Российский литературный портал
GAY.RU
  ПРОЕКТ ЖУРНАЛА "КВИР" · 18+

Авторы

  · Поиск по авторам

  · Античные
  · Современники
  · Зарубежные
  · Российские


Книги

  · Поиск по названиям

  · Альбомы
  · Биографии
  · Детективы
  · Эротика
  · Фантастика
  · Стиль/мода
  · Художественные
  · Здоровье
  · Журналы
  · Поэзия
  · Научно-популярные


Публикации

  · Статьи
  · Биографии
  · Фрагменты книг
  · Интервью
  · Новости
  · Стихи
  · Рецензии
  · Проза


Сайты-спутники

  · Квир
  · Xgay.Ru



МАГАЗИН




РЕКЛАМА





В начало > Публикации > Фрагменты книг


Диана Солуэй
Двадцать шесть лет спустя
(фрагмент книги: "Рудольф Нуреев на сцене и в жизни. Превратности судьбы")


Рудольф Нуреев и его сестра Розида

Рудольф начал думать, что уже никогда не увидит свою мать. "Это одно из величайших разочарований в моей жизни, - говорил он репортеру следующим летом. - Я много раз пытался убедить власти, что простая человечность требует разрешить матери быть со своим сыном... Будь она еврейкой, они могли бы извлечь какие-то политические выгоды, позволив ей уехать. Но коль скоро это не так, ей приходится оставаться там".

Так как мать не могла приехать к нему, Рудольф пытался поехать к ней. Он обращался ко всем знакомым французским государственным деятелям с просьбой помочь получить визу. Министр культуры Жак Ланг и президент Парижской Оперы Андре Ларкье пытались организовать его визит с помощью переговоров с советским посольством в Париже и французским посольством в Москве. Но при кремлевских лидерах Юрии Андропове и Константине Черненко власти не были склонны проявлять заботу о предателях, которым было нужно вернуться па родину по семейным делам. Об их отношении к Нурееву свидетельствовал тот факт, что Джейми Уайету велели убрать его портреты с большой выставки семьи Уайет, которая должна была состояться в Москве и Ленинграде в марте 1987 года.

Но в ноябре 1987 года Рудольфу позвонила его сестра Розида, и он понял, что должен немедленно отправляться на родину. Его мать была серьезно больна. Не имея времени для дипломатических ухищрений, он позвонил домой чиновнику министерства культуры Рош-Оливье Местру. Ободренное новой политикой гласности, проводимой Михаилом Горбачевым, министерство культуры как раз вело переговоры с Советами относительно гастролей балета Парижской Оперы. Обрадованный колоссальным успехом в Америке труппы под руководством Нуреева, министр культуры Франсуа Леотар (преемник Ланга) усматривал огромную рекламную ценность в отправке труппы в Советский Союз - особенно с Нуреевым, впервые вернувшимся на родину после своего побега в 1961 году. Рудольф сообщил Местру, что "должен ехать немедленно". "Поэтому мы готовили поездку быстро и в чрезвычайных обстоятельствах", - вспоминает Местр.

Эти обстоятельства были беспрецедентными. Советы предоставили Нурееву сорокавосьмичасовую визу, позволив ему провести всего одну ночь в Уфе с матерью. Но, получив наконец разрешение приехать на родину спустя двадцать шесть лет, он боялся, что его не выпустят назад. Приговор к тюремному заключению сроком на семь лет, вынесенный после побега, все еще оставался в силе. Хотя Рудольф знал о реформах Горбачева, его взгляды на советскую политику оставались теми же, что и в 1961 году. "Он видел ситуацию такой же, как во время его отъезда, - вспоминает Местр, - и боялся, что его арестуют". "Я могу окончить дни в Сибири", - однажды сказал Местру Рудольф.

Дабы обеспечить ему защиту, Местр в качестве правительственного опекуна должен был сопровождать Рудольфа в Уфу вместе с Жанин Ренги, говорящей по-русски импресарио, с которой Рудольф познакомился в первые дни пребывания в Париже с Кировским театром. Но Рудольф не хотел рисковать и не только сообщил о своей поездке прессе, но и позвонил Жаклин Онассис перед отъездом из Парижа. Спасет ли она его, если он будет арестован? Жаклин заверила его в этом.

