Константин Кропоткин. "Дневник одного г." - всего 99 руб. Закажи прямо сейчас! >>

Герои популярного в середине 2000-х годов сериала Константина Кропоткина - "Содом и умора" возвращаются на Gay.Ru! Роман, признанный в 2007 году "Книгой года" читателями нашего проекта и позже изданный в Германии, не забыт до сих пор.

...Кирыч, Марк и пес Вирус снова с вами по вокресеньям весной 2011 года.

А также - "Русская гей-проза 2010" с "Другими-разными" Константина Кропоткина.

- ...Гардин - его фамилия Гардин, - втолковывал я Манечке.

Мы уже выбрались из метро и шли от Садового кольца по Остоженке.

- Как штора, что ль? - спросила она, оглядываясь по сторонам. - Сто лет здесь не была. Надо же, совсем другая улица.

- Попроси Ашота - будет твоей. Пусть купит вам князь квартирку-пентхаус, - над нашими головами величаво, в медлительных волнах вечерней духоты колыхалась огромная голубая вывеска, сулившая квартиры - одна другой краше.

Ну, и дороже тоже. На днях западные статистики объявили, что эта улица - самая дорогая на планете.

- Ага, - сказала Манечка. - А лучше сразу дом. Ты в спортзал ходишь еще?

- Хожу.

- Возьми меня.

- Решила быть красивой?

Она не ответила - и правильно. Умница-девочка, подумал я, мне твои проблемы не нужны, у меня и своих навалом; зачем мне знать, что комплексуешь ты перед своим красавцем; досталась тебе редкая жар-птица - и красив он, и умен, и богат; и не знаешь, что теперь делать с эдакой роскошью, думаешь, что не заслужила, что уродина - не понимаешь, дура, что сама ты - редкой породы человек, свободна, чиста, по хорошему чиста, не запятнанна, не зашорена; в мире так много всего зауженного, зажатого, неправильно-неестественно-неверно закрученного, что увидишь, вот, свободную, как ветер, толстуху и на руках носить готов.

Потому что живая.

- Я не знаю точно, почему мы идем, - предупредил я, - Но по идее...

- Но идем же, - перебила меня Манечка. Вопросы логики ее, видимо, никогда не интересовали.

- ...и ежу понятно, что нас пошлют к чертями собачьим, - договорил я.

- А я не еж, мне непонятно, - сказала Манечка, и дальше бодро маршируя по улице, которая хоть и считалась самой дорогой на планете, но по количеству буераков могла бы тоже претендовать на чемпионство. Получается, измеряли условные статистики не цену, а глупость - неразумность вложений.

- Какая же духота. Просто умираю, - она потрясла на себе черный льняной сарафан, помахала на вспотевшее лицо, на прилипшие ко лбу темные кудряшки.

С утра прошел дождь, в обед настала жара, а к вечеру духота образовалась; я тоже взмок.

Хотя это, может, и от волнения было.

Мы шли к любовнику человека, подозреваемого в убийстве, и собирались упросить его предоставить алиби.

Случай в жизни не самый рядовой.

- Как к церкви-то пройти, - на нас налетела молодая женщина. - Куда идти-то?

Молодая-то, молодая, но жизнь ее уже порядком прокоптила - волосы у нее были желтые, а зубы коричневые.

- Не знаю, - сказал я.

- А вы куда идете? - не отставала она (а кружева у нее были бежевые, как прокуренные, а юбочка была в тон, а босоножки - на высоченных каблуках - с красными каменьями на ремнях возле кривых запыленных пальцев).

- Вам что надо, женщина? - спросила Манечка, повысив голос до режущего слух визга.

- Мне в церковь, - сказала та. Глаза распахнула еще шире. Синие - я специально посмотрел. С поволокой. Глаза речной синевы были словно пленкой покрыты, как пачка творога в супермаркете.

- Вы не туда, женщина, идете, - сообщила Манечка этим своим противным голосом. - Вам через дорогу надо и в переулок, - она махнула в нужном направлении, - Вон, туда, женщина. Идите.

- Там не пускают. Закрыто все. Икону привезли. Чудотворную, - она не произнесла даже, а просвистела - столько пыла и жара скопилось в странно дергающемся, замотанном в бежевое кружево, теле. Странные пошли нынче божьи невесты.

