Моему "мальчишу" посвящается.

Лошадь взвилась на дыбы и, клацнув зубами буквально в миллиметре от моего носа, заговорила голосом Марка. Я вздрогнул и проснулся.

- Рыжик, я кружку разбил. Старую, с уткой, - сказал Марк, присаживаясь на край кровати, - Думаю, сварю-ка я кофейку. Потянулся за банкой, кружка - бац - и упала. Я думал, у меня инфаркт будет. Послушай, как сердце стучит?

Его лицо, как всегда, излучало безмятежную уверенность, что все сделанное им - промысел Божий. За 30 лет, которые Марк прожил на этом свете, он никогда ни за что не отвечал. Всегда находились люди, которые его утешат, накормят и защитят в случае нужды. Вначале его пасла мама, потом опекали подруги, а когда он вдруг понял, что неравнодушен к мужчинам, этот крест пришлось нести нам - мне и Кирычу.

Туман в моей голове мигом рассеялся. Предсказания начинают сбываться.

- Добро пожаловать в ад, - серьезно сказал Кирыч накануне переезда в новую квартиру, купленную вскладчину (прощайте сбережения, нажитые непосильным трудом).

Идея жить втроем осенила нас как-то одновременно. Разыгрывать семью было нашим любимым развлечением. Кирыч был добрым папой, которого нельзя волновать. Я - суровой мамашей, третирующей беспутную "дочу" - Марка.

- Деточка, от мороженого у тебя аллергия. Давай я куплю тебе касторки, - складывая губки бантиком, наставительно говорил я Марку.

"Доча" шмыгала носом и жалобно глядела на "папу". Тот, конечно, не выдерживал и несся покупать эскимо.

Нам оставалось лишь сделать сказку былью. Конечно, мы подозревали, что реальность будет несколько иной, но вряд ли догадывались, что совместная жизнь таит столько неожиданностей.

Оказавшись вместе в трехкомнатной квартире (сталинский дом, пять минут от метро), мы долго не могли поделить территорию. Марк, например, считал своими владениями все 84 квадратных метра. Его носки валялись под нашей с Кирычем кроватью. Расческу с клоками крашеных волос можно было обнаружить где угодно. Рядом с кухонной плитой, например, или на моем письменном столе.

Марка раздражала моя привычка курить за работой.

- От курения портится кожа, - говорил он.

Моя физиономия Марка волнует вряд ли. Компьютер, за которым я создаю бессмертные творения для бульварных газетенок, стоит в гостиной - месте общего пользования. Это означает, что пепельница тоже здесь. Я понимал, что привычка, усвоенная за годы работы в редакциях, не принадлежит к разряду хороших, но поделать с собой ничего не мог.

В том, что мы не передрались, заслуга исключительно Кирыча. Без суеты и крика он умудряется организовывать пространство так, чтобы мы не стесняли друг друга и не стеснялись сами. В конце концов, денег на то, чтобы разъехаться ни у кого нет. А может нет желания. Вроде бы попритерлись. Слава богу, друзей тоже перестало волновать, кто с кем спит. На глупые вопросы я отвечаю так: "Мы с Кирычем - соседи по койке", "Марк - сожитель".

Впрочем, с сегодняшнего дня все могло пойти наперекосяк.

Кружку, которую расколотил Марк, Кирыч получил в незапамятные времена в подарок от матери. Сейчас в такие наливают капуччино, а тогда - лет двадцать назад - из них пили чай. "Страшная, как моя жизнь", - опрометчиво сказал Марк, увидев ее впервые. Выглядит она и впрямь не особенно привлекательно. Ручка слегка надтреснута, утенок на боку выцвел. Кирыч о ней другого мнения. За пять лет, которые мы живем вместе, он ни разу не изменил своей привычке - пить по утрам кофе из "маминой кружки". Если наш дом начнут бомбить гомофобы, то первым делом Кирыч кинется спасать ее. Так и выскочит на улицу - голый с чашкой наперевес. Как Гайдар с саблей.

Марк из развалин собственного дома, наверняка, вынесет "косметичку" - так мы называем рюкзак, до отказа набитый всякими "клинексами", тониками, духами и прочей мелочью, которая, по его словам, делает его неотразимым.

