Фрагмент портрета Поля Верлена работы Эжена Карье. Музей Орсе, Париж

Был ли Рембо в курсе происходящего? Неизвестно. Так или иначе, 9 или 10 апреля он сматывает удочки и отправляется в путь домой, на хутор Рош, что вблизи Аттиньи (департамент Арденны), где его матери принадлежало небольшое хозяйство. Возможно, причиной его отъезда была отчаянная бедность. Его семья (мать, брат Фредерик, сестры Изабель и Витали, соответственно двадцати, пятнадцати и тринадцати лет от роду) находилась в Роше с 5 апреля. Артюр не знал или плохо знал владение, которое, однако, было родовым гнездом семьи.

Он нагрянул туда из Бельгии в страстную пятницу 11 апреля. Дату мы знаем точно - юная Витали сделала об этом запись в дневнике.

В то же самое время Верлен в отвратительном настроении приезжает в Жеонвиль. Что делать в этом городишке? Лишь переживать свое разочарование. Он просит мать приехать, и 18 апреля она сообщает о своем скором приезде. Бедной больной женщине, страдающей от всего подряд ("Вы, наверное, были очень удивлены, узнав, сколько несчастий свалились на нас с Полем; его брак распадается, что может быть хуже"), всего только и нужно, что тюфячок на чердаке.

Все же Поль уступит ей свою большую комнату рядом с кухней. Она появилась приблизительно 24 апреля, не поцеловав Поля при встрече, а внезапно спросив его:

- У тебя по крайней мере деньги есть?

Гуляя в уединении по окрестностям, он начал размышлять. Невероятное коварство жены не могло объясняться одной лишь глупостью. У нее была и другая причина. Что же это? Или кто же? Да, быть может, кто-то уже тайно готовился заменить его в роли супруга. В таком случае все вставало на свои места, и у него появлялась возможность для победной контратаки. Но Лепеллетье, которому Поль поручил тайное расследование, не обнаружил никаких следов безнравственного поведения Матильды. Вот почему Верлен не воспользовался предложениями о помощи, поступавшими от некоего мэтра Бюиссона, адвоката. Черт! Будь все иначе, какое блестящее дело он бы доверил ему! Неверная супруга, терзающая невинного мужа!

Но ведь если она свободна, она должна вернуться!

16 мая он сообщает Лепеллетье о своем последнем - и решающем - письме жене, от которой он "не без наивности" ожидает ответа, в противном случае он будет вынужден действовать, "ведь было бы слишком глупо, - говорит он, - изводить себя и жить в долгом и коварном ожидании чего-то "после дождичка в четверг"".

Это письмо, так же как и множество других, Матильда нераспечатанным бросила в ящик стола, а прочитала лишь много позже.

Разве этого недостаточно, чтобы несчастный все понял? Но нет, он дает Лепеллетье новое задание: он должен увидеться с г-жой Берто, скульптором, у которой он впервые встретил "милого ребенка" и которая, таким образом, в некоторой степени несет ответственность за его женитьбу. Он должен передать ей, а та, в свою очередь, Матильде, что продолжение "такого возмутительного дела, как этот грязный и комичный судебный процесс" было бы ужасным несчастьем. Но Лепеллетье, которому вся эта история начала уже порядком надоедать, по всей вероятности, просто проигнорировал его просьбу.

От постоянных неудач несчастный Верлен в конце концов пал духом. С этого момента он решил пустить судебное дело на самотек. Его адвокат, судя по всему, так и не получил от клиента обещанных "пламенных речей" в свою защиту, о которых мы говорили выше, ибо если бы подобный документ у него был, он не упустил бы возможности подать встречный иск. А встречного иска не было.

Несмотря на "ужасную тоску", Верлен снова думает о "Романсах без слов", рукопись которых - он в шутку называет ее "Гюстав" - он отсылает 19 мая Лепеллетье, чтобы тот передал ее издателю, Лашо или Дантю, или какому-нибудь печатнику, например, Лешевалье, который обязался выпустить вторую серию "Современного Парнаса", а то еще можно использовать типографию газеты "Пепль суверен", в которой работал Лепеллетье. Поль хотел, чтобы сборник вышел до судебного разбирательства, ибо после его начала, - говорил он своему другу, - все будут думать, что он хочет использовать шумиху вокруг процесса как рекламу книге.

Лепеллетье не понравилось, что сборник Поль посвятил Рембо. Идея показалась ему несвоевременной и неуместной. Но Верлен стоял на своем: эти стихи, говорил он, сочинялись в его присутствии, и он все время побуждал его их писать, и потом, он заслужил это посвящение своей преданностью и привязанностью, которые всегда выказывал по отношению к нему, "а особенно тогда, когда я чуть не умер".

