Российский литературный портал
GAY.RU
  ПРОЕКТ ЖУРНАЛА "КВИР" · 18+

Авторы

  · Поиск по авторам

  · Античные
  · Современники
  · Зарубежные
  · Российские


Книги

  · Поиск по названиям

  · Альбомы
  · Биографии
  · Детективы
  · Эротика
  · Фантастика
  · Стиль/мода
  · Художественные
  · Здоровье
  · Журналы
  · Поэзия
  · Научно-популярные


Публикации

  · Статьи
  · Биографии
  · Фрагменты книг
  · Интервью
  · Новости
  · Стихи
  · Рецензии
  · Проза


Сайты-спутники

  · Квир
  · Xgay.Ru



МАГАЗИН




РЕКЛАМА





В начало > Публикации > Рецензии


И Гоголь, и Есенин, и Аксенов
(рецензия на книгу: "Out of the Blue: Russia's Hidden Gay Literature")

Этот 400-страничный том, вышедший в Калифорнии усилиями издателя-энтузиаста Уинстона Лейланда, - первая попытка собрать воедино и осмыслить произведения русской литературы, связанные с гомосексуальностью. Поэтому никакие пробелы и недочеты издания не могут, разумеется, быть поставлены в упрек его составителю, вермонтскому профессору-слависту Кевину Моссу. Да и о читательском адресе книги забывать не следует: возможно, эклектизм, странный для русского филолога, покажется совершенно естественным американскому интеллектуалу средней руки.

Знакомство с антологией не может не вызвать вопроса: а что, собственно, в ней собрано? Что такое "гей-литература" - литература ли, рассказывающая о геях или написанная геями, или же такая литература, в которой культурный феномен гомосексуальности используется автором для того, чтобы нечто новое и неожиданное в мире и в человеке увидеть и как-то по-новому об этом сказать? Выбора между этими тремя возможными стратегиями антология не делает: ее негласный принцип - "все о геях". Этому же принципу следует предваряющая антологию обзорная статья известного американского ученого Саймона Карлинского, в которой Кузмину и Клюеву уделено столько же места, сколько незначительным эпизодам "Воскресения" и "Записок из мертвого дома", связанным с гомосексуальностью. В статье, впрочем, много интересного, а главное - она, как и антология, первая, хотя, конечно, именно для первого раза хотелось бы большей осторожности в спорных моментах (например, о самоубийстве Гоголя после того, как на исповеди священник сурово осудил его гомосексуальные желания, Карлинский говорит как об общеизвестном факте).

Наименее убедительным выглядит первый раздел антологии, посвященный XIX веку. Каждый материал по-своему любопытен: и статья Майкла Грина о том, с кем из гомосексуалов сталкивался и как к ним относился Пушкин; и юношеские полупристойные "гусарские поэмы" Лермонтова, со злой иронией описывающего сексуальные забавы товарищей по кадетскому корпусу; и известный гоголевский набросок "Ночи на вилле" (Карлинский считает его отрывком из дневника), и дневниковая запись 23-летнего Льва Толстого - перечисление юношеских влюбленностей в молодых людей (от сексуального элемента в этих чувствах Толстой решительно открещивается)... Однако к гей-литературе все это, кажется, никакого отношения не имеет - даже Гоголь: полтора-два столетия назад пылкость чувств между молодыми мужчинами чаще всего не имела никаких сексуальных импликаций, несмотря на обилие поцелуев, объятий и сладких слез на груди у друга (хотя вопрос о наследии романтической однополой дружбы в гей-культуре XX века еще ждет своего исследователя).

