''Теперь везде будет написано, что они - гомосексуалисты''

Впустили не сразу.

Из окошечка послышался окрик. Приглушенный стеклом, голос показался Сергею грубее и жестче, нежели выглядела издавшая его женщина средних лет в белой явно форменной рубашке. Приветливо улыбаясь, она просила документы.

Предъявили.

Паспорт Сергея - небольшой новенький прямоугольник, закатанный в пластик - будто сам выскользнул в руку из его портмоне.

Кирилл покосился.

Его собственный паспорт выглядел нелепо - большой, грязно-красный с облезшим до черноты гербом и обтрепанными краями.

- Он действителен? - вдруг засомневавшись, спросил Сергей.

- Шеф, обижаешь, - сказал Кирилл.

На документ Сергея вахтерша глянула лишь мельком, а паспорт Кирилла полистала внимательней, лишь с третьего раза отыскав нужную вклейку. Наконец, с улыбкой, в которой Сергею почудилось облегчение, она вернула документы и показала в сторону двери с причудливо витой решеткой поверх матового стекла.

- Нам наверх, - сказал Сергей, стоявшему перед дверью, пожилому охраннику в белом пиджаке с золотыми галунами. - У нас назначена встреча.

По-немецки это звучало смешно: "термин". С ударением на второй слог.

Старик с гвардейской выправкой, помедлив, сделал шаг в сторону. Его спина казалась деревянной, а глазки острые, булавочные. Он словно не одобрял, хотя и не знал ровным счетом ничего.

Здесь никто ничего не знал. И не узнает никогда.

Лестница оказалась крутой, с высокими ступенями, и, поднимаясь, Сергей подумал, что с нее, наверное, попадало уже немало женщин на каблуках. Не без удовольствия он представил себе большой комок, белый и раскидистый, который с приглушенным грохотом катится вниз.

Старинным у здания оказался только фасад: поднявшись, они очутились в современном просторном зале с паркетом из темных широких плашек, с двумя огромными окнами-витринами, напротив которых, возле другой стены, высился громадный древний шкаф - на вид будто бы платяной. Сергей поймал себя на мысли, что и тогда, пять лет назад, видевшихся теперь вечностью, он точно также сказал сам себе: "Многоуважаемый шкаф".

Рядом со шкафом находилась массивная дверь, которая тут же открылась, и на них пошли люди: они были синевато-черные, а одежды на них - пестрые, яркие, будто взбитое в пену цветочное варево. Негры оживленно переговаривались, блестя зубами и белками глаз, иногда вплескивая атласно-розовыми ладонями.

- Мартышки, а туда же, - сказал им вслед Кирилл.

Без всякого, впрочем, осуждения.

По правилам они должны были придти с переводчиком.

Кирилл по-немецки не говорил, но, назначая дату, чиновница задала какой-то уж очень простой вопрос, на который Кириллу оставалось лишь утвердительно кивнуть:

- Я-натюрлих!

Кажется, это было что-то про родственников - позовет ли.

Ответ ей понравился, больше вопросов не возникло, но сейчас, снова оказавшись в ратуше, Сергей все равно чувствовал себя воришкой, которого вот-вот заставят вывернуть карманы. Впрочем, эта роль уже давно перестала его смущать.

Дверь только выглядела тяжелой: она подалась без труда, а когда мужчины оказались внутри, сошлась с другой половиной без звука и почти без зазора.

- Молодцы немцы, умеют же, - снова похвалил Кирилл.

В другой раз Сергей сказал бы ему, что не все здесь так хорошо, как кажется на первый взгляд, но момент сейчас был неподходящий, и тень недовольства послушно отодвинулась, хоть и не растворившись совсем, но, по крайней мере, не мешая.

Они подошли к сидевшей за полукруглым столом молодой женщине, выглядевшей секретаршей. Сергей назвал их имена, стараясь отчетливей произносить трудные для немецкого слуха славянские шипящие. Тряхнув головой, одетой в высокую белую прическу, как в тюрбан, она сверилась с бумагами на столе. Пальцы у нее были тонкие, а на каждом ногте по розовому полю тонко и затейливо вился серебристый цветок.

- Дорогая телка, - вполголоса прокомментировал Кирилл, а Сергей отметил, что и сам только что подумал о том же.

О том же, хоть и другими словами.

Дежурно улыбнувшись, она вложила бумаги в темно-синюю папку, вытянула из-под стола тело, оказавшееся даже слишком длинным и, сильно заваливаясь на бок, скрылась за следующей дверью - тоже высокой и тяжелой.

- Инвалидка, - произнес Кирилл.

- Наверное, квотная, - отозвался Сергей, а сам подумал, что не слишком хорошо понимает, что значит это слово, а вспомнил его потому, может, что хочет выглядеть знатоком перед Кириллом.

