Жизнь Ежи Косинского, одного из самых популярных американских писателей последней трети ХХ века, оборвалась 2 мая 1991 года. Обезображенное тело бывшего прозаика и литературного функционера, а теперь алкоголика и завсегдатая садомазохистских клубов обнаружили в ванной его нью-йоркской квартиры.

Вот уже несколько лет Америка жила в страхе перед всепоглощающим СПИДом. Индустрия удовлетворения самых изощренных человеческих влечений, похоти и страсти, была разрушена. Такие замысловатые и искушенные в телесных утехах личности, как Косинский, не способные более сдерживать дурные наклонности, искали любой возможности реализации своих желаний на самых нижних этажах американского общества, в грязных нью-йоркских подвалах и подворотнях...

Крушение мира, который создал вокруг себя польский эмигрант Ежи Косинский началось 22 июня 1982 года, когда журнал "Виллидж войс" напечатал статью Стоунза и Фермонт-Смита "Ежи Косинский: слова с гнильцой". Причины разрушения образа Косинского как блистательного героя американской жизни более чем необъяснимы. Еврейский мальчик из Польши достиг вершин американской культуры: лауреат многочисленных литературных премий, прозаик, дважды избиравшийся президентом американского ПЕН-клуба, номинант на "Оскар" за лучшую роль второго плана. ...И вдруг - сами же американцы разрушают воплощение "американской мечты". И за что? За метафору, за образ, за выдумку - за самую суть, за прием литературы. Да, конечно, можно сказать и так: Косинский бесстыдно врал в своем "русском" романе, в "Раскрашенной птице", и не только... Но как удачно врал, как художественно врал в совершенном американском стиле - без сострадания, без сочувствия к кому и чему-либо, кроме самого себя.

Впрочем, нас мало интересуют причины и подробности крушения литературной биографии Косинского. Тем более что никакого художественного краха Ежи Косинского, как это представлялось и американской критике начала 1980-90-х годов и самому автору не было. Просто не могло быть. Потому что совершенно неважно, пользовался или не пользовался услугами литературных редакторов Косинский, когда перед нами есть изобразительно самодостаточные тексты, сквозь которые можно разглядеть самую подлинную жизнь художника - с чистой любовью к супруге-миллионерше и желанием прикоснуться к смерти. Пусть Мэри Уэйр страдала алкоголизмом, но в координатах мира Ежи Косинского это непременно должен был быть рак, опухоль мозга. И когда он был в ней, когда он ласкал ее, не человек, а художник в Косинском должен был знать, что плоть, постигнутая им, уже подернута тленом.

Если доверять бульварным таблоидам, у Косинского было много гомосексуальных опытов. Но ни "просто секс" с мужчиной или "просто секс" с женщиной не могли насытить его. В этом смысле автобиографическим выглядит образ Шэнси Сэдовника в романе "Садовник"(1971). Вслед за удивлением и восхищением, которое испытывает к Шэнси общество, воспитанник и творец сада становится объектом их, членов общества, сексуального интереса. Едва ли не первое открытое сексуальное притязание - это страсть к Сэдовнику некого престарелого гея. Впрочем, вспомните, что и сад, в котором вырос Шэнси, - это тоже владение одинокого старика. В своей кажущейся садовой самодостаточности Шэнси на самом деле полностью принадлежит, подчиняется ему, своему хозяину.

...Но вернемся к попытке первого сексуального контакта человека с дитем Сада.

"Стены тесного лифта были затянуты мягкой тканью лилового цвета. Шанс не знал, как это нужно воспринимать. Пока рука незнакомца копошилась у Шанса в паху, лицо его оставалось дружелюбным и выражало живой интерес. Шанс решил, что лучше всего будет никак не реагировать [...] Человек принялся целовать Шанса в щеки и шею, обнюхивать и перебирать его волосы [...] Глаза его были закрыты, он постоянно облизывал губы. Запустив руки под пиджак Шансу, долго шарил там. Затем встал, сделал шаг назад, посмотрел на Шанса и принялся раздеваться. Когда он разделся совсем, он отшвырнул в сторону туфли и улегся на кровать. И сделал знак Шансу, чтобы тот смотрел на него. К изумлению Шанса, незнакомец зажал свою плоть в кулак и начал мять ее, постанывая и извиваясь при этом..."(с.100-103).

Собственно, цитировать всю сцену акта нет необходимости. Она, как это всегда у Ежи Косинского, создана в садомазохистских тонах ("...человек прижал подошву туфли Шанса к своему напряженному органу"). Безусловно, Сэдовник - герой абсолютно асексуальный, в нем невозможно вызвать эротического чувства... Это очень важно для Косинского. И это с художественной точки зрения - на грани фантастики. Не удивительно, что "Садовник" вдруг в какое-то время оказался в ряду писателей-фантастов, по крайней мере, в восприятии российского читателя...

Сексуальное переживание самодостаточно для Косинского. В его понимании в сексе нет субъекта и объекта. Это исключительно художественный путь разрешения проблемы телесного начала в человеке. Этот путь Косинский исследовал в своих героях и примерял в жизни на самом себе.

Партнеры Сэдовника переживают высшее эмоциональное и сексуальное напряжение в контактах с Шэнси. Последний же редко отдается даже самому поверхностному чувственному волнению. Или, например, в романе "Ступени"(1968) герой "повстречал одетую в мешковатое платье и сильно накрашенную женщину", которая оказывается мужчиной...

"В номере она помогла мне раздеться и, не раздеваясь сама, принялась ласкать меня. Она прикасалась ко мне со знанием дела; ее руки скользили по моему телу так, словно их направляли какие-то незримые подкожные токи. Если бы я ласкал себя сам, я бы действовал точно так же". Далее идет анализ происходящего, и вот вывод - "Я и этот человек были друг для друга всего лишь символами самих себя". Теннеси Уильямс сказал: "Образы писателя есть его сексуальные акты". Садомазохизм Косинского имеет, на мой взгляд, и хотя бы одну эстетическую причину, может быть даже - первопричину. Эстетическое переживание равно сексуальному и наоборот... Вступить в связь ради продолжения рода или ради плотского удовольствия для художника недостаточно. Есть другой - надфизиологический смысл удовольствия. В этом случае все равно кого иметь и с кем иметь... Секс втроем (роман Косинского "Чертово дерево", 1973), секс с животными ("девушка подошла к зверю и начала обнимать и ласкать его и гладить его гениталии", роман "Ступени") и так далее...

У Косинского в половом акте очень важно его созерцание, а не только участие. Один из лучших текстов Косинского "Раскрашенная птица"(1964). Он более других насыщен сценами сексуального насилия. И почти никогда герой, еврейский мальчик, не становится его участником, он - созерцатель. А если вдруг и творит его, насилие, - он художник этой боли, этой страсти, этого чувства...

Итак - в сексе довольно созерцания, а не участия. Потому Шэнси Сэдовник возвращается в финале "Ступений" в свой новый сад. Потому автобиографический герой Косинского в "Чертовом дереве" отказывается от легкой возможности испытать удовольствие с мужчиной.

Насилие, боль, всякий секс, безумный секс царили в книгах Ежи Косинского на правах художественного вымысла. И когда ценность его книг, его образов была поставлена под сомнение, когда литературная репутация была разрушена, он легко превратился в художника своей жизни, а законы художества остались те же, которым было подчинено развитие его книг.

А когда любовные акты Косинского оказались его последними книгами, его просто не стало. Он убил себя - так обыкновенно и завершался секс в его сочинениях.