- Ей цена - копейка, - легкомысленно сказал Марк, глядя как я корячусь, собирая осколки, - Я куплю другую. У "Виллероя" распродажа. Сумасшедие скидки. Мне Танюшка говорила. Она купила симпатичные полотенчики. Белые в синий горошек. Не помнишь? В них еще Сашка пепел стряхивал, а Танюшка ему сказала, что он урод. Я смеялся, потому что сильно пьяный был. Зачем я тогда так нажевался? Говорила мне мамочка: "Маруся, пей только лимонад...".

Марк сделал короткую паузу, чтобы отхлебнуть кофе. На кофе у него время нашлось, а чтобы собрать осколки - ах, нет, я могу костюмчик замарать.

- Белых тапочек там не продают? - спросил я.

- Где? - не понял Марк.

- У "Виллероя" твоего, где ты чашку Кирычу покупать собрался.

- "Виллерой" обувью не торгует. Но если чего надо, то можно зайти к Федюне. Он новый магазин открыл с итальянским хламом. Рядом с "Виллероем". Только белое тебе не пойдет. Ты же всегда в черном ходишь. Девочки засмеют. Черный костюм и белые ботинки. Смешно, ей-Богу. Как клоун.

- Во-первых, не ботинки, а тапочки. Во-вторых, не мне, а тебе. В третьих, этой идиотской чашке, которую ты умудрился раскололотить, сто лет в обед. Она Кирычу от матери досталась. Единственная память о Серафиме Львовне, царство ей небесное... Слушай, купи себе тапочки у "Виллероя".

- Он только хрусталем и фарфором торгует, - напомнил Марк, - я же сказал, что за обувью надо к Федюне. Можно еще скидку выцыганить.

- Дура крашеная! - зашипел я, - В гроб можешь взять все, что хочешь. Хоть хрустальные вазочки.

- Почему же крашеная, это мой натуральный цвет, - запоздало выдал Марк дежурную остроту и, поняв, что я не шучу, сделал обиженное лицо.

Боясь не сдержаться и шваркнуть Марка по румяной физиономии, я вышел из кухни. Зеркало в коридоре отразило неприятного субьекта. Халат засален, волосы дыбом, морда злая и красная - в цвет волосам. Неплохая модель для картины "Похмелье". До возвращения Кирыча осталось часов семь. Время для раздумий еще есть. Я включил душ и направил струю воды в лицо. Что делать? Записаться на экспресс-курсы гончаров? Походить по помойкам, может отыщется вторая кружка-уродина? Вариантов не было никаких. Если проблема не решается, значит ее надо забыть.

- Рыжик, а Рыжик! - вернул меня к действительности голос Марка, - я сегодня вечером поздно буду. Мы с Федюней в солярий пойдем, а потом, наверное, в "Рыбу". Рыжик, ты меня слышишь?

- Слышу, слышу. До вечера, - сказал я деланно спокойным голосом.

Марк как всегда верен к себе. Вначале он создает проблему, а потом удаляется, предоставляя близким возможность ее решать. В прошлом году мы чуть не простились с жизнью в славном городе Сочи. Марку пришло в голову зазывно поскалиться двум горячим кавказцам, сидевшим за столиком напротив. Когда Кирыч дрался с одним, а я зайцем улепетывал от другого, Маруся заперся в туалете ресторана.

- Какие же они звери, - сказал Марк потом, с любопытством разглядывая фиолетовые разводы на лице Кирыча.

Я выключил воду и поплелся к компьютеру. К завтрашнему дню статья о сектантах должна быть готова, а у меня еще конь не валялся. Редактор порвет меня на клочки. Или оставит без гонорара, что еще хуже. Как всегда общественное пересилило личное и я начал бодро колотить по клавишам.

Писать о страданиях во Христе оказалось довольно увлекательно, поэтому вечер наступил незаметно. Пепельница была полна окурков, рядом с клавиатурой стыла пятая чашка кофе. Рядовой конец рабочего дня. Я взглянул на часы: скоро половина шестого. Вот-вот придет Кирыч.

