Издательство "Глагол" выпустило небольшую, изящно оформленную, грамотно прокомментированную, снабженную (хочется сказать - оснащенную) интеллигентным и умным предисловием книгу рецензий поэтессы начала века Софии Парнок - "Сверстники". Издатель - Александр Шаталов (он же, по-видимому, автор предисловия), подготовка (т.е., вероятно, составление и комментарии) - Е. Коркиной.

О стихах Софии Парнок прекрасно написал В. Ходасевич: "В ее поэзии... не было ничего такого, что могло бы поразить или хотя бы занять рядового читателя. Однако ж любители поэзии умели найти в ее стихах то "необщее выражение", которым только стихи и держатся... Ее стихи, всегда умные, всегда точные, с некоторою склонностью к неожиданным рифмам, имели как бы особый свой "почерк" и отличались той мужественной четкостью, которой так часто недостает именно поэтессам".

Странно рецензировать рецензии, но по прошествии лет рецензии (если они хороши) становятся самостоятельными художественными произведениями.

Особенно если речь идет о рецензиях предреволюционной и революционной поры... "Дети страшных лет России" здорово умели писать. Они умудрялись сочетать глубокомыслие, изящество и краткость. Как это у них получалось - не знаю.

Две рецензии, помещенные в сборнике рядом: на "Радуницу" Сергея Есенина и "Вереск" Георгия Иванова - могут служить образцами изящества критики. Если позволено будет применить богословский термин, то я бы написал, что перед нами - апофатическая критика.

Перечислены все слабые стороны лирики юного Есенина, но у читателя статьи остается ощущение, что речь идет о большом поэте (и это ощущение сознательно вызывается автором).

Перечислены все достоинства лирики молодого Георгия Иванова, но читатель статьи не может не согласиться как с финальным выводом короткой рецензии ("Тем любителям стихов, которым дела нет до поэта, можно рекомендовать "Вереск" как сборник вполне приятный"), так и с ее метафорическим зачином ("Вода не подражает небу, отражая его в себе, она ничего не делает для того, чтобы отражать, - она только пуста и прозрачна. Георгий Иванов - не подражатель: он зорок, слух его тонок, язык находчив, но глаза, которыми он глядит, уши, которыми слышит, голос, которым поет, - не его...").

Мы отвыкли от этого уважительного тона. Мы разучились критиковать без оскорблений и хвалить, не льстя.

Одна из лучших рецензий сборника - отклик на роман Андрея Белого "Петербург". Строгий классицистический вкус Парнок не мог не быть возмущен взвихренным барочным футуристическим миром Андрея Белого - прозаика. Но как точно характеризует она новаторский роман! Не принимая книгу, порицая автора, как верно она понимает законы функционирования текста поэта: "...в романе Андрея Белого есть черта разительная, черта, отличающая первоклассные произведения искусства: неоспоримая органическая слитность "содержания" и "формы". Содержание "Петербурга" мыслимо именно в той, и только той форме, в которой оно выявлено Андреем Белым". Так начинается, сегодняшним языком говоря, "разгромная" рецензия. Сравните со словами нашего современника - Иосифа Бродского: "Что же касается Андрея Белого, то он - просто плохой писатель. И все..." Десятилетия нетерпимости приучили нас к безоглядной пальбе, к ударам наотмашь. "Плохой писатель. И все". Это сказано уже после того, как влияние "плохого писателя" на всю последующую литературу сделалось неоспоримым. Парнок еще ничего не знает о том грандиозном, что предстоит совершить "русскому Джойсу" - Андрею Белому- прозаику, тем не менее она с уважительным вниманием всматривается в неприемлемую для нее "вихлявую барочность" "Петербурга". Сочетание "суеты и величия", грубого пафоса и столь же грубого шутовства, ироническое авторское подмигивание читателю за спинами героев - все это подмечено Парнок с удивительной точностью. Но самое главное: отвергая художественный мир Андрея Белого-прозаика, Парнок почувствовала то, чему еще предстоит выкристаллизоваться в его прозе. Он еще не написал своего "Котика Летаева" с его пристальным вниманием к младенчеству, с уравниванием младенца и хтонических бездн космоса, а Парнок уже почувствовала - даже не инфантильное, но одновременно младенческое и космическое, дочеловеческое, нечеловеческое начало в прозе Андрея Белого: "Читатель поднимает свой взгляд на Андрея Белого и встречает в ответ "какие-то ребенкины взоры". "Петербург"... производит то неприятное, неестественное впечатление, которое производил бы великан- недоносок. Величина тела свидетельствует о поползновениях на огромные размеры, и это, замысленное как нечто огромное, тело являет нам непропорциональность маленьких, недоросших частей..." Ощущение на редкость точное. Действительно, все романы Андрея Белого производят впечатление чего-то "младенческого" и "великанского, космического" одновременно, похожего на того четырехметрового младенца, которого видел пилот Бертон в волнах "мыслящего океана". Помните? "Ребенок... был высотой метра четыре. Точно помню, что, когда я ударился шасси о волну, его лицо оказалось немного выше моего... Он показался мне... совсем младенцем... Он поднимался и опускался на волне, но независимо от этого еще и двигался. Это было омерзительно".

Четкость нравственной и художнической позиции, соединенные с "чутьем литературы" позволяют Парнок в той же рецензии предвосхитить будущие открытия формалистов- опоязовцев - школы, чуждой ей и даже прямо враждебной: "Вглядитесь в сооружение стиха, и поэт представится вам безумцем, творящим мельчайшую мозаику из... миров; он сжимает, сдавливает, сгущает миры за мирами до тех пор, покуда они не обратятся в маленькие, удобопоместимые огненные компактности... - слово в стихе является целой самодовлеющей единицей выражения. Ту роль, которую в стихе играет слово, в прозаическом произведении играет уже целая фраза; фраза становится единицей выражения..." Черт возьми! Да ведь перед нами - самое первое изложение теории Юрия Тынянова о "тесноте стихового ряда" - самом важном отличии языка поэзии от языка прозы.

Между прочим, это замечание о "тесноте стихового ряда" относится и к самой С. Парнок. Вся ее, пусть и хорошая, но многословная статья о Ходасевиче сжата в пяти ее прекрасных, сильных, "мужских" стихотворных строчках:

С детства помню:
груши есть такие -
Сморщенные,
мелкие, тугие,
И такая терпкость
скрыта в них,
Что едва укусишь, -
сводит челюсть.
Так вот для меня
и эта прелесть
Злых, оскомистых
стихов твоих.

Остается сказать несколько слов о недостатках издания. Я понимаю, что об этом не принято говорить в рецензиях, но количество опечаток в сборнике явно превышает допустимую норму.