Второй раздел антологии - Серебряный век русской литературы. Две заметки Майкла Грина о Кузмине успешно сочетают непринужденность изложения с широтой взгляда и хорошим знанием источников; сам Кузмин представлен двумя рассказами и 25 стихотворениями. Правда, выбор несколько односторонен: наряду с ранними "Прерванной повестью" и "Любовью этого лета" хотелось бы видеть и фривольные "Занавешенные картинки", и трагические поздние стихи из "Форели", да и "Александрийских песен" в антологии маловато - всего три, но - нельзя объять необъятное в конце концов, Кузмин по-английски стараниями Грина издан, и издан неплохо. Стихи Вячеслава Иванова, Клюева и Есенина - вещь бесспорная. Без "Людей лунного света" и "Мелкого беса" тоже, вероятно, было не обойтись, хотя, разумеется, никакая это не гей-литература, и вряд ли стоило сводить содержание романа Сологуба к тому, что учитель-садомазохист питает страсть к мальчикам-ученикам (примерно так написано в редакционной врезке).

Третий раздел - с 20-х по 80-е годы - противоречив и неоднороден. Здесь и три автора-эмигранта - Георгий Иванов с отрывком из "Третьего Рима", Анатолий Штейгер и Валерий Перелешин, достаточно полно представленные стихами; и дневники Рюрика Ивнева 1930-1931 гг.; и сочинения Евгения Харитонова и Геннадия Трифонова, относящиеся к 70-80-м. Сочетается одно с другим довольно плохо: Иванов, Штейгер, Ивнев, даже Перелешин - наследники и продолжатели культуры начала века; Трифонов и особенно Харитонов - это другая эпоха. Харитонов, ушедший из жизни 16 лет назад, до сих пор остается лицом русской гей-литературы - тем более что, собственно, достоянием читающей публики, да и литераторов (за вычетом узкого круга), его произведения стали только в начале 90-х.

Четыре рассказа Харитонова, выбранные для перевода Кевином Моссом, дают достаточно полное представление о главном художественном открытии Харитонова - особом типе характера. Герой Харитонова - человек, которого общество лишило права не только на счастье и благополучие, но даже на открытое проявление мыслей и чувств. Поэтому стремление получить хоть немного любви и тепла, а равно и согреть другого, принимает форму сложного плана, комбинации, изнурительного расчета: как стать хоть чуточку ближе беззаботному и вполне безразличному юноше, как провести с ним лишних четверть часа, чтобы не быть навязчивым, как посмотреть на него, чтобы не вызвать подозрения... Этот конфликт душевного порыва, тоски одиночества и жажды любви с вынужденным, почти шизофреническим рационализмом - психологический стержень многих харитоновских произведений, и прежде всего - превосходных рассказов "Духовка" и "Алеша-Сережа", представленных в антологии. Жаль, конечно, что за ее рамками остались более сложные по форме прозаические сочинения Харитонова (прежде всего поразительные "Слезы на цветах" - наиболее значительная из современных рецепций розановской повествовательной традиции), что никак не представлены стихи Харитонова...

Последний раздел антологии, призванный освещать сегодняшнее положение дел в русской гей-литературе, без Харитонова выглядит сиротливо. Рассказы Василия Аксенова и Владимира Маканина погоды здесь не делают: гомосексуальность всего лишь проходит в них как одна из тем. Художественные достоинства пьесы Николая Коляды "Рогатка" обсуждать нет смысла: ее шумная известность (благодаря спектаклю Романа Виктюка) делает ее включение в состав антологии легко объяснимым. Тремя именами представлена литературная молодежь. Ярослав Могутин, больше известный в качестве журналиста-скандалиста, - стихотворением и небольшим эссе "Смерть Миши Бьютифула" (в литературных кругах бытовало мнение, что журнальной перебранкой Могутин не только завоевывает себе известность, но и губит очевидный талант поэта и беллетриста; теперь Могутин в Нью-Йорке - посмотрим, как скажется перемена обстоятельств на его творческих устремлениях). Дмитрий Кузьмин - двумя стихотворениями, о которых по переводам судить трудно. А завершает антологию отрывок из романа Дмитрия Бушуева "На кого похож арлекин": сказать что-то определенное о Бушуеве-прозаике по такому небольшому фрагменту вряд ли возможно, но в любом случае интересно сопоставить его с Бушуевым-поэтом, звездой молодой поэзии рубежа 80-90-х, лауреатом премии журнала "Юность" за лучшее стихотворение 1989 года...

