Российский литературный портал
GAY.RU
  ПРОЕКТ ЖУРНАЛА "КВИР" · 18+

Авторы

  · Поиск по авторам

  · Античные
  · Современники
  · Зарубежные
  · Российские


Книги

  · Поиск по названиям

  · Альбомы
  · Биографии
  · Детективы
  · Эротика
  · Фантастика
  · Стиль/мода
  · Художественные
  · Здоровье
  · Журналы
  · Поэзия
  · Научно-популярные


Публикации

  · Статьи
  · Биографии
  · Фрагменты книг
  · Интервью
  · Новости
  · Стихи
  · Рецензии
  · Проза


Сайты-спутники

  · Квир
  · Xgay.Ru



МАГАЗИН




РЕКЛАМА





В начало > Публикации > Проза


Константин Кропоткин
Кошки-мышки

Не ищите черную кошку в темной комнате
Глупая народная мудрость


Тебе грозит опасность? Опасность от мужчин
Из фильма "Страна глухих"

КОТ

- Уяяууиуияуууу...

Я тяжко выныриваю из сна.

- Уяяууиуияуууу..., - повторяется грудной, дикий, нечеловеческий вопль.

Я смотрю на часы. Скоро семь.

- Черт, - говорю я и, нашарив ногой под кроватью шлепанцы, выхожу во дворик к бассейну.

Палевый кот, распластавшись у края воды, смотрит в кусты олеандров у стены.

- Кскскс, - подзываю я.

Он не обращает на меня внимания - поджав уши, лишь сильнее прижимается к бетонной плите.

- Уяяууиуияуууу..., - говорит он будто через силу.

Я подхожу ближе. Он меня не боится. Он здесь хозяин.

Он так думает.

Одним прыжком я оказываюсь рядом и изо всех сил пинаю его в бок. Тварь с воем хлюпается в бассейн.

"Пусть знает, кто здесь - кот", - удовлетворенно говорю я.


МЫШАТА

1.Фризе

Поначалу я пробую ловить их там, где проще.

В темной комнате.

Я прав, они сами тянут ко мне свои лапки. Пищат, копошатся... С трудом я продираюсь сквозь жадное звериное месиво, чувствуя еще не желание, но отдаленный, тонкий, и при этом уже довольно определенный намек на него. Но я не подстегиваю, не тороплю. Я жду. Как хищный кот подолгу прячется в густой траве, выискивая упитанную полевку, так и я, жду...

Пройдя из конца в конец всю "п", в форме которой устроена темная комната, я выхожу наружу. Внизу, на первом этаже "XXL" грохочет музыка. Здесь жизнь будто бы замерла - только колышутся и скользят тени. Синеватый призрачный свет от телевизора под потолком выхватывает лица, окаменевшие в нарочитом безразличии.

- Hi, - слышу я голос.

Я смотрю на него. У него острое снулое личико, сутулые плечи и печальные глаза усталого невротика. Он похож на грустную крысу.

Он смотрит на меня боязливо и выжидающе. Чувствуя жертву, я подбираюсь.

- Do you want to fuck with me? - спрашиваю я напрямик.

- Yea, - выдыхает он.

Мы возвращаемся в темную комнату. Я чувствую пальцем его глубокий пупок. У него мягкие плечи, предназначенные для того, чтобы надавить на них сверху. Он покоряется.

- Да, вот так, - говорю я, чувствуя его торопливые движения.

Сомнений быть не может. Это он. Мой мышонок.

В темной комнате тесно, смрадно, много чужих и слишком мало воздуха, чтобы, расправив легкие, я смог полюбить его так, как я хочу.

- Come with me, - приказываю я.

Он послушен. Он слаб. Черненький мышонок - беленькая шкурка. Мне жаль его и я, дрожа от нетерпения, веду его по железной лестнице вниз - в пьяную кутерьму первого этажа, а затем вытягиваю в теплую, как духовка, ночь.

- Freese, - называет себя он, словно мне есть дело до его имени.

Я не отвечаю, я веду его на место, которое приглядел накануне.

Недалеко от Плайя де ла Басса Родона, где загорают геи, есть каменистый нос, глубоко уходящий в море. Там нас никто не услышит. Только море, а морю все равно.