Верлену не удалось убедить Лепеллетье, и 23 мая Поль написал ему "убери посвящение, если считаешь нужным", что тут же и было сделано.

Что касается Поэзии, составляющей теперь его цель, он предполагает вернуться к эстетике Парнаса. Новой "системой" станет тотальная объективность. Стихи о человеке будут заменены большими музыкальными фресками на триста-четыреста строк, которые будут изображать что-то непринужденное, например, тайную жизнь сарая для сена, подводную флору, гармонию цветов и т. д. Мысль о театре снова преследует его: он собирается написать драму "Госпожа Обен" и завершить оперу-буфф под названием "Клавесин", некогда начатую совместно с Шарлем де Сиври. И еще у него в голове "жестокий и садистский" роман. Эти мечты укрепляют его в мысли, что одна лишь работа излечит его и вернет ему желание жить.

В материальном плане он не мог злоупотреблять гостеприимством тетки. И так как путь в Париж был ему, в сущности, закрыт, он вернется в Лондон, может быть, с матерью, и уж точно с Рембо. Он забудет Матильду, будет печататься в Париже, будет вести спокойную, заполненную работой жизнь за границей, раз уж семейство Моте обрекало его на изгнанничество.

22 апреля 1873 года он сообщает Блемону, что возвращается из одной "осторожной" поездки в Седан. На самом деле за день до этого, в воскресенье, 20 апреля, недалеко от границы он встретился с Рембо, прибывшим из Роша, и Делаэ, приехавшим из Шарлевиля. Совместный завтрак доставил им столько удовольствия, что они решили устраивать такие пирушки каждое воскресенье. Общая трапеза состоялась также 4 и 11 мая. 16-го числа Рембо, не знающему, чем себя занять, пришла в голову мысль написать Делаэ. "Mother, - говорит он, - запихнула меня в унылую дыру". Он рассчитывает выбраться оттуда с помощью денег, которые принесет ему небольшая книжка "ужасных" историй, которую он начал писать. Он назовет ее "Языческой книгой", а может, "Негритянской книгой". В ожидании этого будущее видится ему довольно мрачным: "Моя мамаша вернется в Шарлевиль в июне. Это абсолютно точно, и я постараюсь на некоторое время задержаться в этом милом городке". Таким образом, он заявляет, что планы Верлена, о которых он ничего не знает, в любом случае не совпадают с его собственными. Как и Поля, его одолевает смертная скука. "Жара стоит изнуряющая, а по утрам морозит. Позавчера я был у немчуры (немчур меня!) в Вузьере, там население в 10 тысяч человек, в семи километрах отсюда. Немного развеялся".

"Я связан по рукам и ногам. Ни одной книги! Ни одного кабака поблизости, ни одной уличной драки! Что за ужас эта французская деревня!"

Он добавляет: "Я вскрыл только что запечатанное письмо. Верлен наверняка предлагал тебе встречу в воскресенье 18 числа в Бульоне. Так вот, я не смогу там быть".

На самом деле, поездка в Синьи (Бельгия), намеченная на 18-е число, была отменена, и Верлен сообщил Делаэ, что отправится "прогуляться" в Буйон и будет счастлив найти его там между одиннадцатью часами утра и полуднем в "Арденнской" гостинице "вам всемненадцатого" (sic!) числа. К несчастью, Делаэ тоже был занят. Таким образом, Верлен, приехав в Буйон под проливным дождем, должен был довольствоваться обедом в компании одного француза из Седана и великовозрастного школьника из Шарлевильского коллежа. Письмо, написанное им Рембо за чашечкой кофе, показывает, что, пытаясь утешиться, за обедом он совершал возлияния; о самой трапезе он отзывается следующим образом: "Пирушка была - мрак!"

Не будем излагать многочисленные грубые шутки, которыми обильно пересыпано это письмо; главное, что Верлен обещает адресату вскоре сообщить ему пару добрых вестей. "Ты будешь доволен", - заявляет он дважды. Это значило, что их изгнанничество на материке подходило к концу. Начиная с 23 мая Верлен набрасывает план, которым делится с Лепеллетье. Его этапы таковы: Буйон, Льеж, Антверпен и "Лундун". Восемнадцатичасовое морское путешествие не пугает его. "Я рассчитываю попасть в туманный город за пять дней".

Когда в субботу 24 мая он встретился с Рембо и Делаэ в Буйоне, он сильно опоздал и нашел друзей уже в обеденном зале беседующими о натуралистах. "Да это просто Золистика какая-то", - говорил Рембо. По словам Делаэ, Верлен во время обеда предавался воспоминаниям о том, как с ним случился "приступ религиозности" после смерти тетки Луизы в 1869 году.

