я не знал, какой из цветов выбрать сегодня. Мою душу переполняло блаженное равновесие, неведомое и странное. И оно чуть было не свело меня с ума, если бы не вековая умудренность, которая запуталась где-то в узорчатых извивах генов. Она-то и подсказала мне единственное верное решение.

Я не стал обманывать ни себя, ни других. Потому-то меня и окликали, потому-то и спрашивали испуганно, какой я сегодня, - не могли, бедолаги, сообразить, к чему оба цветка украшают мою грудь.

А я был абсолютно спокоен, как Будда, убаюканный перемирием двух кровей. И фарфоровое лицо мое лучилось спокойствием, только подрагивали лаковые ресницы, да чуть кучерявился русый чубчик.

- Ты что, тоже из этих?

Я по-кошачьи приоткрыл глаз. За моим столиком пристроилась зачуханная и порядком уже подвыпившая швабра неопределенного возраста.

- Что значит, из "этих"? - лениво возмутился я, ненадолго выныривая из тягучей дремоты.

- Ну, из голубеньких, - пояснила она, тяжело облокачиваясь на костлявый локоть.

- Да, - признался я. - Здесь все такие, ты разве не знала?

- Знала, - горько потрясла Швабра сосульками нечесаных волос. - Потому и пришла вам, сволочам, в глаза посмотреть!

- Смотри, - разрешил я. - Только не мне, я не сволочь...

- Не-ет! - упрямо протянула Швабра. - Все вы сволочи! Такой же вот, как ты, брата моего совратил!

- А такая, как ты, мужика у меня увела, - парировал я, - так что и мне вас, баб, любить тоже не за что!

Швабра насупилась и замолкла, а я вновь погрузился в свою нирвану...

То, что я ей сказал насчет мужика, соответствовало истине лишь частично. В том смысле, что он действительно у меня был, эдакий самец из той породы мужчин, которым идут грубые толстые свитера прямо на голое тело. Звали его... А, впрочем, неважно. "Он" исправно пользовался мной, когда я был "инь", а в дни "янь" просто презирал, не понимая, как это один мужик может трахать другого. Словом, можно сказать, что любил он меня ровно наполовину. И эта любимая половина, то есть Ли-"инь", или сокращенно Линь, платила ему взаимностью. И если уж мы сплетались, то остановиться могли только доведя себя до полнейшего изнеможения.

"Он" говорил, что такого у него не бывало ни с кем, да, наверно, и не будет. Это и понятно, если учесть, что, как я уже сказал, ему было совершенно невдомек, как можно трахать мужика. Линь - не в счет. Да я в этом образе на мужика и похож-то не был! Даже надевал шелковый халат и парик с высокой прической гейши. "Он" прямо зверел от этого, набрасывался, как сумасшедший, и рвал мое бедное тело в клочья. А я покорно терпел.

Халат потом приходилось отстирывать в четырех водах, парик - расчесывать и поливать лаком, а главное, целый день после такой бешеной молотиловки я не мог толком расслабиться и унять мелкую телесную дрожь.

Зато, когда наступало время Ляня, я отыгрывался всласть! Находил в каком-нибудь баре, вроде этого, пассивных педиков поманернее и, как положено настоящему мужчине, а тем более - самураю, дрючил их без устали и пощады. И теперь они покорно терпели, не смея покривить свои гнусные морды, изукрашенные синяками и потеками спермы.

Так продолжалось до тех пор, пока я не сообразил, что ничем хорошим все это не кончится, и предложил моему любимому разойтись мирно и без жертв.

Я застал его врасплох. Он даже заплакал, утирая крупные слезы рукавом своего грубого и толстого свитера. Но в тот момент мой самец выглядел таким слабым и беспомощным, что мне стало смешно и даже немного противно.

Потом до меня доходили слухи, что этот засранец женился на какой-то несчастной дурехе, завел детей и, вроде бы, полностью "завязал" с бурным прошлым. Однако, нет-нет, да выпускает пары с какой-нибудь сортирной пидовкой, трахая прямо в грязной кабинке, мордой в толчок.