Несмотря на годы, проведенные в путешествиях, Рудольф продолжал бояться полетов и во время взлета съежился на сиденье, вцепившись в подушку. Когда самолет приближался к Москве, он так же сильно опасался того, что ждет его там. "Он очень беспокоился, - вспоминает Местр, сидевший рядом с ним. - Сохранив о стране определенные воспоминания, он знал, что столкнется с новой реальностью. Этому сопутствовали страхи насчет семьи. Как пройдет встреча с ними? Какое гостеприимство окажет ему Россия?"

В субботу 14 ноября в аэропорту Шереметьево его встречали репортеры и охотники за автографами. Так как шел снег, Рудольф стоял, щегольски одетый в зеленый берет, пальто с рисунком в "елочку" и узорчатый шарф Миссони. Советская пресса не упоминала о его приезде, но сведения об этом просочились.

Рудольфа спросили, каково его мнение о Горбачеве. Абсолютно аполитичный Нуреев дал нехарактерный для него взвешенный ответ. "Я предпочитаю видеть во главе государства его, чем кого-либо другого", - сказал он, перафразируя Иосифа Бродского, советского поэта-эмигранта и Нобелевского лауреата. Будет ли он снова танцевать в Кировском театре? "Я бы хотел показать там то, что еще осталось во мне от танцовщика".

Среди встречающих, избегая вспышек камер, стояла Люба Романкова - одна из двух, чьи лица были знакомы Рудольфу. Он предупредил ее о своем прибытии, и она обещала приехать из Ленинграда, привезя с собой брата-близнеца Леонида. Оба выглядели гораздо старше, а Люба носила очки, придававшие ей "ученый" вид. Но Рудольф показался ей не изменившимся, "кроме того, что ходил более медленно и выглядел более величаво. Он даже похвастался: "Смотри, у меня целы все зубы и я не ношу очки". Как всегда опасаясь КГБ, Люба роняла перчатку, когда камера репортера устремлялась в ее направлении. "Ты не хочешь разделить мою славу?" - спросил ее Рудольф. "Нет, Рудик, - ответила она. - Эта слава дорого мне обойдется. КГБ не дремлет". Люба боялась, что ее уволят из престижного Института физики Иоффе, если узнают, что она не вышла на работу, чтобы встретить самолет Нуреева.

Вылет в Уфу должен был состояться ночью, поэтому Рудольф поехал в город прогуляться по Красной площади. Там он излучал чувство "глубокого счастья", вспоминает Местр. Как ни странно, его узнавали не советские граждане, а только туристы из Америки и Европы. Перед тем, как отправиться обедать во французское посольство, Рудольф посетил вместе с Любой и Леонидом квартиру их друзей на окраине Москвы. Для Любы встреча обернулась оживленной беседой старых друзей. Но Рош-Оливье Местр был поражен тем, как неуместно выглядел там Нуреев. "Конечно, Рудольф был рад увидеть своих друзей, которые тепло его встретили. Но было нечто парадоксальное в присутствии такой неординарной личности, как Нуреев, с его стилем жизни, который он мог себе позволить, в дешевой московской квартирке, где практически ничего не было, кроме электричества и водопровода".

Самолет, летевший рейсом 339 до Уфы, был переполненным и ветхим. Многие из рваных сидений были завалены чемоданами и коробками. Незакрепленные столики хлопали во время взлета. Рудольф был ошеломлен состоянием самолета и дергался большую часть путешествия. Когда самолет приземлился в пять минут третьего ночи, Уфа была покрыта снегом, и Рудольф вспомнил свое прошлое. Он сказал Местру и Ренги, что обычно брал в школу самодельные коньки. "Я цеплялся за проходящие машины, чтобы прокатиться по льду". Местр сразу же увидел, что он "испытывает дурные предчувствия, но при этом возбужден, словно ожидая чего-то чудесного".

К удивлению Рудольфа, семья встречала его в вестибюле "Интуриста" для высокопоставленных лиц. Широко улыбаясь, он обнял свою сестру Розиду, которая протянула ему букет красных гвоздик. Купленные ею ранее дорогие розы завяли при температуре ниже нуля. Другие казались такими же незнакомыми, как Рудольф и Розида - их отцу, когда Хамет вернулся с войны. Рудольфа представили сыновьям Розиды - двадцатипятилетнему Виктору и восемнадцатилетнему Юрию, - а также его племяннице Альфии, дочери Лили. Ей едва исполнился год, когда Рудольф привез для нее коляску из Восточной Германии во время последнего приезда домой в 1961 году. Теперь у Альфии уже был свой ребенок - шестилетний Руслан. Представляя, как может выглядеть ее знаменитый дядя, по виденным ею детским фотографиям, она ощущала неловкость, оказавшись с ним лицом к лицу. В ожидании его приезда Альфия обшарила Уфу в поисках масла, будучи уверена, что оно понадобится ему для бутербродов, и заново оклеила обоями свою комнату с помощью Розиды.