Но я хочу его там не из-за страха встретить случайных свидетелей. Вчера я вдруг понял, что размеренный шорох моря действует на меня, как гипноз. Под его неторопливый ритм я словно просыпаюсь. Я просыпаюсь от жизни. И если жизнь есть сон, то жизнь, пробужденная морем, и есть моя жизнь после сна. В ней я становлюсь ловким, уверенным, сильным, как те коты в моей сонной жизни, что не просят подачек, а просто берут свое.

Мы садимся на большой камень, медленно выдыхающий жар предыдущего дня. Я закрываю глаза, слушая волны.

Слабый треск. Я открываю глаза. Он рвет с себя футболку, путается в брюках, спеша отдать мне себя, будто боится, что я от него откажусь. Глупенький мышонок. Его возня, как нежданная скрипка, прорвавшаяся сквозь слаженное гудение морских труб, не отвлекает меня. Наоборот, я вмиг оказываюсь в центре мироздания, я обретаю гармонию с миром вокруг себя, а мир во мне, мой мир цвета бархатной испанской ночи, рвется наружу.

Я притягиваю голого мышонка к себе. Кусаю его губы. Он мычит, но не отстраняется.

Мне нравится целовать. Мой мышонок за три тысячи километров отсюда также терпит, когда я, целуя, кусаю его. Но там, дойдя до самого края, я не могу идти дальше. Не могу ответить на его ожидания. Я не могу любить его так, как ему нужно. И теперь я знаю причину.

Прежде мне просто не хватало моря.

Я царапаю ему голову, я выкручиваю его уши, похожие на маленькие раковины. Ему нравится моя пытка. Я беру в горсть его жирный загривок и заставляю лечь.

- Bareback? - вопросительно смотрит на меня он.

Музыка свивается в скрежещущий штопор. Кажется, что где-то на мель сел корабль. Желание внезапно оставляет меня, уступая место слепой безотчетной ярости.

Bareback? Он говорит "bareback"? Ему нравится играть со смертью?! А может, он ее в себе уже носит? Скольких мышат он испортил? Тепленьких, сладких мышат с пухлыми губками, шелковистыми шкурками.

- Мерзкая крыса!

Я хватаю его за волосы и что есть силы бью лицом о камень. Он булькает. Кровь разливается на камне черным пятном. Заразная кровь. Кровь скотины, притворившейся мышонком.

- Тварь! - оскорбленно кричу я.

Вновь и вновь я бью его головой о камень, пока, наконец, не чувствую себя отмщенным.

2. Хавьер

Испанец похож на авангардную елку, какую я однажды видел в журнале по дизайну. Мясистый нос, широкая и мягкая линия плеч, короткие ноги, стоящие широко и крепко. Покатые углы, еще больше смазанные из-за черного.

Он в черном с головы до ног. Тренировочные штаны блестят синтетическим блеском, на футболке мокрое антрацитовое пятно пота.

И всюду назойливое золото. Две цепи на шее, браслеты, кольца...

Да, я же сказал, он - елка. Я тихо смеюсь придуманному сравнению, но затем понимаю, что не прав. Я лжив. Я лгу себе. Я вижу, я чувствую - по наклону головы, по взгляду осторожно-жадному, по особой манере пить пиво, прижав локоть к боку - я вижу, что это - он.

Я приканчиваю свой джин-тоник и, осмелев под алкоголем, иду к нему.

- Oла! - говорю я, становясь рядом.

- Hola! - отвечает он, кратко задержавшись на мне взглядом.

- Куэ таль, - спрашиваю я про "как дела".

Он отвечает мне что-то, но я не понимаю его. Впрочем, мне все равно. Воздух наполнен размеренным ритмом. Он образует волну, которая подмывает меня, как камень у кромки моря. Волна несет меня. Я уже почти люблю его.

Прислонившись к стене, он смотрит на колышущуюся толпу, но отчего-то я уверен, что знаю о нем больше, чем он сам.

Я наблюдаю за ним краем глаза. Ожидание, натянутое как струна, вибрирует во мне. Еще немного и я запою от предвкушения радости. Музыка убыстряется, превращаясь в ликующую песнь. Да, сейчас, вот сейчас, еще немного...

Осторожно, робко он берет меня за руку.

Дааааааааа...

Большой мужчина с повадками застенчивой школьницы. Я чувствую, как под напором звуковых волн, бьющих в уши, как копья, моя голова разваливается на части, кусками перезревшего арбуза. Я обливаюсь потом, как соком.

- Мышонок!

Мой мышонок. Гладкое тельце - сладкий бочок.