- Вам все равно не туда, - сбавила Манечка тон, - дорогу перейдите, дальше во второй проулок, там дальше ограда. С другой стороны обойдите. В ограде дверца есть, постучите, скажите, от Егорыча - вас пустят.

- Господь хранит тебя! - взвыла она. Помахала на Манечку - словно двумя огромными стежками прошивая воздух - и кинулась на дорогу.

Взвыли шины машин, но господь спас божью дщерь и там, понеслась она на своих каблучищах по противоположной стороне и сиганула в указанный Манечкой переулок.

- А кто такой Егорыч? - спросил я. Мы пошли дальше.

- Понятия не имею.

- Слушай, ну, нехорошо над блаженными-то издеваться.

- Если человек хочет чуда, то непременно его получит.

- А если не получит, значит, не хочет?

- Какой дом-то? Этот?

Я сверился с листком - маршрут я специально на компьютере распечатал.

- Вроде, он.

Дом был большой, вспученный, с полукруглыми ярусами балконов и витыми решетками. Новодел, но с явными поклонами началу прошлого века - понятно было, что эти цветочные орнаменты на штукатурке произросли из прекрасного русского модерна. Убогие правнуки красавца прадеда.

Напоминал мне дом-куча и какое-то другое сооружение, только я вспомнить не мог, какое.

- Да, он, - уже тверже произнес я.

Судя по адресу, который прохрипел мне в трубку Аркаша, здесь и жил тот товарищ, с которым он, гаденыш, наставлял рога покойному Андрюше. Сейчас Аркаша расплачивается за дурость предварительным заключением и неясными перспективами - могут ему и срок впаять. Хотя..., - меня почему-то испугала эта мысль - обитатель вспученного дома, может, спас проституту жизнь. Ведь трупа могло быть и два. Вот - заскакала мысль - ворвались чужие люди к Андрюшке в ателье и уничтожили все живое, что попадалось на пути. Будь там и Аркаша, то и он мог бы уйти вслед за портняжкой - и кружились бы они сейчас сообща в сладко-пряном гейском раю.

Я, кстати, считаю, что гейский рай должен существовать: бедным мужеложцам столько при жизни терпеть приходится, что уже по закону соообщающихся сосудов должно бы восполедовать им за страдания вознаграждение. И живет сейчас Андрюшка где-то в другом мире - там исполняются все его неисполненные желания, одно за другим.

Как бы мне еще заставить себя поверить в эту чушь?

- Как, говоришь, фамилия гражданина? - спросила Манечка, рассматривая инициалы на табличке из золотистого металла на стене возле входа двери, - Шторин?

- Г а рдин.

- Значит на "гэ", - перебрав пальчиками кнопки на табличке, она нажала самую верхнюю, - Он тут один всего, голубчик. Другие, то "жэ", то "пэ". "Йот" даже есть. Наверное, иностранец.

- Кто? - произнес из невидимого динамика тусклый мужской голос.

А я-то так надеялся, что никого дома не будет! Ждешь чуда, ждешь...

- Ну, говори, - прошипела Манечка, толкая меня.

- Мы от Аркаши, - проблеял я.

- Эт-то кто еще такой?

- Он был у вас неделю назад. Ночевал, - я поднатужился, подыскивая аргумент повесомей и..., - 178, 81, 17 и 5! - выпалил я, вспомнив, как аттестовал любовника покойник Андрюшка.

Манечка испуганно вытаращилась.

- К камере подойдите, - потребовал голос.

Мы огляделись, но ничего, напоминающего камеру, не увидели.

- Вижу. Да, - сказал голос, разглядев нас на каком-то из наших вращений. Дверь загудела, сигнализируя, что замок открыт. - Последний этаж, - произнес он, затем скрипнул и отключился.

- Суровый дядя, - сказала Манечка.

Мы прошли через полутемный вестибюль, загрузились в лифт, обшитый деревом и отделанный желтым металлом.

- Швейцара в ливрее не хватает, - сказал я, когда лифт тронулся.

- И пальмы в нечеловеческий рост, - добавила Манечка. - Только почему-то зеркала нигде нет. Негде девушке губки накрасить.

- Ты замуж выходить пришла? - я издал нервный смешок.

- Я буду производить впечатление.