- Эй, - робко подала голос Швабра, которая за это время успела ожить и даже что-то выпить. - А ты красивый все ж, хоть и чучмек!

- Кто чучмек? - не понял я, пропуская мимо ушей швабрин комплимент.

- Ты, - терпеливо, как умалишенному пояснила Швабра. - У тебя, не иначе, мамка с татарином согрешила, или с вьетнамцем...

- С китаянкой, - поправил я, - и не мамка, а отец.

- Во как! - восторженно крякнула Швабра, так ничего и не уяснив в моих признаниях, и опять замолкла.

А я вдруг вспомнил, что чучмеком меня как-то раз уже называли. Я был тогда совсем еще юным и неопытным, поэтому легко поддался на уговоры двух отечного вида дядек пойти с ними поразвлечься. Они затянули меня на загаженный голубями и алкашами чердак, поставили на колени, а потом старший из них расстегнул штаны, ткнул мне в губы свой протухший член и сказал, скривив рот:

- Ну, соси, чучмек!

Помню, тогда это меня так задело, что я взвыл, как камышовый кот, ринулся на обидчика и изо всех сил вцепился зубами в его кислые яйца.

- Ай! Ай! - истошно визжал он, размахивая руками.

- Ай! Ай! - испуганно вопил второй, бегая вокруг.

В конце концов, общими усилиями им удалось-таки оторвать меня от добычи, и они поспешно ретировались, оставив меня валяться одного на поле боя.

До сих пор удивляюсь, почему они меня не прикончили, или хотя бы не избили до полусмерти? Наверно, от неожиданности. А я еще долго лежал там, мерно всхлипывая носом от недавней обиды, и даже голуби перестали меня бояться, ходили вокруг и гулькали сизыми горлышками.

А потом наступили сумерки, у голубей началась куриная слепота, они устроились вокруг меня, сжавшись в маленькие комочки, и я тоже уснул, согретый их птичьим теплом. И, может быть, на самом деле до сих пор там сплю, а весь этот дремучий бред мне только снится?..

- А вот в кого ты голубой? - вдруг подала голос Швабра.

Потом она подумала и философски заключила:

- Ну, не в отца же?

- Нет, - успокоил я. - Не в отца.

- А в кого? - не унималась Швабра.

- В бабку, - ответил я, чтобы хоть как-то отвязаться. - Старуха была охотница до мальчиков, грешным делом.

- А вот и нет! - обрадовалась Швабра, так и не оценив шутки. - Я так понимаю, что тебе просто баба хорошая не попадалась!

- Не думаю, - охладил я ее пыл. - Мне всякие попадались по молодости. И не верю, чтобы все они были так уж плохи.

- Е-рун-да! - по слогам проскандировала Швабра, возбужденно размахивая руками-костомахами. - Тебе обязательно надо попробовать еще раз! Понял?

- Понял, - кивнул я с грацией китайского болванчика.

Но Швабра не успокоилась на достигнутом. То ли от крайнего возбуждения, то ли от выпитого вина, ее прямо-таки тошнило новыми идеями.

- Вот ты какой? - продолжила она свой допрос.

- В каком смысле? - насторожился я, втайне недовольный разговором, тем более, что на наш столик уже начали неодобрительно поглядывать.

- Ну, активный или пассивный? - не сдавалась эта любительница физиологических подробностей.

- В данный момент - никакой, - признался я, смеясь над недалекой умишком Шваброй. - Не решил пока.

- Вот тебе и подходящий момент! - заорала Швабра, переполошив полбара. - Надо только бабу хорошую найти!

- Где ж ее найдешь, хорошую-то, - в притворной горести покачал я головой, считая тему исчерпанной.

Но не тут-то было.

- И-э-эх! - выдохнула Швабра, шлепнув по столу ребристым кулаком. - Ну, ладно. Я - согласна!


