Борис Акунин. Коронация, или Последний из романов. М.: Олма-Пресс, 2005

Как быстро мода меняется: и на хороших писателей тоже. Еще недавно блистательного Бориса Акунина (его сочинения так скоро перекочевали с полок лучших книжных магазинов на бульварные лотки и витрины провинциальных киосков) теперь даже в метро читать - моветон.

В ностальгии по "золотым" литературным временам, когда имя всякого советского сочинителя было покрыто легким сакральным блеском, публика вдруг на мгновение поверила - пришел Писатель. Ну, вот тебе, - оказалось: b.akunin и не писатель вовсе, а бренд какой-то...

Широкой публике не нужны стилистические изыски, ей подавай массовый вариант качественного продукта. Вот состоялась "Коронация", а потом "Алтын-толобас" - сюжетные ходы одинаковы, но все не то... "Приключение магистра" (новую серию о Николасе Фандорине) пишет B. Akunin в юбке, "маринина", очень может быть, что не одна. Впрочем, для всех нас критика и друзья B. Akunina на какое-то время нашли объяснение - все свалили на материал, на действительность. Что сейчас вокруг - кровавые мордобития, олигархи, банкиры. B. Akunin здесь совершенно ни при чем. И язык - то, за что, собственно, мы в первую очередь его любили и любим, украден у эпохи. Так и прежде, когда Akuninу было, что похищать, у Достоевского, Толстого, Чехова, он все беззастенчиво тащил в свои талантливые детективы... И откуда и что стащил удачливый версификатор в свою голубую "Коронацию?.."

О жизни гомосексуалов в России XIX века написано не бог весть сколько. И нет, пожалуй, ни одного серьезного обширного исследования. Да и возможно ли оно, ежели тема едва ли не до сих пор просто закрыта - существует в устных рассказах, сплетнях, коротких воспоминаниях и дневниковых записях. Хотя даже при пристальном взгляде на эпистолярное наследие ушедшего века (от Александра Пушкина до Михаила Кузмина) - изрядный по величине томик может набраться. Другое дело, кто наберется смелости, у кого упорства хватит и терпения. На "Другой Петербург" сил хватило у господина К. Ротикова. Но как легко с безудержным Петербургом, и как трудно с ханжеской патриархальной Москвой... Здесь было все, без лишней суеты и блеска петербургского "Медведя", на укромных банных полках. ...И как недолго удивляла Москва одного будущего советского классика своим спокойствием и добропорядочностью после литературного Петербурга, погруженного в блуд, распутство и наркотический бред.

Безусловно, нет оснований не доверять достоверности описанных Акуниным как профессиональным москвоведом фактов быта и "клубной" жизни отеческих "бугров" в 1896 году. Впрочем, что, собственно могло с тех пор измениться...

Акунин - псевдоним, означающий по-японски "злодей, отрицательный персонаж". В действительности это Григорий Чхартишвили, в прошлом заместитель главного редактора "Иностранной литературы", японист, переводчик с японского.

Акунин просто ошеломляет читателя мастерским соединением в его текстах вымысла и реальности. Привычно стало говорить о его удивительных мистификаторских способностях. Мы бы сказали иначе: Акунин больше версификатор - в двух смыслах этого слова. Он и стилист, безукоризненно владеющий техникой конструирования детективных жанров, он и превосходный выдумщик занимательных версий исторических событий. Да, кстати, еще и в третьем смысле (version - по-французски перевод) он - замечательный переводчик...

Рискуя навлечь на себя гнев публики, утверждаю: "Коронация..." - не столько роман о гомосексуалах, сколько гомосексуальный роман, написанный с точки зрения и от лица латентного гомосексуала великокняжеского дворецкого Афанасия Степановича Зюкина. Своего рода дневник латентного гомосексуала.

Рассмотрим отношение Зюкина к мужчинам. Ибо это, собственно, первое, с чего начинается повествование господина Акунина.

"Он погиб на моих глазах, этот странный и неприятный господин. Я не любил этого человека. Может быть, даже ненавидел. Во всяком случае, хотел, чтобы он раз и навсегда исчез из нашей жизни. Однако я не желал ему смерти"(5). Речь о красавце Эрасте Фандорине. ...О Фандорине, который столько раз, как мы узнаем, спасал жизнь Зюкину. Но везде на протяжении романа, выражая свою неприязнь к Фандорину, Зюкин, напротив, неосторожно показывает свою страсть к нему, как к человеку необыкновенному. Вспомним одну из последних сцен, в которой дворецкий беседует с Эмилией Деклик-Линдом. Он воспринимает ее сквозь знакомые ему черты Эраста: "Она даже заговорила, как Фандорин: "во-первых, во-вторных". Как умеет этот человек внушать обожание!"(332).