Настроение мигом испортилось. День еще может подарить сюрпризы. До половины шестого оставалось три минуты, когда в замке повернулся ключ. Час "X" наступил. Жизнь Кирыча - это череда ритуалов. Будильник звонит в 7.05, в 7.35 он садится в трамвай, в 8.00 начинает просматривать котировки акций, в 12.33 начинает есть обед в столовой. Его возвращение ровно в 27 минут шестого - такое же незыблемое правило, как рюмка коньяку за полчаса до Нового года, или посещение могилы матери два раза в год - в день ее рождения и на родительский день.

- Чаю выпьем? - весело сказал Кирыч.

Он прошел через гостиную и засунул рубаху в корзину с грязным бельем.

- Перетрудился? - спросил он.

Я выполз из-за стола и потер глаза. Шесть часов за монитором дали о себе знать - глаза слезились, будто я нанюхался лука. Что ж, тем лучше. Это лишь прибавит правдоподобия комедии, которую я намеревался разыграть.

- Знаешь, тут кошка соседская забежала, - начал я беспечным голосом, - Я ей "брысь", а она шмыгнула в кухню. Соседи, наверное, ее плохо кормят. Или бешеная. Хорошо хоть не укусила. Могла ведь.

Кажется, я переоценил свои актерские способности. Молоть чепуху в пулеметном ритме я у Марка еще не научился. К тому же Кирыч натренирован на ложь как бойцовские собаки на убийство. Он не моргая уставился на меня.

- Короче, она заскочила на кухню, а на подоконнике твоя кружка стояла... В общем, разбилась она, - сдался я, - Не кошка, конечно. Кошки ведь не бьются. Всегда на четыре лапы встают.

Кирыч со спринтерской скоростью скакнул на кухню. Пару секунд было тихо.

- Ненавижу! - услышал я внезапно осипший голос Кирыча.

Хлопнула дверь и опять воцарилась тишина. Таких причуд за Кирычем не водилось.

"А ты такой холодный, как айсберг в океане". Это про Кирыча. У него слава господина холодного и неприступного. Собственно, этим он меня и привлек. Моей истерической натуре как раз не хватало основательности помноженной на отстраненность от житейской суеты. Ему, видимо, нужна была моя нервность. Впрочем, не исключено, что я просто под руку попал. Кирыч может ужиться с кем угодно. Он не кричит, не сорит, все делает вовремя и всегда всем доволен.

"Был" доволен. До поры до времени.

Марк явился в 11 часу и поспел к самой кульминации. Кирыч сидел в туалете уже четвертый час и на вопросы не отвечал. Его не выманил наружу даже запах мяса, которое я пожарил на ужин. Монолог на тему "старым кружкам - собачья смерть, даешь утилизацию отходов" высосал у меня все силы и я тупо смотрел на закрытую дверь. Пора было вступить Марку.

- Киря, открой! - сказал Марк в замочную скважину.

Пиво, выпитое в "Рыбе", давало о себе знать, а мое предложение использовать для этих нужд раковину на кухне он оставил без внимания.

- Открой, я писать хочу! - поделился Марк сокровенным, - Киря, мы не виноваты. Она же старая была.

Дверь резко распахнулась, ударив Марка по лбу так, что он с воем откатился в угол.

- Мне все равно?! - зарычал Кирыч, перегородив собой дверной проем - Мне все равно, какая она. Ты не понимаешь, что теперь ничего нет. Мать умерла, сестра отказалась. У меня даже фотографии ее нет. Кто я теперь?

- Раньше был дурак с кружкой, а теперь просто дурак, - не вовремя встрял Марк.

Он сидел на полу и разглядывал в карманное зеркальце красное пятно на лбу, которое явно собиралось стать шишкой. К счастью, Кирыч, одержимый приступом красноречия, реплики не расслышал.

- Я человек без прошлого. Нуль. То есть ничего. Я никто и звать меня никак. Мне почти сорок. Я старый никому не нужный педераст. Детей нет и не будет. От меня даже сестра отказалась! Для чего я живу? Для кого я живу?

- Раньше я не замечал у Кирыча способности смешивать яичницу и божий дар. Какое отношения имеет злосчастная кружка к его сестрице? И где мое место в его светлом будущем?

