Я не хочу секса. Я не хочу, чтобы Лева уходил...

Писать про счастье неинтересно. В пересказе счастье получается глупым и мелким, как китайский жемчуг, будто изгрызенный кариесом. Это получается от того, наверное, что сказав про счастье, ты все же не хочешь с ним расставаться. Ты бережешь его, подбирая какие-то особенно тусклые или наоборот крикливые краски, а настоящее прячешь куда-нибудь поглубже, чтобы не пропало, не потерялось, не рассыпалось. Я гуляю с Левой, посылаю на его мобильник записочки, гляжу на него утром, а он, наклонившись, балансирует на одной ноге - аистом - и одевает носок. Его плавки съезжают, открывая ложбинку, похожую на «Y» с короткими непрорисованными рожками, мне смешно, я стягиваю его плавки еще ниже, Лева злится, потому что уже поздно, надо на работу, вот уже машина пыхтит под окном, а в ней недовольно пыхтит его зам, который живет недалеко и по утрам возит Леву на работу, чтобы сделать ему приятное.

- Подождет твой лизоблюд, - говорю я, щелкая резинкой левиных трусов.

Лева морщится от неожиданности и боли, а потом показывает острые белые зубы, как собака, хотя в темноте он больше похож на грызуна. На белку с пушистым хвостом. Но сейчас уже светло, а Лева спешит. Ему не до меня и я не могу не поддеть Леву.

- Левиафаня, - стенаю я, в приступе фальшивой страсти катаясь по кровати, выгибаясь и щипая себе соски, - Не уходи, - хрипло говорю я, протягивая к Леве руки и шевеля пальцами, как вурдалак.

Лева - уже в штанах, но по пояс еще голый - смотрит на меня, нерешительно присаживается рядом и гладит меня по ноге. Я выгибаюсь чуть не в мостик, заигравшись до того, что сам потихоньку начинаю верить в свою страсть. Я заражаюсь желанием Левы, но еще не могу не смеяться над собой - ведь это всего лишь провокация, я всего лишь не хочу, чтобы Лева уходил, я хочу выпить с ним кофе, драться на подушках или, как вчера, ощипывать сухие листья у комнатных фиалок. Мне нет дела до понедельника, до своей отдельной жизни и неотложных дел, до подхалима, который пыхтит под окнами. Я рычу и содрогаюсь в постели, потому что не могу придумать иного способа задержать Леву, ведь похоть - это беспроигрышный вариант.

- Подь сюды, - приказываю я, опрокидывая на себя Леву и дыша ему в теплое, еще пахнущее мылом, ухо.

Он обнимает меня. Сопит и мелко сотрясается. Лева не плачет. Он волнуется. Когда Лева не может справиться с собой, то начинает трястись, как в лихорадке, а лицо у него делается отсутствующим. Оно не выражает ничего. Лева будто спит, даже если глаза его открыты.

- Не плачь, Левушка, - шепчу я ему в ухо, а он, стягивая с себя, брюки сучит ногами.

Волнующий бег на месте.

Мне уже не смешно, я вновь обретаю цельность, я спускаюсь от уха к шее. Лева торопливо возится надо мной, я облизываю все, до чего могу дотянуться, я закрываю глаза и от того меня становится больше, я словно выворачиваюсь наизнанку, умудряясь обхватить все вокруг меня - и шепот, и скрип, и гортанное «ааах» - ослепительный свет толчками бьет из меня, он заливает все ровным светом, а когда я открываю глаза, Лева торопится протянуть мне бумажную салфетку и, пока я промокаю ей клейкую жидкость на животе, он успевает одеть брюки, футболку, рубашку и уже заталкивает руку в правый рукав пиджака, вздернув кверху плечо.

- Не хочу, - я кладу на лицо подушку, трясусь, а чтобы было понятнее, дую в голос, будто бы в слезах. Я дую до тех пор, пока не чувствую на себе левиной руки.

Я отбрасываю подушку и с хохотом тяну Леву к себе. Я не хочу секса. Я не хочу, чтобы Лева уходил. Но машина внизу подает нетерпеливые гудки, а значит мы и впрямь зашли далеко, потому подхалим обычно осторожен с Левой.

- Мне пора, правда, пора, - оправдывается Лева, но не отказываясь от моего объятия.

Ненадолго замерев с ним, я кладу подбородок ему на плечи, я слышу, как ухает мое сердце, словно я качусь с вершины американской горки в мертвую петлю.

- Уматывай, - отпускаю я Леву.

Я и говорю это специально грубо, чтобы урвать себе еще немного радости - от виноватой левиной улыбки, делающей его похожей не на собаку, и не на белку, тут Лева похож только сам на себя и я счастлив, что фантазия внезапно оскудела, потому что это означает, что не надо мучаться, правда ли я счастлив или всего лишь вбил себе в голову. Я любуюсь Левой, не думая, на кого он похож.

- Вечером придешь? - спрашивает Лева.

- Не знаю, - кокетничаю я.

- Ключ у тебя есть, - говорит Лева, будто сообщая мне что очень важное.

Он уходит, а я лежу в его кровати, раскинув руки. Мне кажется, что я корабль, который только что вернулся в родную гавань после длинного путешествия.

Я еще не думаю о своей отдельной жизни без Левы, но уже чувствую ее приближение.

Я встаю и иду в душ.