Надо бы, наверное, рассказать, как я с Вальдемаром сошелся. Вообще, я не могу пожаловаться на недостаток всяких приятелей, с которыми можно и кофею выпить, и в кино сходить, и посудачить о том, о сем. Но все мои приятели, такие же, как и я - обыкновенные. Скажите на милость, что есть особенного у Сени с его продажами гигиенических продуктов? Или в Леве, погрязшем в сексуальных похождениях, совсем не гигиенических? Ашот, и тот, если вычесть его мужскую стать, человек настолько обыкновенный, что мухи дохнут на лету. Ну, и что с того, что у него хахаль из высоких сфер, я-то этого господина в глаза не видел, никогда его глаз не увижу и потому могу с полным правом считать Ашота вруном и задавакой.

Нет, мне хотелось чего-то такого необыкновенного, что вырулило бы меня из моего безвременья и амебного состояния, когда толком не знаешь, живешь ты или вегетируешь, как овощ на грядке.

Сначала я запомнил имя. Мне его Ваня сказал. В тот раз у Вани образовалось свободное время. Его парикмахерский салон ненадолго закрыла санэпидемстанция за недачу взятки. Ваня пустился в загул и по своей красоте, конечно, не мог не обзавестись новыми знакомыми. Ваня говорит, что Вальдемар сам к нему подошел и предложил стать звездой. "У вас есть потенциал", - будто бы так сказал он Ване.

Я, слушая ванины россказни, конечно, рассмеялся: у меня в запасе имелся не один десяток историй с участием пожилых господ, которые обещали дюжим юношам славу и почет при жизни, да только заканчивалось все пшиком. Но однажды Ваня пришел в черной сетке, изображающей френч, и в рубашке пронзительной синевы, под которую хотелось лечь и воображать, что она - южное небо.

- Подчеркивает мою фактуру, - пояснил Ваня, прежде носивший свитера невыразительного цвета, а словом "фактура" обозначавший только что-то складо-бухгалтерское.

Не скажу, чтобы красоты в Ване прибавилось - куда уж больше. Но!

- Что-то есть, что-то есть! - сказал я, интересуясь неведомым Вальдемаром даже больше, чем глазами Сени, которые от этих разговоров наливались красным.

Сеня ревновал, привнося в историю ваниного знакомства ядреную порцию перцу, что меня, конечно, тоже занимало, но, как я уже сказал, Вальдемар был мне куда более интересен. Я потихоньку начал его вожделеть. Так, самую малость, при этом прекрасно сознавая, что, представься мне возможность, я конечно, повисну на вальдемаровом стане и попрошу себе рыболовную сеть в одежду.

Вальдемар, как выяснилось, производит таланты. Точнее, он их высиживает, как сказочная курица золотые яйца. Сеня предположил, что он с ними вылеживается, но я не вижу в этом ничего дурного: кто не согласен полежать ради прекрасного будущего?

По настоящему я начал вожделеть Вальдемара после того, как Ваня запел. Его салон опять заработал, а Ваня бегал туда уже без прежнего удовольствия, каждый божий вечер заворачивая к Вальдемару.

- Он создает звезд из ничего, - сказал Ваня, хоть и приобретший новый облик, но здоровой самоиронии не утративший.

- Из говна горошек, - сказал Сеня, которому новый расклад не нравился, а его самоирония таяла на глазах.

Сеня злился. Не то на Ваню, который вдруг завел друзей на стороне, не то на себя, не умеющего справиться со своей ревностью.

- Вальдемар старый, - попытался я его успокоить, - У него с Ваней обыкновенная человеческая дружба, без всяких там шур-и-мур.

Сеня посмотрел на меня, а я на секунду почувствовал, как на плечи валятся железные рельсы или что-то такое же тяжелое.

Ваня запел. У него прорезался голос, появился новый блеск в глазах, а мое сердце трепыхалось и тоже жаждало перемен. Вальдемар сказал Ване, что может сотворить алмаз из любого куска угля.

- Алхимик, - сказал я и потребовал свидания, - Познакомь меня с Вальдемаром, - в лоб заявил я.