II.

На лестнице было темновато, да и Швабра лыка не вязала, поэтому долго бренчала ключами и материлась, но в замочную скважину попасть не могла. Я глазел на всю эту отчаянную борьбу с входной дверью, однако сам в ней участия не принимал. Вполне хватало того, что я вообще согласился на такую авантюру. Правда, сделал я это отнюдь не из желания поэкспериментировать над своей сексуальностью: Швабра на роль совратительницы явно не годилась. Мне просто захотелось немного поплыть по воле волн, не сопротивляясь течению событий. Именно поэтому, вдоволь отсмеявшись, я согласился пойти со своей новой знакомой сюда, в этот старый дом, и теперь вот ждать на заплеванной лестнице бесславной развязки моего вечернего приключения.

В бесполезности затеи переспать с бабой я был уверен заранее, поскольку печальный опыт в таких делах у меня уже имелся. Своей экзотической и, говоря без ложной скромности, утонченной внешностью я служил лакомой приманкой для многих девиц, которые летели ко мне, как мотыльки к керосиновой лампе, вились вокруг и через некоторое время падали замертво, скрючив обожженные лапки. Увы, мой огонь обдавал их не жаром, а колючим холодом. Помню, одна их них, замечательная девка Ленка Васнецова, которой удалось достигнуть небывалых результатов в этом деле (то есть, она умудрилась заставить меня начать и кончить почти по всем правилам); так вот, эта самая Ленка даже заплакала, увидев в моих раскосых глазах не удовлетворение и радость, которые она ожидала там найти, а только брезгливость, граничащую с омерзением.

- Линька! - сказала она привычно-ласкательно. - Какая же ты свинья!

Я не ударил ее за эти наглые слова, потому что уж кто-кто, а она имела на них особое право, потому как любила меня по-настоящему. И очень жалела потом, что так и не смогла от меня забеременеть. Я видел ее мучения, да и сам страдал от острого чувства вины, но ничем помочь не мог. Потом она вдруг спешно переехала неизвестно куда, не оставив мне даже телефона, и все прекратилось как бы само собой.

Наконец, Швабра, в очередной раз ткнув ключом наугад, попала и с хрустом крутанула замок. Дверь приоткрылась и из узкой щели послышалось приглушенное бурчание телевизора.

- Ч-черт! - выругалась Швабра. - Карлос дома. Пожалуй, тебе лучше уйти.

- Уйти? - возмутился я. - По-твоему, ради этого я сюда и тащился через весь город с пьяной бабой подмышкой? И кто этот Карло, позволь спросить? Папа твой, что ли?

- Нет, - задумчиво произнесла Швабра, - не папа, - и вспомнила. - Это мой младший брат!

- Тогда тем более мне бояться нечего, - парировал я. - Навыки общения с юношами у меня есть.

- Да понимал бы ты что! - заорала Швабра в сердцах.

- Лара! - послышался вдруг из-за приоткрытой двери бархатный баритон. - Это ты?

- Я, кто же еще! - тявкнула Швабра, прижимая губы прямо к дверной щели, и в то же время пытаясь отпихнуть меня плечом. - Вали, тебе сказано!

- Лара, ты не одна? - заинтересовался баритон.

- Одна, одна, - поспешила заверить Швабра по имени Лара. - С кем мне быть?

Я понял, что пора брать инициативу в свои руки, иначе меня ждет безрадостная перспектива шляться ночь напролет по темным переулкам в поисках приключений, да еще потом и грызть себя всю оставшуюся жизнь из-за того, что меня вот так пошло продинамила примитивнейшая баба. К тому же, голосок у невидимого Карлоса был совсем неплох...

- Нет, - сказал я очень громко и решительно. - Она не одна!

Наступила жуткая тишина, будто после горного обвала. Даже телевизор, как мне показалось, на минуту перестал бухтеть и тоже обратился в слух.

- Лара, - неуверенно позвал Карлос, - кто это с тобой?