Дальше вновь - хотя и не ненависть, но открытая неприязнь со стороны Афанасия Степановича к еще одной из самых колоритных для человека гомосексуальных наклонностей мужских фигур в романе. Вот как выглядит лейтенант Эндлунг в оценке Зюкина: "...ловкая бестия: взгляд ясный и чистый, физиономия розовая, аккуратный пробор на золотистой голове, детский румянец на щеках - ну прямо ангел"(10). А какое славное замечание сделает Зюкин, разглядывая Эндлунга, облаченного в женское платье: "Я впервые заметил, что на его розовых щеках имеются кокетливые ямочки"(206).

Вообще взаимоотношения Зюкина и мужчин в романе отмечены напряженным эмоциональным фоном переживания отказа от близости и дружбы с ними. Эти своего рода фрустрации приводят к тому, что у героя всего два типа связей с мужчинами: он их или ненавидит, или подчиняется им полностью, как слуга. В профессиональном качестве он, впрочем, может иногда занимать и противоположную позицию, например, в отношении к старшему и младшему сыновьям князя Георгия.

Характеристика, которой удостаивает себя Афанасий Зюкин в "Коронации..." совершенно лишена каких-либо эротических деталей. В целом он хочет создать образ не аскета, но, по крайней мере, человека полностью преданного профессии. "...Выродились Зюкины, потому что мне досталась душа вялая и к любви не способная. Любви к женскому полу я не знал никогда. Обожание - дело другое; это чувство я испытал еще подростком, и было оно такое сильное, что после него на обычную любовь во мне как-то уже силы не осталось"(93). Вот, кстати, и одна из причин гомосексуализма Зюкина. Раннедетские переживания (то, что Зигмунд Фрейд называл "deckerrinerungen") из зоны сексуальности остаются не вытесненными и по силе перекрывают все прочие, возможные. Например, к мадмуазель Деклик...

Вернемся к мужчинам. Первая "голубая" пара романа - лорд Бэнвилл, который привозит с собой на коронацию друга, мистера Карра. Узловая интрига развития гомосексуальной линии "Коронации..." в том, что Карра и Бэнвилла поочередно принимают за доктора Линда. И оба раза подтверждения тому бросается искать Афанасий Зюкин, а основным доказательством становятся именно любовные интересы лорда. А что сам Зюкин? Во-первых, большинство характеристик, которые дает он буграм в романе не просто положительны, а часто восторженны (о Бэнвилле, Карре, князе Глинском). Во-вторых, он сам пользуется у бугров популярностью. Вспомним хотя бы вечеринку в "Элизиуме". Но так никогда и не дает возможности усомниться в своей абсолютной антисексуальности.

Роман Бориса Акунина "Коронация..." временно закончил "черную захаровскую" серию автора. Начал ее, как мы помним, "Азазель", в котором Эраст Фандорин был еще совершенно юным и оттого не менее очаровательным. Но диковинным образом между двумя этими сочинениями существует и более глубокая связь иного свойства.

В этих текстах, главными злодеями оказываются женщины, а мужчины - только нелепым инструментом в выполнении их ужасающих по масштабам и жестокости планов. Конечно, многие подумают, что это всего лишь случайность... И возможно, как кажется Фандорину, "главная тайна м-могущества доктора заключалась именно в женственности... Все люди Линда были влюблены в него... в нее..."(339).

"Г-гомосексуализм здесь не при чем. Эмилия ловко провела нас, пустив по ложному следу. Лорд Бэнвилл [...] давно уже покинул пределы империи, отыгравшись за утрату любовника на бедном мальчике Глинском. Ах, утонченный мистер Карр, безобидный поклонник синих гвоздик и зеленых незабудок! Его убили, чтобы еще больше уверить нас в том, что Линд - это лорд Бэнвилл"(340).

Возможно, что кто-то и согласится с таким ответом Эраста Петровича Фандорина, но не мы... Своим текстом Григорий Чхартишвили скорее больше задает вопросов - не только о времени, о котором пишет, не только о нас - геях, но и о себе.