Во второй половине дня Верлен и Рембо отправились навстречу новой судьбе, предоставив слегка подвыпившему Делаэ меланхолично вернуться в Седан на деревенском дилижансе.

Побывав в Льеже и Антверпене, они сели на пароход компании "Грэйт Истерн Рейлвей", который отплыл из Голландии в четыре часа пополудни и прибыл в Харрич на рассвете следующего дня. "Неслыханно красивое путешествие", - написал Верлен Лепеллетье. На борту Рембо написал два стихотворения, примечательные тем, что это были его последние стихотворения и в то же время первые в истории французской поэзии белые стихи. Это "Морской пейзаж", в котором корабль, плывущий среди "гигантских промоин отлива", уподобляется колеснице, которая "прибрежные кусты качает", и "Движение", которое пьянит "пассажиров меж смерчами и рокочущими водоворотами":

Некоторое время спустя после прибытия в столицу Англии они сняли комнату у миссис Александр Смит, в доме 8 по Грейт Колледж-стрит, в квартале Кемден Таун в северо-западной части Лондона, недалеко от деревеньки Хайгет, где жили практически одни художники. "Можно было подумать, что мы попали в Брюссель", - пишет Верлен Эмилю Блемону 30 мая 1873 года. Но на этом было кончено с былыми тревогами. "Я больше никому не буду надоедать своими делами, - добавляет он, - пусть все решит Правосудие". Ставки сделаны, ставок больше нет! Он вернется в Париж лишь тогда, когда закончит дела. Его сознание спокойно в ожидании: он сделал все, что мог, чтобы преодолеть глупость и злость жены. Так что "по местам стоять, с якоря сниматься"!

Он снова усиленно занялся английским, так как друзья могли зарабатывать лишь уроками. Верлен отказался от предложения одного школьного директора, который предлагал ему подписать шестимесячный контракт классного надзирателя с обязательным присутствием в школе каждый день в течение четырех часов. Затем он дал объявления в "Дейли Ньюс", "Эхе", "Дейли Телеграф" и т. д. Г-н Ундервуд нашел два таких объявления:

"Уроки французского, латыни, литературы на французском языке дают два джентльмена из Парижа. Цены умеренные. Верлен, Грейт Колледж, 8, Кемден Таун (в "Эхе" от 11, 12 и 13 июня 1873 года)".

"Уроки французского на французском - совершенство, изящество - дают два джентльмена из Парижа. Верлен, Грейт Колледж, 8, Кемден Таун (в "Дейли Телеграф" от 21 июня 1873 года)".

На объявления откликнулся один-единственный человек. Это было не бог весть что, но трех шиллингов за двухчасовое занятие ежедневно хватало на оплату квартиры и табак.

Свободное время они посвящали чтению и исследованиям в Британском музее, где нашли "все книги, какие только хотели" (тем не менее Рембо отказались выдать сочинения маркиза де Сада). Они также посещали театры, особенно "Театр Принцессы", где играли две французские труппы, и театр "Сент Джеймс", с успехом выступавший в Брюсселе. Репертуар был не слишком разнообразен, но "Сто девственниц" Лекока развлекали их в течение нескольких вечеров.

Рембо переписывает начисто и делает копии своей "Языческой книги", а Верлен приступает к работе над сборником "Остров", построенном по его новой "системе". Сборник должен был состоять из объемных бесстрастных стихотворений. А также, конечно, он возвращается к своим наброскам романов и драматических произведений. Его свободный дух взволнован, как в лучшие дни его жизни.

В конце июня 1873 года он решил, что выздоровел. 5 июня он пишет Эмилю Блемону, что снова бодр и здоров: "Мерзость моего несчастья и глупость предательства, от которого я, казалось, умирал, на самом деле спасли меня своим излишеством. Я больше не думаю об этом".

Внезапно его рана вновь открылась, и душевное равновесие было нарушено. В кругах политических ссыльных, как когда-то в Латинском квартале, начали шептаться о его связи с Рембо, а этого он не мог вынести. Это подливало масла в огонь, зажженный семейством Моте. Как ему защищаться, ему, написавшему Лепеллетье: "Что касается этого грязного обвинения, то я сотру его в порошок", если он был окружен свидетелями обвинения? Он кинулся топить горе в вине, стонать и плакать. Рембо жестко оттолкнул его. Между ними постоянно разыгрывались бурные сцены (Камиль Баррер вспоминал о них еще в 1938 году в своих беседах с г-ном Ундервудом). Иногда Верлен, не имея аргументов, вновь возвращался к старому, доставал из кармана нож, но наталкивался на сильного соперника. Тогда разыгрывались безжалостные дуэли на немецкий манер: "Нож кромсает рукав рубашки защищающегося, - пишет Делаэ, - и если проливается хоть капля крови, они поспешно бегут мириться за "пинтами горького пива" или "четвертью пинты бренди". Именно на эти кровавые игры намекает неосторожное выражение, приписываемое Верлену и фигурирующее в рапорте полицейского Ломбара от 1 августа 1873 года: "У нас жестокая страсть!" На самом деле лицом к лицу сталкивались пьяное безумие Верлена, видящего, как он шаг за шагом проигрывает судебный процесс, и холодная ненависть, которую Рембо испытывал к слабости и хныканьям друга: "Жалкий брат! Какими ужасными ночными бденьями был я ему обязан (...) И чуть ли не каждую ночь, едва засыпал я, как бедный мой брат с загнивающим ртом и вырванными глазами - таким воображал он себя! - как бедный мой брат поднимался и тащил меня в зал, горланя о своих сновиденьях, полных идиотской печали".