Швабра молчала, не зная, что ответить. Ведь она даже имени моего не спросила впопыхах. Пауза неприлично затягивалась, и мне пришлось снова вступить в игру.

- Меня зовут Ли, - представился я, бесцеремонно отодвигая Швабру в сторону и проходя в сумрачную и довольно узкую прихожую. - Я пришел, чтобы трахнуть твою сестру, но ничего из этой затеи не выйдет, потому что я - голубой...

- Ничего, - успокоил бархатный баритон. - Значит, ты трахнешь меня.

- Не знаю, - промямлил я, теряя от карлосовой наглости былую уверенность. - Я ведь сегодня ни "инь" ни "янь".

- Ни рыба ни мясо, - насмешливо подхватил незримый Карлос.

- Ни Богу свечка ни черту кочерга, - хрипло загоготала Швабра.

- Лара! - пресыщенно проворчал Карлос своим богатым голосом. - Зачем ты его приволокла, этого урода?

- Это я урод? - вырвалось у меня. - Сам-то ты кто? Хоть бы рожу показал, что ли, а то в темноте каждый горазд...

Сказал и осекся. Прямо из коридорной мглы на меня выдвинулось лицо, похожее на посмертную маску, настолько было оно неестественно бледным и прекрасным той кошмарной красотой, которая свойственна лишь статуям, да напомаженным трупам. Беззвучно помаячив где-то на уровне моего носа, маска разомкнула мраморные губы.

- Лара, - сказал Карлос. - Надо признать, что экземпляр интересный.

- Сам ты экземпляр! - разозлился я и изо всех сил щелкнул его по белесому носу.

- Ай! Ай! - вскрикнул Карлос и схватился за лицо.

Я не рассчитал удара, тоненькая струйка крови просочилась из-под карлосовой руки и поползла вниз по подбородку, медленно перечеркивая его пополам.

- Ты что же делаешь, придурок! - завопила Швабра, тигрицей набрасываясь на меня сзади.

Но запах вражеской крови уже опьянил меня, и я принялся лупить призрачное лицо методично и жестоко, совершенно не обращая внимания на тяжеленную Швабру, повисшую на моей шее.

- Хватит... Хватит... - умоляюще и сладострастно шептала Лара мне в ухо.

Я не слушался и с удвоенной силой продолжал экзекуцию. Да и Карлос смирился со своей участью, не уворачивался и больше не кричал. Лишь подрагивала кожа щек, да крупнющие, с тыквенную семечку, слезы катились из его широко распахнутых глаз, оставляя на лице какие-то странные коричневые разводы.

- Ну хватит же! - истерично взвизгнула вдруг Швабра, и я остановился.

Руку тотчас же засаднило, будто в нее впились миллионы розовых шипов. Я глянул на ладонь: она стала мертвенно-бледной, как - совсем недавно - надменная физиономия Карлоса. Само же лицо его теперь напоминало не маску, а, скорее, подгнившее яблоко - из-за неровных темных пятен, проступивших вдруг на белых щеках.

- Что за черт? - присвистнул я, в изумлении тараща глаза на изуродованное лунными морями лицо Карлоса.

- Не смотри ты так! - в сердцах прикрикнула Швабра Лара. - Не видишь, он стесняется!

И, выудив из недр своего грязного платья не менее засаленный носовой платок, протянула брату:

- На вот, вытрись, маскарад окончен!

Карлос - и куда только подевалась его надменность и язвительность? - шмыгнул носом и принялся послушно размазывать швабрины сопли по своей физиономии. И его прекрасное лицо стало темнеть прямо на глазах, словно снимок в проявителе.

- Да, - запричитала Швабра, - мамка-то наша б..дь была редкостная, а вот он, - ее палец ткнул в сторону брата, - комплексует теперь. Мою крем-пудру тоннами изводит. Французскую...

