- Меня изнасиловали, - сообщил Андрей.

Он раздул ноздри и его нос, и без того вздернутый, задрался еще выше.

- Невероятно, - сказал я, присев на табуретку в прихожей. - Как же так?

- Обыкновенно, - щеки Андрея задрожали, - друг по институту в гости заходил...

- Очень тебе сочувствую, - сказал я и со вздохом начал расшнуровывать башмаки.

Андрей страшный чистюля и терпеть не может, когда в его комнаты проходят прямо в обуви. Для этих целей у него есть тапочки. Войлочные, чтобы паркет не царапать, а натирать. Я вытянул из низенького шкафчика самые большие и, сунув в них ноги, прошел в комнату.

У Андрея дома настоящий уют. На портрете мамы ни пылинки, приземистая тахта укрыта верблюжьим пледом, серебряные подсвечники блестят, как оловянные, и даже бумажные пакеты с грампластинками, выстроенные в ряд под проигрывателем, кажется, выцвели не от возраста, а от многолетнего мытья. Впрочем, уют андреевой квартиры проистекает не от мебели и всяких мелочей, а от того, что живет он в кирпичном доме с толстыми стенами, поэтому в холода у него всегда хорошо, как у Христа за пазухой. Чувствуя, как тепло разливается по телу, я чуть было не забыл о самом главном своем желании, которое задумал высказать Андрею, когда рысцой бежал от трамвайной остановки.

- Давай еды поедим, - предложил я.

- Ах, ну, конечно, - воскликнул он, приводя в движение свою полноту. Пока он хлопотал, я бегло осматривал углы квартиры, в которой я не был, дай Бог памяти, вот уже месяца два.

Не получается у меня как-то бывать в районе, где живет Андрей, а специально ездить к нему в гости не находится повода. Вообще, я только однажды был у него в гостях не по случаю. Тогда Андрей много плакал из-за своей новоприобретенной "нечистоты", а я – по незнанию всех томлений андреевой души - вместе с ним. Потом мы выпили водочки, и я чуть было не остался у него ночевать. Я остался бы, потому что у меня карие глаза, а волосы редеют, что, к счастью, лишает меня всяких шансов на андрееву благосклонность. Но Андрей поставил пластинку с оперой "Аида" и принялся петь партию Амнерис (или как там звали эту древнюю египетскую женщину?). Получалось у него дурно, голос скакал из стороны в сторону, и мне пришлось откланяться.

- Тебе пельмешков сварить или блинчиков поджарить? – спросил Андрей, рассматривая внутренности своего холодильника.

- И сварить, и поджарить, - не раздумывая, отозвался я.

Прошло чуть больше половины дня, а я набегал такой аппетит, что, наверное, умял бы быка размером с Андрея, а он, замечу, мужчина немаленький.

На глаз в нем килограммов сто двадцать, а на вес, наверняка, и того больше.

Андрей хочет выглядеть тонким, тянущимся к небу юношей, едва пережившим пубертат, а на деле он юноша даже не вчерашний, а позапозавчерашний. И вообще, я не уверен, что даже в свои далекие шестнадцать он был строен и всеми членами тянулся к небесам. Скорее всего, он был приземистым подростком, которого поколачивали одноклассники, не любя его неспортивной рыхлости и привычки чуть что заливаться слезами.

"Может, он хоть в студентах был покрасивше?" - из чувства благодарности подумал я, уминая блины, политые разогретым сливочным маслом и посыпанные тертым сыром. В кастрюльке булькали пельмени, готовясь к всплытию, и это настраивало на дружеский лад.

- Так что за приятель? – спросил я Андрея, глядя на его вспотевшее от кухонной суеты лицо.

- Мы с ним в институте сильно дружили.

- Как интересно! – оживился я.

Блины зарядили меня позитивной энергией, которая рвалась на выход.

- Хе-хе, - ответно заколыхался он, - тогда другое время было, чтобы было интересно. Мы сидели вместе, я списывать ему давал...

- Давал, - не удержался я от пошлости.

Вот как нажрешься жирной пищи, так сразу тянет на сальности. Прямо ничего с этим поделать невозможно. А может, это Андрей вызывает у меня такую нездоровую реакцию? В нем столько тела, что плюнуть в душу как-то уже не страшно – все равно не попадешь.

- Давал, - не понял моей пакости Андрей, - я его с института и не видел-то вовсе. Он как женился, так перешел на заочный и наши пути навсегда разошлись.

- Ну, не навсегда, - поправил его я, торопя развязку.

Если Андрею позволить говорить, как вздумается, то пельмени не только всплыть, они остынуть успеют.

- Это вечером было. Вчера, - сказал Андрей, - нет, позавчера, - подумав, поправился он. - Приходит. Пьяный, кривой, как сабля. Я стол организовал, закуски, огурчики, то да се. Я ведь очень сильно его.., - Андрей опять замолчал, - очень хорошо к нему относился. Он был самый интересный парень на курсе.

- Стройный, нет, скорее даже астенического телосложения, - не стерпев, выпалил я, - среднего роста. Волосы прямые, а глаза синие.

- Откуда ты знаешь? - ошарашено спросил Андрей.

- От тебя, - еще больше развеселился я.

- Ну, тогда дальше сам рассказывай, если такой догадливый, - обиделся Андрей.

- Вы напились в дым, как водится среди бывших однокурсников. Твой инстинкт самосохранения дал сбой и ты полез целоваться, а он на диво не отказал.

- Какое же это изнасилование? – поправил меня Андрей.

- Так я еще не закончил. Он от тебя жесткого порно хотел, а ты предложил ему легкую эротику. Может свечек даже душистых назажигал.

- Свечки? - задумчиво произнес Андрей, - свечки - это хорошо. Подходит, - он покивал и дальше продолжил сам, - я зажег свечи, но поцелуев никаких не было, я стеснялся. Мы ведь только друзья. Было уже поздно, и я не отпустил его домой.

- Изнасилование, - фыркнул я.

- Да ты знаешь, сколько мы с ним вместе ночей провели, - запальчиво воскликнул Андрей, - мы на сборы ездили вместе, и на картошку.

- И никакого толку, - догадался я.

- Мы спать легли, - продолжил он, - а наутро просыпаюсь, его уже нет. Ушел, даже не попрощался. А под кроватью презерватив лежит. Использованный, - голос Андрея задрожал, а с ним затрясся и он сам.

Кастрюля на плите зашипела и из нее полезла серая пена.

- Вот горе-то, - сказал я и участливо покачал головой.

Я всегда так говорю, когда Андрея насилуют. Два месяца назад, в мой прошлый визит, его изнасиловал водопроводчик. Синеглазый и стройный, как институтский друг.

- Экий ты, несчастный, - с сожалением сказал я, глядя на трясущиеся андреевы телеса, - что ж тебе не везет-то так.