- Внимание! То, что мы с тобой, сиротой, уже пять лет живем вместе, не считается? Я - так себе, декорация? Говорящая мебель?

- Кухонный комбайн "Сосудаюстираюубираю", - пробормотал Марк и на всякий случай отполз от меня подальше.

- Сестра послала к чертовой бабушке. И спасибо ей за это. Пора бы забыть эту историю. Ей уже двадцать лет.

- Пятнадцать.

- Какая разница. Скажи, кто ей помог, когда ее мужа чуть в тюрьму не посадили? Денег на взятку дал брат-извращенец. Взяла ведь, не отказалась. Если она вся такая высоко моральная, то почему не жертванула их бездомным детям. Взяла и спасибо не сказала.

- Клара письмо написала.

- Ага. Проехать пару остановок на метро и сделать это лично Кларе было некогда.

- Может мне бюллетень взять? - сказал Марк.

Марк уверен, что весь мир создан только для его удовольствия. Шишка не прибавит Марку красоты, но встревать в такой ответственный момент мне показалось свинством.

- Возьми себе гроб, - сказал я.

День не удался. Мир рушился на глазах. Еще пару часов назад я был уверен, что у меня есть семья. Кривобокая, но семья. Мы жили втроем и, в общем-то, души друг в друге не чаяли. Теперь оказывается, что Кирыч терзается одиночеством. Марусе наплевать на все, что не касается его самого. Мы чужие. Пять лет совместной жизни не сплотили нас. Все насмарку. Я заметался по квартире. Увидев возле входной двери картонную коробку, я изо всех сил пнул ее ногой. Внутри что-то звякнуло.

- Я сегодня у "Виллероя" купил сервиз, - вспомнил Марк, - На 12 персон. Серия "Сити".

Кирыч открыл коробку, до отказа набитую свертками. Первый кулек оказался полон белых осколков.

- Сахарница, - догадался Кирыч.

Последующие изыскания показали всю силу моей ярости. От сервиза в живых осталась только одна чашка. Большая и белая. Без рисунка.

Кирыч стряхнул с нее пыль, прошел на кухню, поставил чашку на мойку - туда, где раньше стояла "мамина кружка". Потом он подошел ко мне и мазнул сухими губами по лбу.

Сдерживаться сил больше не было. Глаза заволокла пелена. Я неприлично завыл.

- Ой, бедные мы бедные, - вдруг по-бабьи запричитал Марк в унисон и ткнулся мне в плечо.

"СОДОМ И УМОРА - 2"
Чукоккала-Гекаккала

Тяга к знаниям - самый невыносимый изъян в характере Марка. Пора бы уж понять, что если университет не прибавил ума, то стараться бесполезно. Но Марк уверен, что наличие друзей-интеллектуалов отразится на его IQ. Теперь к нам в дом табунами ходят знатоки трансценденции Канта, читатели Вольтера в оригинале и пожиратели кактусов по заветам Кастанеды. Они сидят в нашей гостиной, пьют наш чай и нашу водку, заплевывают окурками нашу квартиру и презирают нас за доброту.

- У Мураками этот синдром прекрасно выписан. Ты не читал Мураками? - вытаращился на меня очередной умник по имени Феликс.

Лицо его свернулось в такую гримасу, будто я таракан и шевелю усиками.

- Еще один такой визит и я тебя застрелю, - сказал я Марку, закрывая дверь за Феликсом, - Почему все твои друзья думают, что если ты готов слушать их бред про эскапические диалектизмы, то у твоих сожителей столько же терпения?

- Да, Филя сегодня загнул, - согласился Марк.

На диване в гостиной спал обессиленный Кирыч. Обычно, когда к нам приходят ученые зануды, он скрывается в спальне и делает вид, что его нет дома. Но сегодня ему улизнуть не удалось. Феликс, как клещ, вцепился в него и допоздна терзал ученостями.

- Мне кажется, Филечка влюблен, - захихикал Марк, кивая на сто килограммов красоты, посапывающие на диване.

- В кого, в Кирыча?

- Ну не в тебя же? Ты даже Кавасаки не знаешь, - прыснул Марк.