В его глазах "жалкий брат", недостойный быть возвращенным к своему "первоначальному состоянию, когда сыном Солнца он был", напрямик шел к своей гибели. Так как ему не хватило смелости вырваться из плена "тиранических приличий", он вновь увяз в "былой дисгармонии". Этот лжеясновидец решительно был всего лишь презренным трусом, и имел такую супругу и такого тестя, каких заслуживал!

Чем больше Верлен страшился потерять жену и семью, тем более "сварливым и злым" выказывал себя Рембо, и чем более жесток был Рембо, тем больше Верлен сожалел о разлуке с Матильдой. Этот порочный круг можно было разорвать лишь силой.

Небольшой скандал ускорил события. В один прекрасный день Андрие выставил Рембо за дверь своего дома, вероятно, даже при свидетелях. Это означало, что тайное стало явным, причем для всех. Верлен повсюду наталкивался на высокомерное молчание, на недоброжелательные намеки и иронические усмешки. Полицейская записка от 26 июня 1873 года, переданная в Париж, повторяет известный всем слух: "Отношения странного характера связывают бывшего работника префектуры Сены (работавшего там и во время Коммуны), поэта-однодневку из журнала "Призыв", г-на Верлена и молодого человека, часто бывающего в Шарлевиле, где живет его семья, и который во время Коммуны участвовал в партизанском движении в Париже - юного Рембо. Семья г-на Верлена так уверена в достоверности этого позорного факта, что основывает на нем один из пунктов заявления о раздельном проживании".

Для Верлена это было настоящей катастрофой. Он попытался исправить положение, доказывая Камилю Барреру - и еще нескольким друзьям, - что речь идет о недоразумении, о происках врагов, что он совершенно не склонен к такого рода вещам, и т. д. Но убедившись, что ему никто не верит, он решил действовать, и на этот раз действовать решительно.

Условия задачи за год не поменялись. Он был по-прежнему настроен возобновить нормальную жизнь в браке, и решение было лишь одно: заставить Матильду сделать первый шаг. Тогда он возьмет верх, и судебного процесса не будет.

Так как он не мог поехать во Францию, нужно было любой ценой сделать так, чтобы она приехала в Брюссель. Намюр оттолкнул ее тем, что она не знала этого города, тогда как Брюссель... Разве она не приехала туда, не думая ни минуты, в июле 1872 года? То, что случилось когда-то, можно повторить заново. Черт возьми, это очевидно! Но так как самые нежные и искренние мольбы были тщетны, нужно было нанести решительный удар, предъявить непокорной требование, которое она не сможет отвергнуть, и, не сомневаясь, поставить на карту свою собственную жизнь. Рембо, конечно же, придется устранить. Таким мечтам предавался Верлен, все более укрепляясь в своей решимости. Он будет биться до последнего.

Втайне он начал некоторые приготовления; собрал чемодан, осведомился о днях и часе отправления кораблей в Антверпен, сделал записи в личном блокноте: передать рукописи и белье на хранение мистеру Эдварду Стивенсону (хозяину квартиры Вермерша), одежду - миссис Смит (его собственной квартирной хозяйке) и т. д.

Корабль? Рейс в Антверпен уходил в четверг 3 июля, в полдень.

В тот день утром Поль возвращался с рынка, неся в одной руке селедку, в другой - бутылку масла. Заметив его из окна, Рембо ухмыльнулся:

- Вот Верлен к нам идет дурацкой походкой, в руках у него - масло с селедкой!

Верлен только этого и ждал, и механизм заработал. Он в гневе врывается в комнату, сшибая с ног Рембо, хватает свой чемодан и, заявляя, что он больше не желает терпеть эту проклятую жизнь, выбегает, хлопнув дверью.