Остальные тексты последнего раздела относятся к литературе непрофессиональной и извлечены, так сказать, из геевского самиздата. За исключением разве что остроумно стилизованных "Песен гей-славян" Сергея Рыбикова, все это, что называется, для внутреннего пользования: слезливые истории про любовь, ходульные персонажи, стиль настолько никакой, что его отсутствие чувствуется даже в переводе. Особенно трогательна байка Ефима Елисеева о сексуальном дебюте отлучившегося в увольнение солдата, немедленно обретшего счастье с юношей-грузином по имени Коба (по-видимому, партийная кличка Сталина оказалась единственным грузинским именем, известным автору рассказа). Картину довершает обширная подборка писем, присланных в адрес первых полусамиздатских геевских изданий: как человеческий документ это, вероятно, интересно, но причем тут литература?

Особенно досадно читать тексты этого раздела, зная, чего в нем нет. Ведь в 90-е годы выдвинулся целый ряд ярких авторов, интересно работающих с гомосексуальной проблематикой. Тонкий стилист и стилизатор, петербуржанин Александр Ильянен, чья не чуждая кокетства лирическая проза явно полемизирует с харитоновской, превращая повышенную склонность героя к рефлексии по поводу своих романтических чувств из тяжкого бремени в легкую слабость, транспонируя трагизм в изящную меланхолию... Его земляк Алексей Пурин, блестящий поэт кушнеровской выучки, однако склонный к более изощренной версификации, более сильным эмоциям и вполне постмодернистскому нанизыванию аллюзий и умножению нарративных инстанций. Больше известные в журналистской ипостаси Дмитрий Волчек со своей герметичной и несколько мизантропической лирикой и Александр Шаталов, работающий в поэзии давно, но в последние годы обретший - во многом благодаря обращению к мотивам однополой любви - подлинную самобытность. А ведь есть еще ироничные комедии молодого воронежского драматурга Александра Анашевича, брутальная, с элементами сюра короткая проза Вадима Калинина, изысканные борхесианские псевдоисторические микроновеллы нижегородца Кирилла Кобрина... Наконец, шедевр гей-литературы принадлежит, как это ни парадоксально, перу Дмитрия Александровича Пригова: играя с различными имиджами (именно так сформулировал Пригов в одном интервью свое творческое кредо), Дмитрий Александрович не мог пройти мимо гомосексуальной проблематики - и не просто "попал в цель", а создал в своем цикле "Мой нежный ласковый друг" новую для русской литературы и абсолютно достоверную психологическую модель. Все это опубликовано пускай и не в самых известных изданиях: многое - в специально посвященном российской гей-культуре альманахе "РИСК", остальное - в малотиражных, но хорошо известных профессионалам и ценителям журналах "Сумерки", "Urbi", "Митином журнале", а кое-что (например, стихи Шаталова) - и в "Новом мире", не говоря уже об авторских сборниках. Но, к сожалению, американские исследователи до этого, совсем нового пласта российской гей-литературы, пока не добрались (на что, конечно, жаловаться грех: российские коллеги профессора Мосса дальше Михаила Кузмина вообще не продвинулись). И то, что вошло в антологию, и то, что осталось за ее пределами, требует серьезного осмысления. Главный вопрос мы, собственно, уже сформулировали в начале статьи: в чем специфика гей-литературы и, шире, гей-культуры, каким новым видением может она обогатить человечество. Подступиться к ответу на этот вопрос можно только на высококачественном, тщательно отобранном материале, потому что, помимо гей-культуры, есть ведь еще и гей-субкультура, которая никого ничем новым не обогащает, будучи адресована только "своим" и нацелена исключительно на развлечение. Российская антология гей-литературы, учитывающая всю эту непростую ситуацию, еще впереди, а пока надо поблагодарить американскую: она торит дорогу.

Алексей Зосимов
"Независимая газета"



О людях, упомянутых в этой публикации



· Ярослав Могутин
· Кевин Мосс
· Евгений Владимирович Харитонов
· Сергей Александрович Есенин
· Николай Алексеевич Клюев
· Вадим Калинин
· Михаил Алексеевич Кузмин
· Геннадий Трифонов