Двери лифта разошлись, а на пушистом ковре лестничной площадки нас уже ждали.

На Манечку мужчина даже не посмотрел, хотя вышла толстуха первой и, задрав клокастую голову, изобразила самую лучезарную из своих улыбок.

Цепкие светлые глаза этого мужчины в серо-голубом - средних лет и усредненной комплекции - уставились на меня. Взгляд его был неподвижен, как у машины - что хотел он вычитать из моего внешнего вида? Что можно понять по рубашке в клеточку с закатанными рукавами, по синим джинсам, по шлепанцам и сумке с войлочным верхом?

- Так это вы! - узнав, не сумел сдержать я изумленного вздоха.

* * *

Дневник одного г.

- Тесен мир, - ловко подхватила Манечка. Узнала?

Мы прошли в квартиру, за дверь светлого дерева (единственную на этаже). Гардин щелкнул за нашими спинами засовом - в этом лязганьи мне послышалось что-то зловещее. В просторном квадратном фойе все двери были закрыты - наверное, специально, чтобы мы лишнего не увидели, подумал я. Неровный темный кафель пола, массивные тумбочки по стенам, стены в вишневых узорчатых обоях, абстрактная крупноформатная мазня в золотых рамах, водопады искрящегося хрусталя под потолком - здесь царил типичный шик 1990-х, времени лихорадочной гонки за самой богатой из разновидностей красоты - кич, на фоне которого любой человек выглядит молью, не говоря уже о Гардине, типаже, скорее, бледно-сером.

Моль. Как же зовут его? Неужели и правда Миша?

- Что вы хотели? - спросил он. Мой возглас он оставил без внимания. Наверное, не узнал.

Я взял себя в руки.

- Наш общий знакомый попросил передать вам свою просьбу. У него проблемы. Он сейчас в полиции. Утверждают, что он совершил..., - мне было трудно выговорить это слово, - ...преступление. Но он не мог его совершить, потому что в тот момент был с вами. То есть, у вас, - глаза его ничего не выражали. А на щеке - надо же, точно! - можно было разглядеть едва заметную щербину, вроде старого шрама. Я добавил, - Он так говорит. Просил, вот, вам передать.

- И все?

- Он может сказать в полиции, что в ту ночь был у вас, поэтому в ваших интересах...

- Все? - повторил он, не меняясь в лице. Он был похож на кагэбэшника. Почему все тайные богатеи похожи на шпионов?

- Нет, не все, - вышла вперед Манечка. - Если вы не поможете человеку, то ему грозит страшное наказание - тюрьма, или даже электрический стул.

- Мы не в Америке, - сказал он. Гардин. Его фамилия - Гардин.

- Вот именно, - Манечка несла дальше. - О какой законности в наше время в нашей стране можно говорить?

- Даже если улик не найдут, его все равно могут засудить чтобы закрыть дело, - подтянул я, - Жалко человека.

Вдвоем уговаривать и впрямь было проще. Как бы я один выкладывал ему все это? Тогда, когда я увидел его впервые, он показался мне вялым, бесхребетным каким-то, но тут, в нарочитой пошлой роскоши, я бы, пожалуй, не решился устраивать ему гадости - он сам-то хоть и невелик ростом, но в родных декорациях выглядел звенящим стальным клинком. Опасным человеком, которого не стоит злить зазря.

- Я не знаю, о ком вы говорите, - сказал он.

- А зачем тогда впустили, если не знаете? - спросила Манечка. - Не сходится.

- Вот он, - я достал из кармана распечатку. Ее я у Марка затребовал; мой сожитель, неутомимый собиратель луков, всех подряд фотографирует, не спрятался от его айфона и гладкоструйный проститут.

- Это все? - даже не взглянув, сказал он.

- Да, - сказал я, понимая, что миссия моя закончена.

- Вам же ничего не будет, - сказала Манечка. - Скажите, что человек был у вас, вы всю ночь в нарды на раздевание играли. А консьерж пусть подтвердит. Или камера наблюдения - есть же она в такой-то громадине.

Он (Гардин, его фамилия Гардин, почему я все время хочу называть его местоимением?) подошел к двери и загремел засовом.

Вот и славно, мелькнула в голове успокоительная мысль. Долг свой я выполнил - все остальное на совести этого замороченного сморчка.