Ошеломленный Артюр, думая, что это шутка, спускается за ним по лестнице с насмешливым видом. Но при виде Поля, широкими шагами направляющегося в сторону лондонского порта, его охватывает беспокойство. Беглец, ни в чем не сомневаясь, достигает доков Сент-Кэтрин и садится на пароход в Антверпен. Изумленный Рембо останавливается, зовет Верлена, отчаянно машет руками. В полдень раздается вой сирены. Полный решимости Поль даже не оборачивается. Убирают трап. Все кончено.

На борту, когда корабль уже был в море, Верлен, стоя в курительной комнате, попросил письменные принадлежности и спешно написал письмо другу. Вероятно, это тоже было частью плана? Артюр должен знать, что бегство Поля было не прихотью, не приступом дурного настроения, а исполнением тщательно обдуманного решения. В любом случае необходимо расстаться. "Эта бурная жизнь, вся состоящая из беспричинных сцен, не будет более продолжаться, твоя чертова фантазия больше не будет меня донимать".

А вот и ключ к разгадке:

На следующий день после отъезда Поля Рембо на всякий случай начал писать ему письмо-мольбу, патетический призыв, не зная толком, по какому адресу его отправить. Письмо Верлена вызвало у него жалостливую улыбку. Но нижеследующий постскриптум вернул ему хорошее настроение. В нем значилось: "Мы в любом случае больше не увидимся. Если моя жена приедет, я сообщу тебе свой адрес и надеюсь, что ты мне напишешь. А пока в течение трех дней, ни более ни менее, пиши в Брюссель до востребования на мое имя".

Тогда он решил продолжить начатое письмо, но уже в другом тоне: "Для начала, в твоем письме ничего позитивного. Твоя жена не приедет или приедет через три месяца, три года. Что касается смерти, то я тебя знаю. Так в ожидании жены и смерти ты будешь беситься, скитаться, всем надоедать".

Он должен подумать, понять, в чем на самом деле заключается его интерес! Он должен прозреть:

"Только со мной ты можешь быть свободен, и потому я обещаю тебе быть отныне добрым, сожалею о всех моих ошибках, а все мои помыслы отныне чисты, и я люблю тебя; если ты не хочешь возвращаться, я могу приехать к тебе, ты совершаешь преступление и будешь раскаиваться в нем в течение долгих лет, расплачиваясь за свою ошибку утратой какой бы то ни было свободы и несчастьями более страшными, быть может, чем те, что ты уже пережил. Подумай, кем ты был до встречи со мной".

"(...) Конечно, если твоя жена вернется, я не буду компрометировать тебя своими письмами - я просто больше никогда тебе не напишу.

Одним словом: возвращайся" - и т. д.

Если он не получит известий, добавляет он, в понедельник вечером уедет в Париж, где Форен будет передавать ему почту.

Отправимся же вместе с Верленом в Брюссель. Само собой разумеется, по доброй памяти он остановился в "Льежском Гранд Отеле". Именно здесь он начнет свою жизнь заново - или завершит ее.

Все в порядке. Он известил Матильду, что если ее не будет в Брюсселе 7 июля самое позднее в полдень, он пустит себе пулю в лоб. И пусть не вздумает опоздать на поезд - иначе в Брюсселе она найдет труп!

В пятницу 4-го числа он методично выполняет следующий пункт своего плана, уведомляя о своем трагическом решении мать ("На всякий случай, прощай - твой любящий сын"), предупреждает г-жу Рембо и подтверждает телеграммой свое письмо Матильде.

На следующий день, в субботу, он случайно встретил на улице юного двадцатилетнего художника Огюста Муро, крестника своей матери. Его отец, комендант Муро, был непосредственным начальником отца Поля в Меце.

- Так вы в самом деле покончите с собой? - скептически спросил юноша.

- Да, я твердо решил это сделать.

- Но ваша история просто безумна! Из-за женщины не кончают жизнь самоубийством!

Он посоветовал Верлену, если ему надоела жизнь, закончить ее на военной службе, сражаясь за благородную идею: пусть он поступит добровольцем в армию дона Карлоса и выступит в ее рядах против Испанской Республики. Добровольцы могли записаться туда в посольстве Испании. Верлен не стал ничего обещать, но сам для себя решил, что его друг прав: жизнь не кончают самоубийством из-за такой женщины, как его жена, которая даже в этом случае малодушно и спокойно осталась бы дома. Хитрость, которую он задумал, была просто смешной. Что касается сражений против Испании, то такая замена была вполне возможной, но он a priori не испытывал по этому поводу особого воодушевления.

Он перечитал письмо Рембо. Он тоже наверняка не ошибался, говоря об ожидающем его рабстве. Итак, провал! Он все забудет и вернется в Лондон, где, была не была, будет вести жалкое существование. Тогда он написал записку своей квартирной хозяйке, миссис Смит, с просьбой позаботиться о его вещах, пока он не вернется.