Кстати, Мураками я читал и мог бы утереть нос Феликсу - этой крысе в очочках. Между собой мы называем его Чуком. Главным образом потому, что у него есть Гек. Здоровый парень с таким же внушительным именем - Геракл, которое мы сократили до "Гека". Они всюду появляются вместе и спят, возможно, тоже. Мне нет никакого дела ни до Чука, ни до его Гека. Правда, только в том случае, если они не посягают на святое. В системе домашних ценностей Кирыч занимает роль священной коровы. У него спрашивают совета и поступают так, как считают нужным. И горе тому, кто усомнится, кто покусится на него! Мы, его верные адепты, забьем нарушителя до смерти.

- Не позвать ли нам Чука с Геком на плюшки? - задумчиво произнес я на следующий день утром.

Марк чуть не подавился бутербродом:

- А кто вчера выставил Филю из дома?

- Мне стало стыдно, и я решил замолить вину, - объяснил я.

- Битва нанайских мальчиков, - сказал Кирыч.

Он большой любитель говорить загадками. Тот, кто его плохо знает, думает, что он очень умный. Я считаю, что он просто не умеет связывать слова в длинные предложения. Длинные сентенции свидетельствуют о крайнем умственном напряжении; это случается с Кирычем крайне редко. В отличие от меня, он всегда плывет по течению жизни.

Рандеву было назначено на ближайшие выходные. Марк заказал в кондитерской большой торт. Я наварил кофе и понатыкал свечек в гостиной. Свечки делают уютным все что угодно - даже наше облезлое жилье. Нам хватило денег только на покупку квартиры и на половину евроремонта. Поэтому в гостиной обоями оклеена только одна стена, а с остальных лохмотьями свисают клочья бумаги, напоминающие о старых жильцах. На кухне вместо кафеля у нас бетонный пол. Зато в ванной - как в отеле "Шератон" - навесной потолок и джакузи.

- Закончим, когда будут деньги, - сказал Марк.

- Откуда деньги? Все бабки уже умерли, - вытаращился я. - Хорошо хоть твоя Пелагея Петровна не забыла внука в завещании. Спасибо старушке за доброту и уважение к прогрессивным гей-семействам.

Кирыч не сказал ничего, поэтому трудно сказать, разделяет он оптимизм Марка или мой скепсис.

Зазвенел звонок. Чук пунктуален, когда речь идет о еде на халяву.

- Здравствуй, милый, - сказал Марк Геку со всей возможной теплотой и нежностью. - Как мы давно не виделись!

Гек не ожидал такого приема, но ему, кажется, понравилось. Чук подозрительно покосился на лобзающуюся парочку. И хмыкнул что-то вроде "здрасте".

Вечер обещал быть интересным. Если Марк замечает интересную ему персону, то он прет напролом, мало считаясь с мнением предполагаемых любовников. Это было мне только на руку. Плохое настроение Феликсу обеспечено. В моих силах лишь довершить букет неприятных эмоций. Это навсегда а) отучит Чука заглядываться на чужих парней, б) научит ценить своих собственных, с) поможет забыть дорогу в наш дом.

Где-то читал, как одна испанская секретарша ненавидела своего шефа и плевала ему в кофе. Фармацевтическая промышленность, слава Богу, работает безотказно, поэтому у меня было средство лучше. "Расслабин". Без цвета и запаха. 80 рублей за упаковку. Продается без рецепта.

Я принес из кухни блюдо с тортом и кофе, уже разлитый по чашкам.

Воодушевленный радушным приемом, Гек, видимо, решил показать себя во всей красе. В отличие от своего ученого друга, он читал только "Буратино" в пятом классе, поэтому завел разговор о футболе. Трудно было подобрать для беседы что-то менее подходящее. Но вид здорового, пусть даже слегка полноватого мужчины в обтягивающей майке смирял даже в комплекте с футболом. Мы с Марком смотрели на Гека как кролики на удава. Кирыч хранил молчание. Феликс нервно ерзал.

- Он не голубой, - убежденно зашептал мне в ухо Марк, - Если бы он был голубой, то не пинал бы мяч. Я понимаю, фигурное катание - красиво, попка красиво обтянута.