Его зовут Хавьер. Я узнаю это в грязном углу между автоматом по продаже сигарет и стеклянной стеной, отгораживающей нас от танцующей толпы. Ему 47. Он испанец. Он не говорит ни на каких языках, кроме родного. Я не говорю по-испански.

- Chiko, - называет меня он, нежно водя по щеке указательным пальцем.

- Хавьер, - отвечаю я.

Он целует меня. Его губы мягкие и одновременно упругие. В них сладость меда и крепость хмеля. Я теряю голову, оказавшись в его губах.

- Хавьер, - с мукой отрываясь от него, бормочу я.

- Chi-ko, - раздельно повторяет он, втолковывая мне что-то как несмышленышу.

Мы идем к причалу. Он ведет меня. Быть ведомым оказывается приятно. Я слабею, у меня дрожат колени, я то и дело разворачиваю его к себе и целую.

Теперь я понимаю, каково быть мышонком. Это чувство ново. Оно дразнит меня. Мне хочется быть слабым, пищать, тянуть лапки и умирать в его руках.

Мы садимся в его машину. Она большая, черная, блестящая, как его засаленные штаны и потная футболка. Он слишком мал для своего джипа, но мне его достаточно.

Он сворачивает на обочину. Мы опять целуемся.

Здесь, на обочине, в двух шагах от Плайя де ла Басса Родона я узнаю, где живет седьмое небо. Оно в малом пространстве. Между ртов. Оно в переплетении языков. Оно пульсирует между слизистыми оболочками, принуждая горло стонать, а душу - падать в черноту, как в бездонную яму.

Из колонок хрипит испанка. В ее пении скрытая сила. Он закидывает голову. Он ослабел. Я понимаю это по истончившему голосу, по лихорадочному блеску глаз.

"Мышонок", - шепчет мне кто-то третий.

- Plaja? - говорит он и, не дожидаясь ответа, выходит из машины.

Я вынужден покориться.

Он сам хочет туда. На остывающие после зноя камни.

Я веду его по косе. Приближаясь к ее оконечности, я, как хорошо натренированное животное, слышу зов. Требовательный зов моря, приказ, которому я уже не могу противиться. Мои шаги становятся мягче, тише, ловчее. Теперь я кот. Теперь уже поздно.

Мышонок прыгает за мной. Его брюшко не в лад вздергивается кверху.

"Хавьер", - без охоты вспоминаю я его имя. Его имя мне мешает.

Мышонок, обретший имя, больше, чем мышонок. С именем его становится больше. Его становится слишком много, чтобы любить всего один раз.

Один раз и больше никогда.

Мы садимся на камни. Он тянется ко мне. Одну ладонь я кладу ему на подбородок, другую помещаю возле затылка.

Извернувшись, он лижет мне ладонь. Он доверяется страсти, но я уже отдаюсь зову. Легко, будто в стотысячный раз и все же против воли я резко дергаю его голову в сторону.

Короткий хруст.

Он мешком заваливается набок.

Он ушел. Мой мышонок ушел.

Легко. Так, как я хотел. И как еще будет.

И в этот момент что-то вырывает меня из жизни после сна, казавшегося жизнью. Голос крови уже не зовет меня.

Мне больно.

- Хавьер, - плачу я, прижимая к себе его тело.

3. Рююд

- Cerveza, coca-cola, aqua! Cerveza, coca-cola, aqua! - монотонно повторяет старик Пепе.

Черный, как головешка, он бредет по пляжу со своим ящиком, переступая через разморенных солнцем мужчин.

Вчерашняя ночь едва не убила меня. Отправив Хавьера в его новый дом, я был близок к тому, чтобы отправиться следом. Но меня удержал лишь мой мышонок. Тот, что ждет меня в стылой Москве. Я не хочу обманывать его. Я еще должен помочь ему.

Я должен показать ему море.

Это бремя надолго лишает меня сил. Вот и сейчас я могу лишь вяло лежать на песке, бесстрастно наблюдая за уложенными как попало телами.

Я вижу их, но не чувствую. Я не знаю, и не хочу знать, кто прячется в этих телесных оболочках. Разных, как шахматные фигуры, но одинаково пригодных для игры.

- Кокаина-героина-виагра, - лениво подтягиваю я в унисон Пепе, - Биллих-биллих-биллих! - говорю я, подражая крику турецких торговцев, подслушанному как-то в Берлине.

В шезлонге слева от меня кто-то одобрительно кудахчет.