Покамест же он продолжал игру. В воскресенье 6 июля обо всем был извещен Лепеллетье ("Мой милый Эдмон, я умру..."). Он должен что-то сделать, повидать адвоката Верлена и г-на Истаса, убедить их в том, что все, что он делает, он делает из любви, а не из страха перед судом. Он сообщает ему - это, по его мысли, должно было окончательно убедить Лепеллетье, - что его мать с ним и умоляет его отказаться от зловещего плана ("Боюсь, ей это не удастся", - добавляет он). Второе письмо было написано в тот же день и адресовано полковнику Матусевичу в Лондон в надежде узнать что-нибудь о Рембо. Он подтверждает, что ждет жену, "НО, - уверяет он, - ОНА НЕ ПРИЕДЕТ!" Он рассчитывает вступить в карлистские войска, находя, что "слишком глупо убивать себя просто так". Пусть он попросит Рембо прислать ему его пожитки и рукописи и рассказать, как у него дела. "Меня это очень интересует (и не надо мерзких шуток!). Видит Бог, сейчас не до шуток!"

Наступил роковой понедельник. Городские башенные часы пробили полдень. В своем номере в "Льежском Гранд Отеле" Верлен ждал, не питая особых иллюзий, но и не имея под рукой пистолета.

Дверь так и не открылась.

Итак, наступил час принятия исторических решений. Каких именно? Поль не знал.

На почте его ждали два письма - одно от Рембо, второе от его матери. Артюр, прочитав записку Поля, адресованную миссис Смит, в которой говорилось о его скором возвращении, выражал удивление: "Ах, ты хочешь вернуться в Лондон! Ты еще не знаешь, какой тебе окажут прием! Какие лица будут у Андрие и у всех остальных, когда они снова увидят нас вместе!"

Черт возьми, этот путь был отрезан: как же можно быть таким дураком, чтобы снова лезть на рожон? Рембо доверчиво ждет. Ему пришлось продать вещи, чтобы было на что жить: "В комнате больше ничего нет. Все продано, кроме одного пальто". Белье осталось в сохранности, а рукописи - это самое главное - в надежном месте, то есть у Вермерша, Таким образом, тут все было в безопасности. Что же касается г-жи Рембо, то она приняла новость всерьез. Письмо, великолепное своим стилем и благородством: "Сударь, я не знаю, какие неприятности у вас случились с Артюром, но я всегда предполагала, что развязка ваших отношений должна быть несчастливой. "Почему?" - спросите вы у меня. Потому что то, что не позволено и не одобрено честными и порядочными родителями, не несет счастья детям". Далее следует наконец урок нравственности в великолепном патетическом стиле: счастье состоит в исполнении своего долга, как бы это ни было тяжко. Ей самой тоже когда-то пришлось страдать и проливать слезы, но Бог дал ей сердце сильное, полное мужества и энергии. "Никогда не отрекайтесь от веры в Бога: он один утешает и лечит, поверьте мне!"

Хочется вставить это письмо в золотую раму и повесить на стену для всеобщего обозрения!

Его долг по отношению к Матильде был исполнен, и с лихвой - так он думал. Теперь надо было выполнить долг по отношению к Рембо, которым он несправедливо пожертвовал. Тогда он направился на телеграф и написал следующие слова на бланке "Пост Офис Телеграф":

"Добровольцем Испанию. Приезжай сюда. "Льежский Отель". Белье, рукописи если возможно".

Было восемь часов тридцать восемь минут.

Он только что совершил самую страшную ошибку в своей жизни.

В полдень у него было назначено свидание с Муро в посольстве Испании. Там им сообщили, что заявления о поступлении на военную службу от иностранцев не принимаются.

Хотел на поле битвы пасть я, Но смерти был не нужен я - напишет он в "Мудрости".

Ситуация прояснялась методом исключения. Так как Рембо должен был вернуться и так как с ним он не мог жить ни в Париже, ни в Лондоне, нужно было отважиться на разговор об окончательном разрыве. Но, поскольку жена отказалась приехать к нему, и судебный процесс продолжался, ему оставался лишь один выход - опередить события. Он любой ценой увидится с Матильдой и поговорит с ней основательно. Пока не будет покончено с процессом, он не успокоится и не перестанет без всякой пользы "беситься, скитаться, всем надоедать", как говорил Рембо. Тогда он отправится в Париж, но остановится не у матери, где его может найти полиция, а у г-на Истаса, в доме 12 по улице Лион - там он будет в безопасности. Итак, на обороте конверта письма Рембо он на скорую руку набросал на английском языке черновик сообщения, адресованного миссис Смит: "Мадам, сегодня я собираюсь вернуться в Париж, в дом 12 по улице Лион. Будьте так любезны как можно скорее переслать по этому адресу мою сумку со всеми вещами, которые еще находятся в комнате".

