Бой работал в Би-Би-Си, отвечал, как он с важным видом говорил, за слухи. Чрезвычайно гордился своей работой и потчевал нас сплетнями о лорде Рисе и его "мальчиках", которым мы в то время отказывались верить. К тому времени он тоже был связан с Департаментом; после Мюнхена почти все из нашей компании поступили сами или были завербованы в секретную службу. Полагаю, мы имели некоторое представление о том, что служба в разведке куда предпочтительнее военной лямки - или теперь я несправедлив к нам? Бой воспринял свои негласные обязанности с ребяческим энтузиазмом. Он всегда находил удовольствие в тайной деятельности, и ее страшно ему не хватало после бегства из страны. Особенно ему нравилось выступать в чужой роли; чтобы создать себе "крышу", он примкнул к пронацистской парламентской группе консерваторов, носившей название "Цепь" ("Вытаскиваю цепь для дядюшки Джо", - любил повторять Бой), и пристроился к печально известному прогитлеровски настроенному члену парламента Роберту (забыл его фамилию), отставному гвардейскому офицеру и оголтелому фанатику, при котором он неофициально исполнял обязанности (точные слова) личного секретаря. Главной обязанностью, по его словам, было сводничество, дабы удовлетворить ненасытный аппетит капитана к молодым парням из рабочих семей. Незадолго до этого Бой и его спятивший капитан предприняли поездку в Рейн-ланд, сопровождая группу школьников из Ист-Энда в лагерь гитлерюгенда. Поездка была частью абсурдных мероприятий в преддверии войны. Оба вернулись в диком восторге ("О, эти белокурые бестии!"), правда, у капитана Дика долго болело анальное отверстие; уж не такие они деликатные, эти мальчики из гитлерюгенда.

- Самая большая шутка заключается в том, - заметил я, - что спонсором поездки был Совет по внешним сношениям англиканской церкви!

Куэрелл не засмеялся, лишь поглядел на меня так, словно прокатил по лицу бутылкой, как раньше на сельских вечеринках перед танцами для гладкости укатывали площадку бутылками из-под шампанского (ах, эти дни нашей юности - юности мира!).

- Может быть, тебе стоило съездить вместе с ними, - вставил он, оборвав мое повествование.

Я почувствовал, что краснею.

- Не в моем вкусе, старина, - возразил я, стараясь произнести эти слова медлительно, небрежно, хотя, на мой слух, прозвучали они предательски вымученно. Я быстро переменил тему разговора: - Бой говорит, что фрицы завершили перевооружение и только ждут приказа.

Куэрелл пожал плечами.

- Ну, чтобы выяснить это, не было необходимости посылать туда педераста.

- Им с капитаном показали аэродром. Ряды "мессершмиттов", и все нацелены на нас.

Мы замолчали. В шуме уличного движения за окном мне слышался рев пропеллеров, меня трясло от напряженного ожидания: "Пускай оно наступит, пускай все это наступит!" Куэрелл лениво обвел глазами зал. За соседним столиком тучный мужчина в засаленном костюме, разъяренно шипя, доказывал болезненной молодой женщине с выкрашенными хной волосами - похоже, своей дочери, - что та хуже уличной дев-ки; через пару лет им предстоит появиться снова, в первом из перехваленных балканских триллеров Куэрелла - на этот раз в вагоне "Восточного экспресса" в обличье беженца-еврея и его смертельно больной молодой жены.