Под охи и вздохи Швабры Карлос закончил свою работу и, представ во всем великолепии шоколадной кожи, звучно высморкался все в тот же многострадальный платок, будто поставил невидимую точку. Я, как зачарованный, не мог отвести восхищенных глаз: он был красив, очень красив, этот черный Карлос. Своей диковинной красотой он стронул мое внутреннее равновесие и разбудил дремавшего Ляня, а тот жгучей волной растекся по всему телу, заставив мою руку непроизвольно взметнуться к правому лацкану, вырвать из петлицы хризантему и протянуть ее прекрасному мулату.

- А теперь давай знакомиться по-настоящему, - твердо и уверенно, как и полагается Ляню, предложил я. - Меня зовут Ли.

- А меня - Карлос, - просто откликнулся он, принимая цветок в узкую смуглую ладонь.

Моя желтоватая и его шоколадная руки слились в страстном пожатии. Швабра немного подумала и, дернув плечом, положила сверху свою пятерню:

- Как на плакате "Дружба народов"! - радостно прокаркала она.

- Что ж, - обреченно согласился я, - будем дружить!


III.

- Ли! Ли! - зовет бархатным баритоном темнота. - Ты "инь" или "янь"?

Гибкое тело мулата смутной тенью маячит надо мной. Оно уже почти совсем растворилось во мраке, и мне начинает казаться, что Карлос теперь повсюду: пронизывает воздух пряным запахом пота, возбужденно сопит, обдавая лицо волнами горячего ветра, невидимыми частицами проникает под кожу...

- Так "инь" или "янь"? - нетерпеливо допытывается он.

- Угадай, - темню я. - Мне и самому интересно.

- Ты все еще Лянь, - догадывается Карлос, нащупав в темноте торчком стоящий член, и в его бархатном баритоне, как мне кажется, проступают нотки разочарования.

- Лянь, - как эхо, повторяю я. - Но уже не совсем...

Это правда: ненасытный Карлос успел вытянуть из меня почти все соки Ляня, оставив разве что одну последнюю, самую драгоценную капельку. Но и Линь не торопится заполнить освободившееся место, и во мне, как в порожнем кувшине, гудит пустота.

Тогда тьма сгущается возле моего пупка и начинает ритмично пульсировать, то сжимая, то нежно лаская одеревеневший ствол. Влажные звуки заполняют комнату и, перемешиваясь с эхом, безумной стайкой носятся, натыкаясь на стены.

- Лянь, - жадно шипит Карлос, проводя языком по набухшей головке, - Лянь, выходи!

Собрав оставшуюся волю в комок, я пытаюсь сдержаться, но уже чувствую, что не в силах противиться столь страстному зову. Приторная судорога скручивает мое тело и горячая струя выстреливает в небо, а потом тягучей росой медленно оседает на живот... Последние слезы Ляня. Звенящая пустота захлестывает голову, давит на перепонки и сквозь ее зуммер я слышу вечное, как биение жилки у виска:

- Ли! Ли! Ты "инь" или "янь"?

- Не знаю, - шепчу в полузабытьи, ведь Лянь ушел, а для Линь я еще не готов.

- Тогда я тебе помогу... - и обжигающий ствол проникает в меня сзади.

Он юрко трется там, внутри, все с тем же влажным звуком, проникая все глубже и глубже туда, где задремала томная Линь, и сладостный трепет, зародившийся от грубого трения, постепенно охватывает мое существо и вырывается из пересохших губ торжествующим криком. Это пришла Линь, и я ору, ору бесстыже и жадно, как портовая шлюха.

- Ты мой, мой! - неистовствует Карлос, захлебываясь в волнах собственной страсти.

Он страшно рычит и толчками выкидывает в меня жгучую лаву любви. Потом склоняет голову и обессиленно валится мне на грудь. Но Линь еще не пресытилась, и я снова задираю ноги, чтобы скрестить их в прочный замок на скользкой от пота карлосовой спине. Мой любимый стонет, потягиваясь всем телом так, что слышно, как гудят жилы, его гордая африканская кровь вскипает, и он начинает опять...

