Я квартиру менять хочу. Свою однокомнатную с березовым паркетом и пластиковыми окнами. Ищу комнату в старинной комуналке, чтоб в центре. Я посмотрел три варианта, но они все были неправильными - там на потолке не было лепнины, под которой меня ждет счастье.

Это козырное место, где сплетаются воедино счастливые нити моей судьбы, я увидел, когда сожрал все сосиски из витиного холодильника, а он обозвал меня эгоистом.

- Я даже не обедал сегодня! - навалился на меня Витя.

Я пожалел, что употребил колбасные изделия вместе с кожурой. Могло бы очень эффектно получиться. Я плюнул бы Вите в руку кусочек кишки, в которой прежде была сосиска и надменно ответил:

- Кто вы такой, чтобы я... вы слышите?... Я!!!... думал о вас.

Витя проникся бы моей значительностью и с возмущенного клекота перешел на застенчивое воркование. Но вместо этого я залепетал, что не заметил, как все сосиски закончились, а жевал я машинально, поскольку обдумывал свое будущее.

- Чего там думать? Один помрешь, - предрек Витя, - Как эгоист...

Злой голодный взгляд и две глубокие складки, образовавшиеся возле рта, сделали Витю похожим на религиозного фанатика, из тех, что ценой лишений выучиваются прорицать будущее.

Я запаниковал. Умирать в одиночестве мне не хотелось. Мне вообще не хочется умирать. Тем более в одиночестве. "Неужели не найдется никого, кто сварил бы мне куриного супчику, полезного для слабого старческого желудка? - птицей в клетке забился в голове вопрос, - Неужели некому будет возить меня в инвалидном кресле по парку погожим осенним днем? И ни единый человек на всем белом свете не проникнется ко мне состраданием? Ни единый?! Когда серийные преступники заканчивают свою жизнь на электрическом стуле, то в зале обязательно находятся люди, готовые их оплакать. Неужто я хуже, чем все серийные преступники? Неужто меня, сосуд набитый многими достоинствами, можно оставить умирать в одиночестве только из-за того, что я, как сказал Витя, "эгоист"?!!!"- мои мысли, видимо, были написаны на лице, потому что Витя перестал уничтожать меня взглядом, а его рука переместилась на мою.

Но мне не требовалось его утешение. Беспросветный мрак покрыл мою голову. Я увидел себя, околевающего в небрежении. Голодные колики пронзают мое тело. Я содрогаюсь. Я страшно истощен, но не в состоянии поднять руки, чтобы позвонить по телефону и заказать бутерброды с тунцом. Я соскальзываю в смерть из бреда. Напоследок я вижу себя в окружении свиных окороков, балыка со слезой и со сковородой жареной картошки на расстоянии вытянутой руки... Внезапно мысль, подобная молнии озаряет мое угасающее сознание! "Все началось именно тогда! - думаю я, - Тогда, в ноябре 2004 года я сидел на кухне Вити - мимолетного приятеля, исчезнувшего из моей жизни сразу после того, как он попрекнул меня сосисками, а я чуть не плюнул в него колбасной кожурой. Именно тогда жизнь моя, сулившая покойную старость в обществе дорогостоящих юношей на южном берегу, вдруг засбоила, вывернулась коленцем, и вот уже не произвел я обмена квартиры совсем мне невыгодного, и не сделал ремонта в комнате с лепниной под потолком, и не нашел шкатулку с драгоценностями, замурованную в стене неизвестными князьями, и не завел себе жизнь полную удовольствий! Все мимо. Счастье было рядом со мной, но, вняв витиным пророчествам, не дало мне знака. Оно посмотрело на меня с укоризной и отдалось миллионеру Крипицыну, купившему ту комнату, в которой я мог бы жить, вместе со всей квартирой на пятом этаже старинного дома в центре. Портрет Крипицына висел в журнале "Форбс" в списке миллионеров и княжеская шкатулка была ему, в общем-то, без надобности. Подумаешь, миллионом больше, миллионом меньше. Но счастье отдалось ему. Своим кликушеством Витя спугнул с моего плеча птицу счастья. Он смыл с моего лба печать счастливчика, поставив вместо нее тавро изгоя. И мне пришлось испить до дна эту горькую чашу. Тогда я еще был сыт, во мне еще плавали две сосиски обильно политые кетчупом и горчицей, но участь моя уже была предрешена".

Я закричал. Закричал страшно, как безумный, которого терзают демоны.

- И ничего уже не поделать! Ни-че-го! - захлебывался я.

- Вот именно, съел и не подавился! - сказал Витя.

Завтра пойду смотреть еще одну комнату. Она последняя, которую мне агентство недвижимости предложило. Говорят, что старинных комнат в центре, подлежащих обмену, в городе больше нет и теперь я трясусь, как студент перед госэкзаменом. Если и этот вариант будет обманный, значит Витя прав. На смертном одре мне никто даже бутерброд с тунцом не подаст.