В начало
> Публикации
> Проза
Юрген Лемке
Свадьба по-датски
Посвящается Эрику и Киму
Усмехнувшись, я кладу трубку на аппарат и отправляюсь на кухню к Эдгару. - Слушай, нас пригласили на свадьбу в Копенгаген, в субботу через три недели. Мой старый приятель Эрик вступает в брак со своим любовником Кимом. Я согласился.
- А разве у них это возможно? - с сомнением в голосе пискнул Эдгар, одним движением стягивая с рук резиновые перчатки, в которых он мыл посуду. - Да, но совсем с недавних пор. Свадьба по-датски - это шикарно. Подобного у нас нет. Я даже знаю, что мы им подарим - постельное белье цвета мочи. Постельного белья всегда не хватает -мудрость из шкатулки моей предусмотрительной матушки. Мы сделаем практичный подарок.
В оставшиеся до отъезда дни мы занимаемся своими делишками, хихикаем о гомо-браке, новейшем достижении датских лесбиянок и голубых, и удивляемся: мы всегда были более левыми, и там, на севере Европы, обязательно должны следовать за нами. И вдруг в Дании голубые и лесбиянки добились права заключать браки, то есть делать то, что гетеросексуалы и гетеросексуалистки на протяжении веков мучительно пытались стряхнуть как оковы со своих ног! Мы оба гадаем, кто из них будет в белом - Эрик или Ким? Сойдясь на Эрике, мы в своей фантазии облачили его в наряд из белой козьей кожи, естественно, самой лучшей.
Так как приглашены мы были в "Stable-bar", всемирно известное копенгагенское заведение для "кожаных", то Эдгар еще добавил:
- В белом шевро с черной строчкой. Потрясающе, Эдгар и я, мы вместе - неотразимы.
- II -
- Зачем, зачем? У меня нет желания отвечать на твои вопросы за десять минут до поцелуя, - шепчет мне Эрик, одетый в выходной костюм из черной кожи, - мы ведь любим друг друга. Достаточно ли этого? Эрик и Ким сияют, глядя друг на друга.
- Кроме того, здесь не свадьба, а только официальная торжественная регистрация. В Дании это возможно.. Эрик обнимает Кима.
- Извините, но нам нужно немного привести себя в порядок. Я пришлю к вам Оле, он прокомментирует этот акт.
Пара исчезает за дверью, расположенной рядом со стойкой. Поцелуйчик туда, поцелуйчик сюда! Все знакомы в атмосфере темных тонов "Stable-bar". Над головами парят белые фосфоресцирующие цветы.
- Итак, - задумчиво произносит Эдгар, - мы гости на регистрации, а не на свадьбе, это звучит не совсем празднично.
Оле, государственный чиновник, коренастый блондин немного старше сорока, разъясняет нам преимущества датской модели партнерства голубых, завоеванной в долголетней парламентской борьбе. - С датской точки зрения это большой политический успех. За небольшими исключениями людям одного пола с первого октября 1989 года гарантируются все социальные права, которые датское общество предоставляет семейной паре, и - Оле жадно втягивает в себя воздух - каждая восьмая брачная регистрация в центре Копенгагена - между людьми одного пола.
- О-ля-ля, ну ты посмотри, - реагирует Эдгар так, будто бы он стал свидетелем мирового рекорда в бракосочетании.
- Но детей на воспитание вам брать еще не разрешают, не так ли? - тут же вставляю я.
Оле сочувственно мне улыбается.
- Твой вопрос такой ужасно немецкий! Сперва порадуйтесь с нами, что у нас в Дании, сено уже заготовлено - согласны?
Я смущенно киваю и решаю про себя сегодня вечером только смотреть и слушать.
- Разумеется, - теперь Оле мягко улыбается, - завоевать право на усыновление детей нам еще предстоит.
Аромат цветов меня отвлекает. Я осматриваюсь. Незадолго до семи в баре стихло. Гости нетерпеливо посматривают на дверь, за которой несколько минут назад скрылись Эрик и Ким.