Вообще, Сергей вряд ли решился бы на всю эту канитель, будь Кирилл другим. Таким же, например, как Семеныч, мелкий лысоватый человечек с брюшком и толстыми ножками иксом на совсем крошечных, как копытца, ступнях.

Семеныч выдувал много слов и производил много движений, отчего выражение "метать бисер" казалось уже буквальностью. Он называл себя "фермитлер", по обычаю большинства русаков-мигрантов говоря на нелепой двуязычной смеси, а вид имел такой ненадежный, что его посредничество Сергей поначалу воображал себе в виде хлипкого мостка между зыбучим песком и топкой трясиной.

Но Кирилл оказался вполне Кириллом, и Сергей согласился.

Колченогая красавица снова возникла перед ними и велела проходить.

За много лет эта комната совсем не изменилась. Она осталась большой, светлой. До пояса обитая деревянными панелями, с тусклым ковром на полу, с витой люстрой высоко над их головами, это помещение по-прежнему напоминало очень хороший ресторан, из которого вынесли всю мебель. У стены все также стоял огромный приземистый стол с зеленым сукном, а над столом в полстены красовался портрет с человечком в зеленом камзоле, белых чулках и парике, который, стоя на холме, любовался лежащим у его ног городом.

Здесь, наверное, все оставалось на своих местах десятилетиями, набираясь мудрости, но, не покрываясь при этом пылью - эту особенность Сергей замечал в богатых немецких домах, и она ему чрезвычайно нравилась.

Их поджидала худощавая блондинка в белой блузке и брюках. Блузка коробилась, выдавая некрасивую куриную шейку, а штаны сидели, как вторая кожа, если не украшая, то, по меньшей мере, сглаживая резкие углы костлявых бедер. Отчего-то Сергей знал, что задница у нее плоская, хоть и крупноватая для такой худобы.

Она пожала руку каждому из них, поклевывая в приветствии остреньким носиком.

- В вашей жизни наступил особенный день, - женщина встала у стола, а руки со сцепленными в замок ладонями, задержала у груди, будто приглашая к молитве. - Ваши чувства оказались достаточно зрелыми...

Слов сухопарой чиновницы Кирилл наверняка не понимал, но уже ее интонаций оказалось достаточно. Он глядел на нее исподлобья, расправив плечи и широко расставив ноги. Он был похож на борца перед поединком, и в гардеробе его повадок эта поза была, наверное, единственно возможной - соответствующей моменту, которому полагалось выглядеть торжественным.

Слушая чиновницу, Сергей почувствовал, как напрягается, деревенеет и его спина, заодно некстати вспоминая того привратника, который, цепко оглядев и, может, что-то заметив, не слишком охотно пропустил их внутрь.

Переводя взгляд с одного на другого, чиновница говорила о зрелости чувств, о святости любви, об ответственности. Слова ее были, конечно, заученными, однако голос у женщины был достаточно певуч, чтобы заставить чуть-чуть заблестеть затертые формулировки.

Неожиданно ее слова настроили Сергея на ту особую волну, когда чувствуешь себя частью какой-то большой и очень правильной силы, когда кажется, что все будет хорошо уже потому, что иначе невозможно, ведь таков порядок, который сильнее нас...

Да, он был хорош, этот мужик, с круглым немного негроидным лицом, приплюснутым носом и мясистым ртом. Несмотря на то, что Сергей видел Кирилла всего в третий раз, он мог запросто вообразить себя его старинным другом, с которым кривая жизни довела его до этого зала в центре чужого города в центре чужой страны, сделавшись - кто знает? - вершиной их личных парабол.

Наконец, легко, без всякого усилия произнося их сложные фамилии и не путаясь в именах, женщина спросила, согласны ли.

- Ja, natuerlich, - нечаянно подражая Кириллу, сказал Сергей.

- Я, - подхватил Кирилл.

Потом они оставили свои закорючки на плотных листах. Кирилл вырисовывал каждую латинскую букву по отдельности, явно боясь сделать ошибку в своей фамилии, в иностранной версии распухшую чуть не в два раза. Желая приободрить, Сергей едва не похлопал его по спине, но тень неловкости вовремя дала о себе знать, и он просто сделал вид, что со стороны любуется человеком, который только что сделался его "пожизненным партнером".

Сергей понял, что скажет "да", едва увидев его - еще до того, как в греческом ресторане на окраине города неведомый бизнес-партнер Семеныча встал из-за стола и, вложив жесткую руку ему в ладонь, представился Кириллом. А Семеныч будто знал тоже, потому что мигом позвал официантку и заказал "узо" - пахучей водки, которой в греческих ресторанах обычно одаривают после трапезы.

