Я чуть было не написала: в голубой тени. Но потом решила, что это будет неправдой. Сразу скажу банальность: нет "голубой", "розовой", серо-буро-малиновой и т. п. литературы. Это или литература, или кисти вам в руки и раскрашивайте, что и как хотите, хоть соседний забор.

Книга Валерия Бондаренко "Командирская коечка" (М., 2006) - литература, причем литература для всех.

''Во всех подробностях перед читателем предстает туса богемных развратников, любителей жесткого секса''. Фото iStockphoto, Eva Serrabassa

Это подчеркнуто самим отбором текстов. В первом рассказе сборника нет и намека на радужную тему. Просто рассказ из детства, кружение мальчишеского сознания вокруг знаменитой Джоконды. Загадка жизни, которую ребенок ощущает так остро, и которую разгадать не можешь. Загадка как данность. И еще - упоение жизнью, причем в рассказе оно ощущается как упоение алчное, плотское и спиритуальное одновременно. (К этому рассказу примыкает и текст "Memoi’ы", опубликованный в только что вышедшем сборнике "Русская гей-проза 2006").

А дальше начинается детектив, начинается загадка уже для читателя, которую он разгадывает на протяжении всей книги. Что это: автобиография в рассказах и повестях или все же мистификация?

Хочется думать сперва, что второе. Потому что вслед за нежным миром "Джиоконды" мы попадаем в... сортир. Я не хочу думать, что это правда об авторе.

Тем более, что он сам дает мне повод для этого. Рассказ "Дворники" - о затаенном фетише. Вот тут точно знаешь, что все совершенно искренне. Как выходит, что антиэстетическое становится для человека интеллигентного и вполне утонченного желанным и смыслообразующим? Над страницами этого рассказа-эссе задумаешься: а почему, собственно, мы так стесняемся скрытого в нашем подсознании? И может быть, вот такой беспощадной к самому себе правдивостью можно разбить душный купол страшноватого (и лично мне непонятного) фетиша...

Или, наоборот, утвердиться в нем? Новое в жизни и новое в отношении человека к себе рождается в таких вот темных, потаенных уголках.

В рассказе "Школа" мы узнаем об авторе еще больше. Чего стоит одно это подробное, до ненужных, на мой взгляд, но важных и узнаваемых для знатоков деталей история отношений с солдатом, который любит взрослого "дядю", но, конечно, за деньги. А параллельно идут смешные и изящные письма некоего офицера к некоему философу, этакая аристократическая бравада по поводу собственных пороков. И вдруг, в самом конце, спотыкаешься о признание повествователя из глубины, в том, кто и когда разбил для него это зеркало жизни, откуда у него такое бесстрашное и, на мой взгляд, опрометчивое презрение к морали: "...мне кажется, жизнь наша всегда ПРЕДВЗЯТА".

Самый трудный для не-гея по фактуре текст, собственно, давший, название сборнику - это грубый и неимоверно грязный стеб на концлагерную тему, разбавленный круто просоленной иронией. Дочитав такое до конца, понимаешь, что человек может воспринять и эти обстоятельства как способ для наслаждения. Мне на память пришел Свидригайлов и его прототип из "Мертвого дома" - тот деклассант-дворянин, который получал радость от унижений. Совершенный литературный садомазохизм, подключенный к коллективному опыту прошедшего века. Вероятно, только так и можно выжить в подобных обстоятельствах?

Есть в книге еще один рассказ на тюремную тему - "Васенька". Он мягче и забавней. Порыв иронически изящного стиля преодолевает безутешность судьбы опущенного. А может, в кого-то он действительно вселит надежду?

Это две основные темы творчества Валерия Бондаренко: тема насилия (социума, судьбы) и опыт проживания-выживания в навязанной судьбой системе насилия, всегда не сексуального, а социального по своей природе. Вот почему его тексты - вовсе не только достояние эротики, хотя нередко мы по привычке сваливаем все "этакое" в одну кучу чего-то непристойного. Можно упомянуть в связи с этим наблюдения И. Жижека, который, как известно, вывел прозу де Сада из поля специфически порнографической литературы, показав ее связь с идеями эмансипации личности от насилия ханжеских, установок социума, - открыл ее предреволюционный запал.

В свою очередь, это дает возможность осуществиться новым допускам и в области стиля. "Нецензурная" лексика (почему, собственно говоря?) обретает равные с общеупотребимой права быть использованной. Автор заботится о точности передачи мысли и эмоции, а не о соблюдении условного и всегда отстающего от жизни речевого этикета, от этой негласной, но порой болезненно ощущаемой любым пишущим самоцензуры.

Валерий Бондаренко вполне свободен в выборе языковых средств. Порой он строит текст как некий коллаж из "высокой" и "низкой" лексики. Он демонстративно осуществляет право автора на создание иной действительности (любой, сообразной правде душевного переживания и индивидуальной судьбе).

Обложка книги ''Командирская коечка'' (М., 2006)

Личная свобода в условиях общественной замороченности - тема рассказа "Фьоренца". Он - о крушении нашего "совка" в августе 1991 года и о том, что параллельно с политическими играми, которые мы никак не можем и не хотим воспринять как реал, идут иные по форме тоже вроде бы игры, но полные подлинной "личной" жизни.

Центральная вещь сборника - повесть "Фенька". Ехидно используя форму советской "деревенской прозы", традиционного "большого стиля", писатель создает нечто вроде антиутопии. Представьте себе колхоз, в котором живут одни гомики, причем каждый наделен и индивидуальным характером и эротически окрашенным сознанием заядлого коллективиста. Собственно, это этакая зубастая пастораль, ядовито веселый и порой одуряюще откровенный триумф соцарта. Можно было бы назвать ее просто "утопией" с набором разных геевских фишек, фетишей и фенечек, но благостность здесь кажущаяся и уйти от этой грубой реальности можно разве что в астрал. Не удивлюсь, если психологи и культурологи обнаружат в этой смешной вещице массу архетипов нашего коллективного пост-советского под-сознания...

Завершает сборник повесть "Зассанцы". Вот уж где правда, так это, возможно, здесь! Прочла я ее на одном дыхании и не сразу поймала себя на том, что читаю-то ведь о выродках. Во всех подробностях перед читателем предстает здесь туса московских богемных развратников, любителей жесткого секса. То есть, это вообще-то совершенный экстрим даже и в заявленном на обложке книги стиле "трэш". Но удивительно: то ли автор - тонкий стилизатор так расстарался, то ли эти выродки и впрямь обаятельны и колоритны (и да, интересны как люди), но я бы хотела на них взглянуть. Пышет от них жизнелюбием и таким детски непосредственным правом быть собой и жить радостно, что только руками развести можно. Никак не скажешь, что они на теневой стороне улицы, что они - маргиналы (не в социальном, а в эротическом только смысле, между прочим!) И это при том, что и проблем у них навалом, и судьба к ним не снисходительна.

Но, может быть, здесь мы встречаемся с новым отношением к жизни, к ее свету и теням, без этого тупого самоограничения, без запариваний всякими идеологемами?

Может, прав поэт: свобода приходит нагая, - в том числе, социальная, духовная, личная. Любая...