Внезапно мне становится страшно. Представление, что двое взрослых мужчин в выходной одежде из кожи сейчас скажут друг другу "да" и скрепят этот пожизненный пакт поцелуем, вышибло у меня пот изо всех пор. В кабаке с плакатами на стенах, которые еще несколько месяцев назад у нас, в ГДР, попали бы под Закон о порнографии! Мне стало так стыдно за них обоих!
Я осрамлю нас, я себя знаю. Ситуации, которыми я не владею, приводят меня в смущение. Я начинаю нервически хихикать, меня кидает в жар, хочется убежать далеко-далеко.
Я убеждаю себя, что это ребячество, что это провинциально, стараюсь взять себя в руки, мысленно произношу свою спасительную формулу: "Я совершенно спокоен и расслаблен. Моя правая рука отяжелела."
Ничего не помогает. Носовым платком я вытираю пот со лба и, как загнанный заяц, смотрю на дверь. Эдгар озабоченно гладит мою руку.
Оле пальцем показывает на одну даму и, загородившись ладонью, шепчет мне на ухо: "Та, в черном мини, будет проводить регистрацию. Это Эльзбет, депутат от социалистической партии в городском парламенте. На улице перед входом госпожа депутат поставила свою машину - красный мотоцикл "Сузуки". Свою коричневую кожаную робу мотоциклиста она повесила на крючок в гардеробе".
Я рассматриваю депутата. Маленькая изящная женщина лет сорока пяти с теплыми карими глазами. Представляю себе, как она ранним утром в обтекаемом мотоциклетном шлеме на своей мощной машине с ревом проносится по Копенгагену - по дороге на работу в городской парламент.
А у нас реальный социализм упрятал женщину в синий хлопчатобумажный комбинезон, повязал ей на голову платок поверх перманента и усадил на трактор.
Я с трудом подавляю нервное щекотание в глотке. Эдгар озабоченно смотрит на меня.
Как удар грома, раздается музыка. Дверь открывается и под звуки свадебного марша из "Лоэнгрина" Вагнера в зал торжественно вступают Эрик и Ким. Белые хризантемы сияют на отворотах их кожаных курток. За ними торжественно следуют свидетели. Тесно стоящие гости расступаются и освобождают проход для процессии, которая останавливается перед плакатом к фильму Фасбиндера "Кверель"
Потными пальцами я цепляюсь под правую руку Эдгара и задерживаю дыхание. Музыка прекращается. Депутат обращается к Эрику и Киму.
- III -
По дороге в Копенгаген мы спорим. Христиан, который там еще не был, присоединился к нам, так как поездка дешева. Он тихо хнычет про себя.
- Мне плохо, голубые теперь еще и в брак вступать собираются! Они совсем ничего не поняли. Свинья-государство обнимет их своими жирными руками и выдавит из них весь воздух.
- Эти гомики прилежно цементируют проклятые патриархальные структуры. Мне приходится охранять руль от его рук, которыми он увлеченно жестикулирует.
Христиан продолжает свои причитания, но уже тоном выше. - Нет, они жаждут того, добровольно подчиняясь всей засранной системе, чтобы хотя бы раз "в белом" сочетаться законным браком. Трепотня - все, что я могу об этом сказать. Самопорабощение. Вообще мне больше не доставляет никакого удовольствия быть голубым!
Я становлюсь адвокатом датчан, стремящихся к браку, я начинаю издалека. Чувства удовлетворения у меня при этом нет. Я говорю о недостающих правах, что может чертовски отяготить и осложнить существование голубых:
- Гетеросексуалки путем замужества тащат домой в немецкий рейх сказочных принцев со всего огромного мира, мы же - бесправны, у нас связаны руки - это к примеру.