- Или синхронное плавание. Вчетвером, - сказал я...

Свечки оплывали. От торта остались только крошки. Мне надоело крейсировать между гостиной и кухней, заваривая очердную порцию кофе. Не понимаю, как можно пить столько кофе на ночь. Что ночью-то делать? Марку, кажется, нашлось бы чем заняться. Он то и дело умильно поглядывал на Гека и старался быть навысоте.

- Я тоже Шелли читал как-то. Очень смешно, - отчитался Марк о проделанной работе.

Ему надоело молчать в ученых компаниях, для этого он купил томик стихов и по вечерам пытался выучить что-нибудь наизусть. Если бы я был врачом, то вместо снотворного я выписывал бы пациентам классическую поэзию. Марк уходил с книгой к себе в спальню, а спустя минуту уже сотрясал стены громоподобным храпом.

- Ты имеешь в виду Мэри Шелли? - спросил Чук голосом экзаменатора.

Марк растерялся.

- Да, ее он и имеет, - пришел я Марку на помощь, - Мне эта макулатура уже не интересна. Раздавлена поездом истории.

- Вот как? - скептически заметил Чук.

- Люблю советскую литературу про детей, - сказал я, - Особенно рассказы, воспевающие простые ценности. Про "Чука и Гека", например. Очень нравится. Намедни мне стих про них приснился. Хотите послушать?

Дожидаться их ответа я не собирался. Откашлявшись, я вышел в центр комнаты.

Поскаккала Чукоккала.
Покаккать на скакаккалу
Увидела Чукоккала
Ужасную Гекаккалу...

Что было дальше я еще не придумал. Наверное, большая любовь.

- Ты пишешь для неопределенной целевой аудитории, - Феликс нацепил тогу критика - вершителя судеб начинающих писателей, - Если для детей, то "покаккала" лучше опустить. Или заменить каким-нибудь эвфемизмом. Иначе не издадут.

- Я в стол писать буду. Стану классиком посмертно. Как Ван Гог.

- Только ухо себе не режь, - сказал Кирыч.

- Не надо. Тебе не пойдет. Ухо отрезать это не жир отсосать, - наставительно сказал Марк.

- Как? - спросил Гек, подозревая неизвестные ему эротические удовольствия.

- Чтобы живота не было, - обрадовался Марк, что разговор, наконец-то завернул туда, где ему было что сказать. Дамские глянцевые журналы, которые Марк читает в туалете, дают неплохое представление о пластической хирургии, - Вот у тебя имеется пара лишних килограммов и пара тыщ баксов, которые ты не знаешь куда девать. Тогда ты идешь в клинику. И через пару часов у тебя ни жира, ни денег. Хотя по мне Гек и так хорош. Правда, ведь?

Марк повернулся к нам с Кирычем за подтверждением.

- Какой Гек? - переспросил Геракл.

Марк по-кошачьи зажмурился и вильнул спиной. Такой откровенной провокации Гек не ожидал и залился краской. Рыбка скоро пойдет на съедение.

- Просто Гек. Так тебя Илья называет. А его Чуком - сдал меня Марк, - Симпатичные имена. У меня в детстве была собака, которую тоже Чуком звали. Беспородная, но очень добрая. Она под трамвай попала.

Марк замолчал, скорбя об усопшей псине. Гек сочувственно хмыкнул. У Чука был такой вид, будто ему отдавили ногу. Испанское средство борьбы с конкурентами, кажется, начало действовать.

- Гикнулась собачка, - сказал Кирыч.

- Нам пора, - сказал Чук задушенным голосом.

Он выскочил из квартиры со всей возможной скоростью. Даже "до свидания" не сказал. Зато Гек еще пару минут ворковал с Марком в прихожей. "Футболист-мужеложец. Это что-то новенькое", - подумал я.

Чук дотерпел только до станции метро "Домодедовская". На следующий день ушлый Марк узнал от Гека, что прямо в вагоне у "бедного Филечки" случилась диарея и он попал в милицию за нарушение общественного порядка.

- С чего бы это? - сказал Марк и опасливо покосился на меня.

- Чукоккала накаккала, - сказал Кирыч.