- Ах вы жадины! - беззлобно смеется Швабра, слыша нашу возню сквозь припертую диваном дверь. - Так ничего мне и не оставите?

Карлос не отвечает, упоенно молотя бедрами по моей заднице, и, наконец, издает протяжный клич победителя.

- Кричи-кричи, - комментирует Лара, пока упругие струйки ласково щекочут мне нутро, - а с сестрой делиться все же надо...

- Отвянь! - злится Карлос, приходя в себя. - Ни с кем делиться я не собираюсь!

- Но ведь это я его нашла, - обижается Швабра. - Двадцать пять процентов - мои по закону!

- В тайге законов нет! - отрезает Карлос и, считая спор завершенным, ложится бок о бок со мной.

- Что теперь? - спрашиваю я почти беззвучно, одним шевелением непослушных губ.

- А теперь соси! - требует он, и мягкая головка члены тычется мне в губы. - Ну, соси, чучмек!

Знакомая фраза, но отчего-то сейчас она звучит совсем необидно и даже ласково. Я открываю губы и начинаю тщательно и осторожно, как кошка вылизывает своего котенка, обволакивать языком подрагивающую в нетерпении плоть. Наконец, Карлос с тихим стоном вводит напрягшийся член глубоко мне в глотку. Я немного задыхаюсь и давлюсь, но все равно приятно ощущать эти нежные подрагивания где-то уже в самом основании языка...

- Эй, сволочи! - скребется под дверью Швабра. - Вы мне обещали дружбу народов, а сами трахаетесь только между собой!

- Мы раздумали! - что есть мочи орет Карлос в ответ, благо рот у него свободен.

- Я вас убью! - взрывается было та, но тут же благоразумно уточняет. - Вот только дверь откройте...

- Мы сильнее, - спорит Карлос, не забывая при этом усердно дрючить меня в рот.

- Фи-игушки! - злорадствует Лара. - Вы все силы свои изъ..бли! Объявляю вам войну!

- Да здравствует нерушимый союз народов Азии и... - Карлос задыхается в подступившем оргазме, но все же продолжает ерничать, - и... А-а-африки!..

Во рту у меня становится липко и солоно, и пряная жижа сочится прямо в горло, заставляя его рефлекторно сжиматься.

- Глотай, глотай... Все глотай, - подбадривает сластолюбивый мулат и водит членом по саднящим деснам.

А я вдруг начинаю дрожать, как когда-то дрожал под своим самцом - каждой клеточкой тела. То ли от слабости, то ли от холода. И тогда Карлос обволакивает меня кольцом теплых рук, прижимая все крепче и крепче, как удав кролика. В темноте я смутно начинаю различать его сизоватый кадык, который гулькает и уходит внутрь горла при каждом вздохе, но тут же уютным бугорком всплывает на смуглой шее. И мне от этого становится почему-то так легко и спокойно, что я сразу же засыпаю, со всех сторон окруженный ласковым теплом...

Когда я проснулся, то долго не мог вспомнить, как и, главное, зачем попал на этот старый захламленный чердак. Солнце заглядывало в слуховые окошки и робко тянуло свои лучи сквозь пыльный воздух. Вокруг меня все так же лежали пригревшиеся голуби и довольно гулькали сизыми горлышками.

Я осторожно поднялся с пола, как можно аккуратнее, чтобы не потревожить чутких птиц. Мне это вполне удалось: голубиная стая так и осталась спать, сохраняя контуры моего тела, будто птицы не смели заступить за край магического знака.

Я еще раз окинул прощальным взглядом приютивший меня чердак и только потом, приоткрыв дверь, проскользнул в черный мрак лестницы и побрел наощупь, не оглядываясь на свет, оставленный позади.

- Ли! Ли! - жадно звала темнота и тут же спрашивала тревожно. - Ты "инь" или "янь"?

А я все никак не мог ей ответить.