Одним глазом наблюдаю я за Эдгаром, который, скучая, смотрит в окно. Не убежденный моей речью, Христиан продолжает болтать: - Если бы голубые не воспринимали брак всерьез, не цеплялись бы за мещанское представление о том, что любовь имеет нечто общее с браком, я бы еще позволил с собой поговорить. Нет, им хочется играть в замужество. Кстати, вы оба у меня тоже под подозрением. Христиан потягивается.
- Нет уж, идите на свадьбу, а я тем временем подцеплю в порту матроса. Эдгар не выдерживает.
- Откуда ты, Христиан, знаешь, чего я хочу и что для меня "хорошо"? Ради предосторожности я снимаю ногу с педали газа. Тон Эдгара становится еще более резким.
- Эта диалектическая галиматья о том, что брак убивает любовь, а любовь - брак, только трескотня! Ты говоришь о любви, а подразумеваешь секс. Охоться на матросов и собирай трофеи!
- Ребята, прошу вас! - я пытаюсь их примирить, - наше первое путешествие в Данию..., радуйтесь, что после сорокалетнего запрета, мы можем, наконец, посетить наших северных "сестриц" на их родине. Кстати, один датчанин у меня уже был.
Христиан и Эдгар злобно отводят глаза друг от друга.
- Почему никто не спросит, кто это был? - продолжаю я ворчливо, - его зовут Эрик, и сегодня вечером он вступает в брак.
- Кончай, наконец, эту болтовню! - набрасывается на меня Христиан. Мое стремление к гармонии беспредельно, так быстро я не сдамся. Заимствуя голос старой доброй Цары2, я транслирую тремоло в грозовые облака, скучивающиеся в сером небе над автомобилем: - Если один немецкий мужчина любит другого немецкого мужчину и, кроме того, говорит громко и четко, что хочет вступить с ним в брак, то пусть он не удивляется, что даже у кого-то из своих нет сил это терпеть, и у самой фрау Зюсмут* терпение лопается..
Никто не смеется. Эдгар нервно потягивает сигарету.
- То, что в Великой Германии милочка Рита не может далеко высовываться из окна, это я понимаю. В конце концов опасности подвергается священный брак и нужно думать о своих избирателях. Но вопли о гибели гомосексуального наслаждения я нахожу смехотворными. Главное же то, что мы, в Германии, не имеем права вступать в брак. Они - гетеросексуалы - не позволят нам этого. И прежде всего - главный гетеросексуал. Эдгара уже не остановить:
- О'кей, для меня жизненно необходимы личные связи, я хочу какой-никакой, но семьи. Как она должна функционировать, я сам точно себе не представляю. Но я хочу семьи. Ты одержим сексом, милый Христиан, это тоже мания. В принципе, мы говорим о двух разных вещах.
- Минуточку, - Христиан повышает голос, - я ничего не имею против личных связей, в том числе и продолжительных. Только в каких браках через много лет секс еще сохраняется? Брак - это смерть наслаждению. Острый секс и брак себя взаимоисключают.
- Не делай вид, - прерывает его Эдгар, - что голубые на земле когда-то уже имели возможность это попробовать!
Христиан наслаждается ситуацией, из него так и лучится самодовольство. - Брак - нет, но они, несмотря ни на что, накопили такой же опыт, как и гетеросексуалы, которые себя не обманывали в вопросах секса: секс анархичен, не имеет ничего общего с будущим и с социальным обеспечением на старости лет. Ты хочешь половое влечение голубых выдрессировать до положения домашней собачки, как и обращается со своими влечениями большинство гетеросексуалов. Надеюсь, что датские матросы не подчинились влиянию здешнего движения голубых.
С правой стороны я читаю дорожный указатель - "Копенгаген 25 км". - От ваших споров у меня начинает болеть голова. Может быть вы поговорите о своем опыте и перестанете строить из себя адвокатов миллионов. В Копенгагене наверняка есть много других приятных вещей: Тиволи, например. И курящая королева, которую в любое время можно встретить на улице. Говорят, что ее гвардейцы тоже не от уродливых родителей.
