Обложка книги изд-ва ''Эксмо''

Что? В Гоа уже не ездят? Хорошо, на Африку.

Для нас таких вот, с полуразжавшейся фигой в кармане, и пишет свои однообразные романы милый человек Харуки Мураками. Его добровольный вассал Дмитрий Коваленин, переводчик и популяризатор, выдал нам "Охоту на овец" и "Дэнс-дэнс-дэнс", наполнив свой перевод таким зарядом преклонения, что почти смутил. Ну, хорошо, чуть было не поверили, что Библия, в смысле "май холи Байбл", для очередного потерянного поколения. Нет, знаете, не Библия, конечно, никакая, при ближайшем рассмотрении, а почти дамский роман. Для своих, разумеется, для логоцентристов.

Последний изданный у нас роман Мураками "Мой любимый sputnik" переведен вовсе не Ковалениным, а Натальей Куниковой. И скажем честно, текст нимало не потерял. Он окончательно превратился в достойное легкое чтение для работающих людей с претензиями.

И, конечно же, это - абсолютно женский роман в лучшем смысле этого слова.

Потому что! Это - книга! Про лесбиянок!

Ну, нет, конечно, не про лесбиянок. Просто одна юная девушка по имени Сумирэ полюбила со всей силой юных чувств прекрасную женщину Мюу, которая старше ее на четырнадцать лет. Сумирэ вовсе не хочет слепнуть перед монитором корпорации, а наоборот - только перед собственным лэп-топом, потому что мечтает стать писателем. Ее друг - школьный учитель, рассказчик истории, который очень-очень любит Сумирэ, понимает, что, при всем ее таланте писатель из нее не выйдет, пока она не приобретет настоящий жизненный опыт, не окропит его кровью здание своего романа. Что, кстати, совершеннейшая истина, только вот в процессе приобретения опыта как-то так закрутишься, бывало, что и кропить сил нет никаких.

Итак, Сумирэ идет работать к предмету своего обожания в офис, а потом сопровождает Мюу в поездке по Европе. И пропадает бесследно на маленьком греческом острове. Друг-рассказчик едет на поиски и находит там. Дискету. Страшную историю про путешествие в потусторонний мир девушки, забытой на ночь на колесе обозрения. Вспыхнувшее на мгновенье чувство к Мюу. Историю про кота. Некоторые личные вещи Сумирэ. Теряет. Лучшую часть себя (кажется, с возвратом). Минутное чувство к Мюу.

Легкий по конструкции, страшный не путешествиями по заброшенным комнатам другого мира, а только сквозняком из них, роман, как водится у Мураками, медленно нагревает тебя до нужной температуры. Деликатно теплой, как у сакэ или свежего суси. При которой ты уже помнишь, что очень одинок по своей человеческой сути но еще готов поверить, что некто, самый важный, сможет разделить с тобой и жизнь, и легкий ужин, и прогулку по отелю "Дельфин". Поклонник русской и американской классики Мураками русский вполне надрыв тщательно пакует под полиэтилен американского стилевого аскетизма, который волшебным образом не чужд и пафоса. Ну, и, конечно же, японское вольное обращение с чудесами, богами, темной половиной, которого так не хватает ни русским, ни американцам, ни европейцам. Нас на что хватает? У родственников в деревне домового в углу закрестить да иконок в машину повесить, а американцы даже и этого не умеют. Те японцы, которые не убиваются на благо корпорации, вполне успешно шарахаются туда-сюда, невольно пытаясь подать нам хороший пример, в том числе и в написании легких и ясных романов. Столь любимый Мураками Набоков писал: "Литература родилась не в тот день, когда из неандертальской долины с криком: "Волк, волк!" - выбежал мальчик, а следом и сам серый волк, дышащий ему в затылок; литература родилась в тот день, когда мальчик прибежал с криком: "Волк, волк!" - а волка за ним и не было. В конце концов бедняжку из-за его любви к вранью сожрала-таки реальная бестия, но для нас это дело второстепенное. Важно совсем другое. Глядите: между настоящим волком и волком в небылице что-то мерцает и переливается. Этот мерцающий промежуток, эта призма и есть литература".

Замените волка на овцу - и сегодняшний рецепт любого романа Мураками абсолютно готов.