Но он передумал: не будет ли более разумно дождаться Рембо, который, быть может, сам эти вещи привезет? Вот почему записку миссис Смит он так и не отправил.

Получив телеграмму в шестнадцать минут одиннадцатого, Рембо прибыл в Брюссель поздно вечером. В первую очередь Верлен и его мать перебрались в другой отель на случай, если Матильда передумает. Они сняли две комнаты в отеле "Виль де Куртре", в доме 1 по улице Брассер, на углу Гран-Плас.

На следующий день, в среду, 9 июля, друзья решили разобраться в своем положении. Ибо если во вступлении в карлистскую армию Полю отказали, в Брюсселе ему больше делать нечего. Задача его была ясна: он вернется в Париж, чтобы любыми средствами, при необходимости даже силой, убедить жену снова жить вместе. Он будет безжалостен ко всем, кто посмеет стать у него на пути, будь то даже г-н Моте. Если у него ничего не выйдет, он покончит с собой на глазах у Матильды. Вот тогда-то она все поймет (по крайней мере, если он до этого не убьет ее саму). Изложив это, он попросил Рембо рассказать, какие у него намерения.

- Я же тебе написал, - сказал тот, - я возвращаюсь в Париж, там Гаврош (Форен. - П. Я.) снимет мне комнатку.

В Париж! Но это безумие! Все начнется сначала, все снова превратится в ад! Нет. Чаша терпения переполнена. Он мечтает о спокойной жизни, о творчестве: он дорого заплатил и заслужил это.

Он продемонстрировал другу всю невозможность осуществления его плана. Пусть он отправляется, куда захочет, только не в Париж. В прошлом году в Брюсселе его настойчивое преследование все испортило. Но времена уже не те. Пусть он даже не думает начать все заново, иначе пожалеет об этом.

Рембо вновь стал хозяином положения. Он взял реванш. У него не было никакого желания жертвовать своей свободой ради счастья идиотки, которая только и делала, что унижала его. Он смирится с разрывом, потому что когда-нибудь он все равно произошел бы. Но пусть его оставят в покое! Он сыт по горло этими историями семейки Верлен. Он не собирается возвращаться в Шарлевиль к матери, но и не намеревается никому мешать. Если он выбрал Париж, это касается его, и только его. Он туда поедет, и никто ему этого не запретит.

Верлен, не в силах сломить упрямство этого арденнского барана, осознал ошибку, сделанную им не так давно. Почему он не оставил его в Лондоне? Его великодушие стоило ему дорого: он всегда будет жертвой своих высоких душевных порывов!

Спор возобновился, повышаясь на тон после каждого выпитого бокала спиртного. Ни один не хотел уступать. Верлен распалялся, а Рембо противостоял ему с дьявольским упорством.

- Я сказал, что вернусь в Париж, значит, я вернусь, и точка! Ты меня не напугаешь.

- Ну что ж, поглядим...

В четверг 10 июля Верлен вышел из гостиницы около шести часов утра и отправился гулять в ожидании, пока откроется магазин оружейного мастера Монтиньи в пассаже Сен-Юбер. Поглядим, кто над кем посмеется!

У г-на Леруа, компаньона Монтиньи, он приобрел за двадцать три франка шестизарядный револьвер с кобурой из лакированной кожи и коробку с пятьюдесятью патронами, попросил показать, как пользоваться оружием, и затем, чтобы набраться смелости, отправился пить. В кафе на улице Шартре он зарядил револьвер.

Он вернулся в гостиницу около полудня и продемонстрировал свое приобретение Рембо, который, в свою очередь, поинтересовался, для чего это он купил "игрушку".

- Для вас, - ответил Поль, - для меня, для тебя, для всех!

На этом они решили пойти пропустить по стаканчику.

Рембо попытался успокоить его, объясняя ему, что глупость, если он ее сделает, не вернет ему жену и покой, а наоборот, лишит их навсегда. Но как успокоить этого упрямца, кричащего, что ему надоело все и вся, что он измучился исполнять волю других, что его собственные желания важнее.

Они вернулись в гостиницу около двух часов. Здесь начался еще более горячий и ожесточенный спор. Несколько раз Верлен в состоянии крайнего нервного напряжения спускался вниз промочить горло. Ни один, ни другой не желали слушать мольбы г-жи Верлен, не знавшей, куда деваться. Поезд в Париж отправлялся в три часа сорок минут.

Рембо, полный решимости тотчас же уехать, собрал свои вещи в сверток. Г-жа Верлен предложила Артюру двадцать франков на билет, но Поль воспротивился. С каждой минутой его охватывало все большее напряжение и безумие.