Кстати о браке. Однажды в своей жизни я тоже хотел вступить в брак с мужчиной, с Вилли со двора напротив. Мне тогда было восемь лет. Вилли вообще-то должен был жениться на Инге, так как у нее под передником от него кое-что выросло. Но Инга была потаскухой, настоящей потаскухой, как это подтвердила моя мама, беседуя с тетей Эрной в гладильной комнате. "Потаскуха, как в учебнике. Такой милый парень как Вилли не для Инги". После этих слов я вылез из моего укрытия под столом и каркающим голосом провозгласил путь спасения для Вилли.
- Если Инга ни на что не годится, тогда я выйду замуж за Вилли! Мать невозмутимо отпускает в мой адрес мудрый комментарий:
- Так точно, домашнее хозяйство ты вел бы лучше, чем эта легкомысленная девчонка!
Вилли любили все. Я полагаю, это объяснялось каким-то образом его крепкими мускулами и застиранными синими рабочими штанами. Потому что они всегда где-то были разорваны - то на правом бедре, то - на левом, а то даже и на заднице, и через дыры проглядывали горы мускулов.
Больше всего мне нравилось наблюдать за ним, когда он запрягал лошадей, ставил ногу на подножку и сильным рывком взмывал на козлы. Иногда при этом через дыры виднелись его красные тренировочные штаны. Вилли любил я, но женился он на Инге. Прекрасная история, не так ли? Оба устало кивнули мне.
- Собственно, - Христиан опять обратился к Эдгару, - перед законом все люди должны быть равны, все равно, живут ли они семьей или нет. Государство должно содействовать только воспитанию детей.
- Ха, ха, ха, - послышалось из угла, где сидел Эдгар, - революционер проповедует о голубе на крыше, а мы, практики, имеем в виду воробья в руках. Речь идет о партнерстве. Между людьми - здесь и сегодня. Между мужчинами и мужчинами, между женщинами и женщинами, по мне так и между матерью и дочерью, которые, неважно по каким причинам, живут вместе. Одиночество не встречается в твоем словаре революционера, милый Христиан. Ты уже не так и молод.
- Спасибо, милейшая Кассандра, - отмахнулся Христиан. Мы въезжаем в Копенгаген, мое сердце бьется быстрее, я ликую: я в запретном городе, закрытом для меня в течение целой жизни. Лихорадочно я кручу ручку, опуская стекло, и ору датчанам на тротуарах:
- Мой запрет на посещение Копенгагена кончился! Я свободен, я имею право приезжать к вам! Когда мой припадок закончился, я упрямо твержу, обращаясь к рулю:
- Я выйду замуж за Вилли!
- IV -
- Оле переводит:
- Депутат от социалистической партии взволнована, чувствует себя польщенной - ее пригласили провести регистрацию Эрика и Кима.
- Я здесь не для того, чтобы давать полезные советы. Я хотела бы сказать о партнерстве, которое соединяет людей, любящих друг друга. Партнерство значит дарить любовь другому. Нелюбовь, властную и требующую, а любовь терпеливую, дающую каждому возможность сохранить свою свободу. От наших партнеров мы многого ожидаем и многого требуем. Но опасность заключается в том, что эти требования и ожидания слишком высоки, да и определить их мы не всегда можем. Таким образом мы часто переживаем разочарования и поражения, что отражается на наших взаимочувствах. Думаю, что лучше воспринимать вещи такими, какие они есть. Ведь часто случается так, что иногда происходит не то, чего ожидают. Регистрация - это обещание сохранить и защитить взаимную любовь в будущем. У вас тоже будут проблемы, такова жизнь, речь идет о том, чтобы решать их вместе. Запатентованных рецептов для этого нет. Пусть терпимость и готовность помочь создадут почву вашему союзу.