- А вы не нефтяник, случайно? - спросил я неожиданно для себя самого.

- Нет. А что? - не оборачиваясь, сказал он.

- Жаль. Я - журналист. Собираю информацию о богатых нефтяниках. Хотя сойдут и газовики. Мне нужно что-нибудь из энергетики.

Он не ответил. Открыл дверь, указал на выход.

- Вам сюда.

- Слушайте, а зачем вы нас тогда впускали? - спросила Манечка.

Он усмехнулся. В неподвижных глазах заплясали чертенята.

- А ты как думаешь? - он в упор посмотрел на меня.

У меня по коже побежали мурашки.

- Что же, и даже тортиком не накормите? - влезла Манечка, которой и сам черт не помеха.

- В другой раз, - сказал он.

Дверь грохнула, мы остались одни на лестничной клетке.

* * *

Содом и умора.

- Шторин, - сказала Манечка. Прозвучало, как ругательство.

- Ничего, в другой раз замуж выйдешь, - сказал я.

- Да я бы вышла. Не знаю только за кого, - пробурчала она. - Один мусик, другой гусик...

В молчании, не говоря друг другу ни слова, мы спустились на лифте вниз и вышли на улицу. И только когда нас снова обняла влажная духота летнего вечера, Манечка хлопнула себя по бокам.

- А ты шантажист! - захохотала она.

- Почему? - я и правда не понял.

- Я что ли угрожала? Ты ж сам говорил, если не будет Шторин паинькой, то расскажешь про него в прессе.

- Никому я не угрожал! - я возмутился, - Я информацию собираю для статьи. Мистер Бойл. Не слышала про такого? Он - канадец, нефтяник по профессии, себе любовника завел, у него теперь семейное счастье. Мне информанты нужны. Можно анонимно. Откуда мне знать, как с этим делом в России. Я ж с нефтяниками не сплю.

- А что ты Марка не спросил? - спросила она.

- А он, значит, спит, - сказал я.

- Ну, - промурлыкала Манечка, - Он же со всеми на короткой ноге. Спроси у него про его шотландца.

Я вздохнул.

- Не колется. Говорит, что к о н ф и д е н ц и а л ь н о.

- Только предупреждаю, - сказала Манечка. - Ашотика я тебе не сдам. И не смотри на меня так!

- А он то при чем? - снова изумился я. Ход ее мысли был сегодня особенно непредсказуем.

- Ну, у него же тоже связи есть.

- Связи, - теперь был мой черед усмехаться.

Мы медленно пошли назад к метро.

- Может, машину поймаем? - предложил я. Мысль о специфической вони московской подземки была невыносима.

- Чтобы в пробке застрять? Ты забыл?! Сегодня чудотворную икону дают.

Улица и правда была до отказа забита машинами, на обочине не было ни одного просвета.

На другой стороне дороги я увидел знакомое кружево и белокурый кок.

Ай!

Не нашла тетка дороги к чуду.

- Пойдем побыстрей! - сказал я.

Но она нас уже увидела и бросилась через дорогу под визг и вопли медленно текущих автомобилей. Я чуть глаза со страху не зажмурил, ожидая новое соитие бормашин: одна визглива от природы, другая - по щучьему велению... Сейчас начнут ругаться, выяснять отношения...

- И внесли! - встав перед нами, объявила прокопченая богомолка. Прежде тряслась, как в лихорадке, а теперь просто колыхалась, как трава, или дерево в бурю.

Глаза у нее были совсем безумные, как бывает у близоруких, силящихся рассмотреть мир перед собой, но не имеющих для того возможностей. Почему чудо и чудовище всегда бок о бок? в тоске подумал я.

- И спела я величание. И как стало радостно. Как благодатно душе моей...

В кармане затряслось, задребезжало. Мобильник у меня уж который год, а дергаюсь я, как будто звонят мне в карман впервые.

- Сколько ты хочешь? - без "здрасте" произнес мужской голос. Знакомый голос. В испуге я нажал на кнопку "отбой".

Термитник, подумал я. Дом Гардина на самой богатой улице планеты напоминал мне термитник - пузырчатое сооружение, в котором живут термиты, блеклые слепые муравьи - "насекомые с неполным превращением", как мне тем же вечером сообщил интернет.