Я присматриваюсь. Если он и мышонок - то очень старый. У него дряблый живот, под подбородком висит кусок кожи, слабые, изуродованные венозными буграми, ноги. Я отворачиваюсь.

Справа от меня лежат двое. Черный и белый, как негативы друг друга. Они встают и, взявшись за руки неторопливо, покачивая крутыми, сильными плечами, идут к воде.

- Ein Traum von Sitges, - говорит старичок из шезлонга.

Да, для этого немца они точно - недостижимая мечта.

Ему хочется поговорить. Или ему хочется меня? Ведь иногда мыши сами идут к коту в лапы? Я не пробовал пожилой плоти. Может это тоже вкусно?

Я делаю вид, что не слышу его, но когда он - спустя час - одев клетчатую панамку и зеленые шорты, начинает выбираться к набережной, в два счета укладываю вещи.

Он идет в "Picnic" - ближайшее кафе с дешевым розовым вином и обязательным для каждого посетителя "cafe con leche".

Я попадаю сюда с другого входа, скучающе обвожу глазами публику и, заметив, что пожилой мышонок примостился за столиком у самого края террасы, прошу официантку отнести вон тому сеньору бокал "rosado".

Он стар и некрасив. "Пусть, - решаю я про себя, - ведь когда-то и он был мышонком".

Он удивлен. Он ошарашен. Он озирается по сторонам в поисках нежданного поклонника. Последний раз его угощали, наверное, полвека тому назад. Меня забавляет быть волшебником.

Столик напротив него освобождается. Я сажусь сразу, едва воркующая стайка ирландцев в цветастых шортах покидает свои места. Я смотрю на старика. Он понимает. Через пару минут передо мной стоит бокал дарового вина.

Он не немец, как я подумал вначале. Он голландец. Его зовут Рююд.

- Китти, - вяло кокетничаю я.

Я притворяюсь кошкой. Ласковой, нежной кошечкой.

Он восхищенно смотрит на меня. Я понимаю, что и на этот раз оказался прав. Но это открытие не приносит мне удовлетворения.

Все известно наперед.

Да, он тоже - мышонок, а значит я - кот с когтями-лезвиями, упрятанными в мягких лапах.

Ничего не изменить.

Мы договариваемся встретиться в баре "7", где собирается самая веселая публика. Я иду домой.

Я скучаю по губам Хавьера. Я даже порываюсь пойти искать его и лишь с опозданием понимаю, что искать слишком глубоко и уже нечего.

И некого винить кроме моря, себя и еще того, кто связал нас воедино, заставив убивать тех, кого едва успели полюбить.

В "7" я прихожу на час позже, втайне надеясь, что его там уже не будет. Но он ждет меня. Он раскрывает объятия и мне не остается ничего другого, как прильнуть к нему. Мы пьем водку с колой, поем песни из последнего "Евровидения". Он весел и свеж настолько, насколько я кажусь себе грустным и старым. Моя участь тяготит меня. Я чувствую себя спеленатым в мягкую байку хищником. Мне достаточно раскрыть пасть, чтобы получить кусок мяса. Необходимый, но уже нежеланный.

После "7" мы идем в заведение через улицу смотреть на пожилую трансвеститку Рафаэллу с ее старыми поклонниками и их деревянными веерами.

Потом он тянет меня в "XXL", но я не хочу туда. Он предлагает "Mediteraneo", но от одного только слова меня начинает тошнить.

Я иду с ним по знакомой каменистой тропе, упирающейся в море.

Здесь, в третий раз хмелея от размеренного шепота воды, я смотрю на него. Он думает, что я его вожделею. Впрочем, он ни о чем не думает. Он слишком глуп, слишком стар, слишком пьян, чтобы думать. Я закрываю глаза, прислушиваясь к звукам.

- Maeuschen! - прижимается ко мне он.

Я вздрагиваю. В лунном свете его лицо вытягивается в морду. Он наваливается на меня. Он лезет ко мне со слюнявыми поцелуями. Он опрокидывает меня. Острые камни рвут мне спину. Он хрипит надо мной. Он выдавливает из меня жизнь.

Я выпускаю когти. Я рву его горло. Я давлю, что есть силы.

Я стискиваю его шею крепко и долго. Так долго, пока он не затихает.

- Мышонок! - говорю я, глядя в его стекленеющие глаза.

Глупенький, ты не распознал молодого сильного кота.