Я вспоминаю свое бракосочетание двадцать лет тому назад в ратуше Панкова, заплесневевшего чиновника, пробубнившего пару пустых слов о новом супружеском счастье в социализме и со сноровкой врача по кожным болезням бросившего звукосниматель на долгоиграющую пластинку со свадебной музыкой, предписанной министерством. Царапина на пластинке до сих пор режет мне слух.
На вопрос депутата: "согласны ли вы...?" - Эрик и Ким ответили: "Да". Они поцеловались и этим скрепили свой союз на всю жизнь.
Мы пристроились в очередь поздравителей. Застенчиво, как два конфирманта, сияющая пара принимает пожелания счастья. Я спокойно целую Эрика в щеку и шепчу ему на ухо: "Помнишь нашу жизнь в Варнемюнде на маленьком катере в Старой протоке? Тебе было семнадцать, а мне - двадцать восемь. Ты громко смеялся над своим открытием, когда на восходе солнца мы вынуждены были покинуть свое любовное гнездышко. Как петух и тихое утро, ты прокукарекал: "Мы любили друг друга на военном судне!"
Ты взял мою голову в свои руки, и смеясь, показал на обозначение "War" на буге катера. Нескоро я смог догадаться, что "War", обозначавшее Варнемюнде, по-английски означает "война". К вечеру я доставил тебя на паром, идущий в Копенгаген. В поезде на Берлин я горько плакал. В моей стране я боялся даже такого нежного датчанина, как ты. Теперь все позади. Всего, всего самого хорошего, и для тебя и для Кима.
- V -
Я прошу Оле подвести меня к родителям молодоженов. Пока мы пробираемся к их матерям, я узнаю от Оле, что их отцы умерли.
В носу у меня еще стоит запах кожи и пота. Оле представляет меня как восточногерманского приятеля Эрика, который теперь, после падения берлинской стены смог посетить Данию. Мать Эрика уверяет:
- Сегодня такой прекрасный день для нас всех. Вы впервые в Копенгагене, и у меня такой счастливый день. Хорошо знать, что Эрик и Ким связаны между собой официальным путем.
Она просит меня написать достойный отчет о празднике, чтобы немцы узнали, какая прогрессивная и гуманная страна Дания.
Мать Кима желает всем немецким парням и девушкам, живущим так же, как ее сын, тех же прав. И с гордостью она добавляет: - Из моих детей Ким самый лучший.
Я узнаю, что старые женщины увиделись сегодня впервые и твердо договорились стать для обоих мальчиков не драконами, а хорошими тещами. Они хотят регулярно встречаться и поддерживать своих сыновей и зятьев всегда, когда это возможно. "Страха сообщить об этом соседям у нас нет", - говорит мать Эрика за обеих.
- Кто спросит, услышит: наши мальчики пара по закону, официально зарегистрированы, мы гордимся ими. Оснований утаивать правду у нас нет.
Я желаю женщинам счастья и говорю им, как горды они могут быть тем, что с сегодняшнего дня относятся к передовым борцам фронта "Гей, тещи на Земле". Сердечно прощаюсь я с Эриком, Кимом и с их мамами.
Для Оле проведение регистрации явилось "большим сдвигом вперед в свободе выбора, полной победой демократии в Дании". С его точки зрения, в Германии и сторонники, и противники гомосексуальных браков стоят на ошибочных позициях. Вместо того, чтобы поливать друг друга грязью, им лучше бы почаще общаться друг с другом.
- Мы, датчане, - говорит он, - хладнокровнее. Борьба за узаконивание своих прав была в Дании связана с такими усилиями, которые нас, голубых, еще больше сплотили, - Оле ловко щелкает большим и указательным пальцами по остатку ленты красного серпантина, украшавшего крышу дома.
Для Хендрика и Тины, пары гетеросексуалов, бракосочетания всегда прекрасны. Тина даже считает свадьбы гомосексуалов еще более прекрасными. Она лукаво улыбается Хендрику: "А мы разве не будем жениться?" Хендрик покачивает своей белокурой шевелюрой датчанина и отвечает с иронией: "Если бы мы были парочкой голубых, тогда бы было намного проще, а так...Ты должен знать, - я ощущаю на своем лице его дыхание, - Тина и я любим особенное".