Пора было ехать. Рембо заявляет, что уедет и без денег. Тогда Верлен запирает дверь на ключ, подпирает ее стулом, садится на него и вытаскивает свой револьвер с криком:

- Раз ты уезжаешь, вот тебе, получай!

Рембо стоит напротив него, прислонившись к стене. Раздаются два выстрела. Первая пуля попадает ему в левое запястье, вторая застревает в стене в тридцати сантиметрах от пола. На шум прибегает г-жа Верлен, суетится вокруг раненого, истекающего кровью. Оторопевший Поль, содрогающийся от рыданий, бросается на кровать матери. Пока она бинтует рану платком, он протягивает револьвер Артюру:

- Возьми, разряди его мне в висок.

Рана была не очень серьезной: к счастью, артерия не была задета, но кровь шла очень сильно. Было бы благоразумно обратиться к врачу или аптекарю. Втроем они направились в больницу Св. Иоанна.

Конечно, это был несчастный случай: молодой человек поранился, неосторожно обращаясь с оружием. Ему сделали перевязку и попросили прийти снова на следующее утро. На ночь ему дали успокоительного. Они вернулись в гостиницу, где никто ничего не заметил.

Рембо принял извинения Верлена, пожав плечами:

- Это мне не помешает сесть на вечерний поезд.

Так как спор грозил разгореться с новой силой, г-жа Верлен насильно всучила Артюру двадцать франков, чтобы тот побыстрее уехал.

Чтобы получить прощение, Верлен решительно настоял на том, чтобы проводить Артюра до Южного вокзала. По дороге в его разгоряченном мозгу крутились мрачные мысли: все, что он создал за последнюю неделю, с треском рушилось. Он потерпел полное поражение: присутствие Рембо в Париже означало, что снова будет развязана война, Поль навеки потеряет Матильду и маленького Жоржа и с ними - свое собственное счастье, он утратит смысл жизни. Когда они вышли на Руппскую площадь, было двадцать минут седьмого:

- Нет, рано вы меня похоронили...

Неожиданно Верлен обгоняет Артюра, поворачивается лицом к своей матери, шедшей рядом с Рембо, и, не говоря ни слова, сует руку в карман. Самое невероятное, что до сих пор никто даже не подумал отобрать у него револьвер. Охваченный паникой Артюр отскочил и пустился бежать со всех ног прямо по дороге.

И вот тогда-то полицейский по имени Огюст-Жозеф Мишель, тридцати восьми лет от роду, стоявший на посту на площади, и увидел несущегося сломя голову молодого человека с завязанной рукой, который показывал на какого-то мужчину постарше. Было видно, что его преследуют.

- Арестуйте его, он хочет меня убить!

Троицу препроводили в комиссариат. Там комиссар Жозеф Деаль сначала отобрал у Верлена револьвер и коробку с сорока семью патронами (это доказывает, что оружие было заряжено). Затем он приступил к первому допросу. Показания Рембо, полученные около восьми часов вечера, отличаются сдержанностью и точностью: "Верлен противился моему отъезду в Париж". Не уточняя причины запрета, он добавил, что не подал бы жалобы на своего друга, если бы тот отпустил его. Г-жа Верлен в слезах объяснила, что там, в гостинице, ее сын выстрелил в друга в пылу ссоры, в состоянии аффекта. Верлен же начал с того, что его жена ведет в суде дело о раздельном проживании по причине того, что их с Рембо связывают "аморальные отношения", но это утверждение ложно. Так как его друг хотел уехать от него, он поддался "минутному безумию". Комиссар сразу увидел противоречивость этих неуклюжих показаний; поступок, продиктованный страстью, подтверждал обоснованность обвинений супруги Верлена. Очевидно, имела место сцена разрыва влюбленных: не будешь же стрелять в товарища, который хочет от тебя уехать.

Комиссар составил рапорт, а затем передал "вышеозначенного Верлена, Поля, в распоряжение г-на королевского прокурора, по обвинению в ранении, нанесенном с помощью огнестрельного оружия г-ну Рембо, Артюру".

Потом Рембо и г-же Верлен разрешили уйти при условии, что они останутся в пределах досягаемости для правоохранительных органов.

Вечером Муро пришел навестить крестную в отеле "Виль де Куртре" и узнал от Рембо о трагическом происшествии: несчастная мать рыдала и не могла говорить.

На следующее утро Верплетц, владелец гостиницы, увидев Артюра с перевязанной рукой, поинтересовался, что с ним случилось.

- Мой друг ранил меня из револьвера, - ответил тот.

В ту минуту спустилась г-жа Верлен и, оставив управляющего в полном изумлении, вместе с Рембо отправилась в больницу Св. Иоанна, куда его и госпитализировали (палата номер 11, койка номер 19).

Затем в сопровождении Муро она вернулась в гостиницу, оплатила счет и уехала в другое место.