Сейчас я люблю его. Это тельце, нежное, розовое тельце, в последнем приступе жизни. Прекрасное рыхлое мясцо, словно созданное для того, чтобы мять, облизывать, рвать его на части.

Минут через пять на камнях от него не остается и следа. Накрепко привязанный к камню лапками, он плывет сейчас к своим собратьям.

- Вот и все, - говорю себе я.

Мне не грустно. Прежде я думал, что буду грустить. Ведь завтра уже уезжать. Но сейчас я рад, как бываешь рад хорошо сделанной работе. Может, я рад от того, что уверен - я сюда еще вернусь.

С тем, ради которого я попробовал убивать.

Он болен, мой главный мышонок. Он тяжело болен. Какой-то подлец заразил его и теперь мой мышонок должен умереть. Он не знает об этом, но я-то врач. Я сам брал у него кровь. Я сам колдовал над пробой, я первый увидел то, о чем знать моему мышонку незачем.

Теперь я понял, как сделать его счастливым.

Ему нужно море.

Где-то там на глубине, накрепко стреноженные, три моих мышонка колышутся в подводных течениях. Длинные ленты водорослей ласкают их разъятые тела, а рыбы водят вокруг них хороводы.

Картина, которую я представляю себе, так прекрасна, что я, словно против воли, издаю вопль. В нем торжество победителя, в нем ликование хищника, в нем обещание избавления.

- Уяяууиуияуууу...


КОШКИ-МЫШКИ

- ...Да что может случиться? - фыркает он, топорща усы.

- Всякое, - я настойчив.

- Со мной же не случилось, - возражает он, - приехал живой-здоровый и даже загорелый. Даже странно, при таком-то режиме.

Он морщит нос, сдерживая смех.

- Конечно, все по темным комнатам шарахался, - я стараюсь говорить беспечно, но застарелая обида сильнее. Мой голос дрожит.

- Что ты! - напускает он на себя удивленный вид, - я туда ни ногой. Я - порядочный.

- Сволочь ты порядочная, - я шутливо толкаю его плечом.

Он обвивает своей рукою мою талию.

Это успокаивает. Но страх не отступает, а лишь притупляется, как зубная боль, замороженная анальгетиками.

- У вас есть багаж? - девушка за стойкой делает вид, что не замечает наших объятий.

- Только ручная кладь, - отвечает он.

Мы берем наши посадочные талоны и идем к другой очереди - на паспортный контроль.

-...Наша фирма приглашает вас на сказочный берег Черного моря, - разливается по аэропорту бархатный женский голос.

От звуков, на фоне которых говорит рекламная женщина, мне становится неуютно. Я не люблю моря. Я никогда не видел моря и никогда о нем не мечтал. Тонны соленой воды, плещущиеся рядом, пугают меня даже в воображении.

- Не хочу я в этот твой Ситжес, - говорю я жалобно, - я боюсь.

- Боишься, что укусят?

В усмешке он поджимает губы, отчего его нос вздергивается, напоминая кошачью мордочку. Да, он похож на египетскую кошку. Ладную, с сильным поджарым телом и острыми ушами.

-...у самого синего моря...., - мечтательно говорит под потолком рекламная женщина и ее голос вновь смывают звуки набегающей волны.

Усмешка линяет с его лица. Он торопится надеть маску безразличия, но я успеваю заметить, как в серых глазах - на самом дне - купаются острые льдинки.

- Да... все... будет... хорошо..., - говорю я в такт морскому шуму.

Его зрачки расширяются, как под воздействием наркотика.

- Иди сюда.

Его клекот пугает соседей по очереди. Они расступаются, образуя вокруг нас мертвую зону.

- Нет, - говорю я, но он властно притягивает меня к себе. - Может останемся? - молю я и, как в омут, зажмурившись, утыкаюсь в его губы.

Мой первый публичный поцелуй. Мое последнее средство. Мои губы, два кусочка красной плоти. Я знаю, он любит их. Ему всегда нравилось их целовать. Он прикусывает мои губы. Мне больно, но я рад этой боли. Я терплю боль, ради любви. Моя любовь и есть боль. Он терзает мои губы так, будто прежде никогда их не знал. Я чувствую во рту терпкий привкус крови, но отвечаю на его поцелуи снова и снова, сквозь боль, теряя силы, умирая.

- Мышонок, - ласково урчит он.

Ситжес, июнь - 2003 - июнь - 2004