Слегка под хмельком я прощаюсь с Тиной и Хендриком и становлюсь на пути у Эрика, который хочет проскользнуть мимо нас: "Скажи, жених, как вы договорились о верности?" Эрик изумляется: "Верности? - ну и так и сяк ..." Копенгаген спит, когда мы закрываем за собой дверь "Stable-bar". Плечом к плечу проходим мы с Эдгаром короткий путь до гостиницы. Мы молчим.
Конечно, Христиан в конце этой недели в Копенгагене "не смыкал глаз". Из-за чего? Датчане "холодные и сдержанные". Христиан разражается громким смехом и свой остаток плитки яичного белка выбрасывает в окно автомобиля.
- Мой матрос не был настоящим, да он был и не датчанин. Мне в сеть попался лапландец из Тромсе. Это в Норвегии, у самого полярного круга. С одним мы все же должны согласиться - промискуитет невиданно пополняет образование. Христиан зевает и потягивается всем своим перетруженным телом. - Проводник спального вагона из Тромсе, который перед началом службы упаковывает в свой портфель коробку с бутербродами и матросский костюм, а в пункте назначения, в промежуток между прибытием и отправлением поезда, совершает свои похождения в матросском костюме скандинавским летом - в коротких штанах, которые лишь на три сантиметра длиннее, чем принято, а в остальное время года в длинных форменных теплых темно-синих штанах с большим клапаном спереди. Моя "матросская невеста" обещала мне написать мюзикл. Название у меня уже есть: "Никогда не влюбляйся в лапландца". Христиан насвистывает мелодию, которую я не могу воспроизвести: "Хорошо, не так ли?". Я чувствую его глубокое удовлетворение, и в глубине души ему завидую.
Эдгар впервые сегодня берет слово: "Прежде у нас было, что называется образовательное путешествие - довольно обывательское. В будущем наши затруднения с гомо-бракосочетанием, пардон, с регистрацией мы не будем больше скрывать за иронией и сарказмом"
- Возвращаясь к твоему подозрению, которое ты высказал по дороге сюда, дорогой Христиан, - мы вступим в брак только тогда, когда должны будем сделать это. Когда станет так, как у Вилли и Инги.
- О, - кричу я, - какой у меня хороший и милый муж! Кстати, у меня есть поручение для вас обоих. И ты, Христиан, с завтрашнего утра поддерживаешь Эдгара и меня в борьбе за введение гомо-брака в Германии, а когда мы это право завоюем, мы поддержим тебя при твоем низвержении гетеробрака. Это ли не предложение?
Я злюсь, может быть, кто-нибудь из вас в порядке исключения откликнется на мое словесное предложение. За спиной я слышу легкий храп. Христиан спит. Через несколько километров после границы мы делаем привал. Христиана никак не разбудить. Ворча, он отыскивает более удобную позицию для продолжения сна. Вдруг я подпрыгнул: Христиан расстегивает верхние пуговицы джинсов и через мягкую темную шерсть просвечивает налитое темной кровью припухлое пятно. В моей фантазии фальшивый матрос из Тромсе склоняется над Христианом и впивается в темные мягкие волосы на лобке. Я уставился на короткие штаны лапландца - в замедленном темпе лунного времени они становятся еще короче. - Эдгар! Иди пить кофе!
- VI -
В начале октября я еду в Норвегию. От Копенгагена до Осло я заказал место в спальном вагоне. Я остановлюсь также и в Тромсе.
В Копенгагене у меня стоянка три часа. Я набираю номер Эрика и Кима. Несколько раз женский голос повторяет одну и ту же фразу по-датски:
- Этот номер не подсоединен...
Перевод с английского С.Щербакова.
Смотрите также
· Gay, Славяне! # 1 