Ваня раскудахтался, намекая на мою незначительность, но неожиданно в разговор вступил Сеня, которому тоже хотелось обрести нерядового друга.

- Меня-то ты тоже познакомить не хочешь? - хмуро спросил он.

Тут на Ваню вдруг снизошло озарение и через каких-то два-три дня мы уже сидели у Вальдемара в гостях и пили водку, заедая ее икрой. Водка была из вальдемарова холодильника, а вот икру принес Сеня. Ему бартером за прокладки целый вагон предоставили.

Вальдемар руками рисовал в воздухе невидимые узоры, пил белое вино и обещал Ване сиятельное будущее. Ваня млел. Сеня молчал. Я завидовал.

- У меня вот голоса нет, - вставил я, с трудом дождавшись паузы, и со значением поглядел на Вальдемара, - Может, из меня тоже поп-звезда получится?

- Из вас? - Вальдемар посмотрел на меня так, будто видит впервые, - Вряд ли... У вас есть чутье на людей, - сочувственно произнес он, - Вы умеете излагать свои мысли, да и сами ваши мысли оригинальны и непредсказуемы.

- Откуда вы знаете? - с осторожным подозрением осведомился я.

- Чувствую, - ответил он, - У вас есть мысли.

Я поежился. Еще не хватало, чтобы он копался в моей голове. Ничего лестного для себя он не обнаружил бы. В тот момент я думал, что Вальдемар безнадежно стар и тщательная забота о внешности, лишь подчеркивает его дряхлость. Ну скажите, что за нужда ликвидировать морщины на лице, если руки усеяны таким лабиринтом морщин, что любая ариадна голову потеряет?

Вальдемар в задумчивости сжимал и разжимал свою крупную обезьянью руку. Я следил за его движениями и мне казалось, что его рука, унизанная крупными темными камнями, давит гроздь черного винограда и, стекающий сок, застывает на пальцах.

- Мне нечего вам дать, - сказал Вальдемар, - Все, что вам надо, у вас уже есть.

- Разве плохо хотеть большего? - буркнул я, но, поняв, что ляпнул лишнее, добавил, - Вы волшебник, - сказал я, стараясь не фальшивить.

- Геночка, вы топорно работаете, - усмехнулся Вальдемар, - Зачем, скажите на милость, вы одели эту бабочку?

- Вам понравиться хотел, - признался я.

- С бабочкой вы утратили естественность. Я же вижу, что вам неудобно, она натирает вам шею. Поймите, естественность - единственное, что ценно в этом мире. Правда, ребятки? - Вальдемар оглянулся на Ваню с Сеней, сидевших рядом, как два попугая-неразлучника.

Они дружно кивнули, вряд ли подозревая, что присутствуют при вынесении приговора: Вальдемар неспешно закрывал перед моим носом врата в чужую райскую жизнь, которую я надеялся заселить всеми своими фибрами.

- Мне кажется, вы принимаете меня за фокусника, - с легкой усмешкой продолжил Вальдемар, - Ошибаетесь, молодой человек, я не глотаю шпаги, не произвожу кроликов из куриных яиц и не ворую портмоне у зрителей из последнего ряда.

- Зато у вас ассиметричное лицо, тросточка и еще..., - я собрался с духом и выпалил, - Вас зовут Вальдемар!

- Но ведь не Воланд, - с усмешкой поправил меня он.

- Но и не Ваня Пупкин, - с обидой, неожиданной даже для меня самого, заметил я.

- А что вы имеете против Вани Пупкина? Хорошее, честное имя, - сказал Вальдемар.

- Честное, как кардиограмма, - я еще пытался шутить, но надежда, мой компас земной, показывала на север, где холодно, вьюжно, где кочаны капусты и жухлая ботва покрываются морозным пушком, кажется, навечно отменяя тепло и солнце.

Так я сошелся с Вальдемаром. Сейчас Сеня и Ваня поют дуэтом, а я изредка, раз в две недели хожу к Вальдемару в гости. Вальдемар мучает меня туманными обещаниями и я нахожу в этом странное удовлетворение. "Что дано, то дано. Ну, и пусть!", - думаю я порой, темной ночью возвращаясь к себе домой - туда, где, как говорит Вальдемар, кончается асфальт.