Заверяя брачное свидетельство, чиновница расписалась сама, а затем, отступив на шаг, раскинула руки и повела ладонями, как это делают дирижеры.

Они поняли без слов, а поцеловались без всякого сопротивления. Губы Кирилла оказались твердыми и теплыми, как кусок отполированного, нагретого солнцем камня.

Вышло у них наверняка убедительно, потому что чиновница лишь растроганно выдохнула, нечаянно дав сигнал, что представление окончено.

- Мы с вами знакомы, - произнесла она, передавая Сергею бумаги, уже упакованные в два конверта.

О том же подумал и Сергей, одновременно чувствуя, как ухает его сердце.

Не умея и не желая запоминать женщин, он запросто вспомнил обстановку этого кабинета, но не уловил, загадочным образом затерял в памяти это остренькое личико, куриную шейку и плоский зад.

- У вас профессиональная память, - произнес он. - Это ведь было так давно.

Она польщено улыбнулась.

- Да, вы были свидетелем у одной русско-немецкой пары. Правильно?

- Правильно, переводчиком, - быстро согласился он.

Конструкция, которая вот-вот была готова развалиться, лишь слегка пошатнулась. Тощая чиновница с лицом всезнайки не вспомнила, что тогда, пять лет назад, это он был новобрачным, а невестой - корова Ванесса.

А может ей - благополучной немецкой служке, не ушибленной нищетой и страхом, не испорченной бегством любой ценой - просто в голову не могло придти, что вот этот приличного вида иностранец, в свое время женившийся на жадной неряшливой толстухе, мог снова оказаться здесь, и снова своим "да" ради материальных выгод и сомнительного опыта плюнуть в святые слова о любви и ответственности.

Сергей пожал ей руку. Кирилл, мявшийся рядом, последовал его примеру и совсем скоро – будто и пары секунд не прошло – они вынырнули из полумрака казенного помещения в слепящий уличный полдень.

- Теперь везде будет написано, что они - гомосексуалисты, - болезненно жмурясь на свет, сказал Сергей.

Говорить "мы" он не решился.

- Да пусть хоть горшком зовут, лишь бы в печь не сажали, - Кирилл толкнул его плечом, предлагая посмеяться. На улице он чувствовал себя на своем месте, - Ну, Семеныч, это ж надо такое придумать! - он хлопнул себя по ляжкам. - Ленка со смеху пропадет. Привет, скажу, дорогая, а ебарь-то твой - голубец! Хош бумажку покажу?!

- Мы же договорились, - попросил Сергей, чувствуя, как его уверенность истаивает, а хлипкий мостик, построенный с легкой руки проходимца Семеныча, начинает шататься и ухать под ногами.

- Шучу-шучу, что ж я не понимаю, - сказал Кирилл и все же опять прыснул. - Прикинь?! Мы с тобой - голубцы.

- Бизнес-партнеры, - попытался пошутить Сергей.

"В конце концов, кому это надо?" - в ожесточении думал Сергей, одновременно чувствуя, что – нет - надо-то ему одному, а этот вальяжный самчик и впрямь лишь делает ему одолжение. В конце концов, Семеныч мог подыскать и другого нищего эмигранта, готового за пару тысяч "евреев" отправиться хоть к черту на рога.

А Сергею надо платить по счетам. Жадная корова торопит. Взнос последний, свой паспорт он получил, а ей, поди, и самой уж надоело...

- Остаток через Семеныча, - сказал Кирилл, как и большинство людей его породы, безошибочно угадывающий, когда и как надо говорить о деньгах.

На отдалении шумело уличное кафе. Люди сидели под зонтиками, скрываясь от нежаркого солнца, а под их ногами по булыжной мостовой ходили наглые сытые голуби.

- Можем кофе выпить, - предложил Сергей. - Обмыть, так сказать.

- Прости, шеф. Сейчас времени в обрез, - Кирилл хлопнул его по плечу, скосил глаза к часам на запястье, давая понять, что спешит.

- Тогда в другой раз.

- Арипиздерчи.

Кирилл достал из кармана брюк мобильный телефон. Поймав луч, металлический корпус аппарата резанул по глазам, как ножом. Сергей снова прижмурился, а когда открыл глаза, то Кирилл, с приставленным к уху телефоном, уже удалялся в сторону офисных высоток.

- Ленусь, ну, в порядке все. Виза считай в кармане. Остаюсь я, - весело кричал он, явно уверенный, что понимать его тут некому, - Мы тут по-своему решили. По-мужски. Еще пара бумажек, туда-сюда, ну, ты ж понимаешь...

Пить кофе с самим собой Сергей не захотел.

"А может, он хотел сказать, что у нас еще будет время?" - гадал Сергей, направляясь к метро.

Может быть.