В свои пятьдесят два года Розида казалась минимум на десять лет старше сорокадевятилетиего Рудольфа из-за седеющих волос морщинистого лба и резкого скрипучего голоса. Учитывая позднее время, Розида отвезла Рудольфа и его спутников в гостиницу "Россия" - мрачное здание в центре города позади огромной статуи Ленина. Как и в прежние времена, на каждом этаже сидела дежурная с ключами.

В девять утра Розида пришла за Рудольфом, чтобы отвезти его к матери, которая после инсульта была парализована, прикована к постели и почти слепа. Фарида жила в четырехэтажном доме неподалеку от Октябрьского проспекта в пяти минутах езды от гостиницы, в той же тесной квартирке, о которой Хамет с гордостью писал Рудольфу в год его побега. Теперь она делила две комнаты с дочерью Лилей, внучкой Альфией, ее мужем Олегом и их сыном. Фарида и Лиля занимали одну спальню. Так как Лиля тоже была парализована, не оправившись после несчастного случая, Альфии приходилось заботиться о глухонемой матери и о бабушке. На попечении Розиды была ее семья.

Альфия привела Рудольфа в комнату Фариды, где она лежала в полубессознательном состоянии. Рудольф был потрясен, видя, какой больной и слабой выглядит его мать, как не похожа она на ту грозную личность, которую он помнил. Фарида потеряла голос, и, хотя она иногда издавала слабый шепот, семье пришлось научиться читать по ее губам. Она смотрела на Рудольфа, пытаясь узнать его. Рудольф видел, как шевелятся ее губы, но не слышал ни звука. "Он настоящий?" - спросила она Альфию. Рудольф хотел знать, что сказала мать, и Альфия объяснила ему. "Она думала, что это ей кажется", - вспоминает Альфия. Рудольф был глубоко расстроен. Он никак не ожидал, что они не смогут говорить друг с другом. Альфия оставила его наедине с матерью. Выйдя от нее через час, он был безутешен. "Можешь себе представить? Она меня не узнала!"

Розида бросилась к постели Фариды. "Ты знаешь, кто это был, мама? Ты узнала его?" - "Да, это был Рудик", - прошептала Фарида. "Я прочитала это по ее губам, - вспоминает Розида, - но он был так огорчен, что не поверил мне, когда я передала ему ее слова". Лиля тоже была серьезно больна и с помутненным сознанием, но она сразу узнала брата. Когда он погладил ее по плечу, Лиля повернулась к Альфии и, сияя, вымолвила: "Рудик, Рудик". Видя, как она обрадована, Рудольф поцеловал ее. Тем не менее встреча была омрачена, и Рудольф задержался только для того, чтобы выпить стакан водки и закусить его хлебом с маслом, отказавшись от банкета, приготовленного Альфией. Несмотря на взаимную радость, "мы все ощущали смущение, - признает Розида, представившая Рудольфа своему мужу Борису. - Было трудно начать разговор. Мы не знали, что сказать".

Рудольф посетил места своего детства, но это не уменьшило его отчаяния. Фотографу из агентства новостей ТАСС поручили запечатлеть его визит. Так как Рудольф не пустил его в квартиру матери, он предложил поводить его по памятным местам. Рудольф согласился, и к ним присоединились Розида, его племянник Юрий и внучатый племянник Руслан. Рудольф хотел посетить могилу отца, но мусульманское кладбище было погребено под четырьмя футами снега, и попасть туда было невозможно. Первой его остановкой стал Уфимский оперный театр. Так как было воскресенье, у артистов был выходной, и никто не узнал Рудольфа. Он попытался позвонить Зайтуне Насретдиновой, балерине, которая так восхитила его во время первого посещения балета. Но так как Советы настояли, чтобы поездка Рудольфа протекала без лишней огласки, никто из бывших коллег не знал о его прибытии, и он не смог связаться ни с кем из них. Старый дом Рудольфа на улице Зенцова был снесен, а на его месте выросло безликое многоквартирное здание, так что он едва узнавал ставший в основном индустриальным пейзаж. Проходя мимо ряда старых деревянных домов, Рудольф заметил: "Да, это Уфа, которую я помню", однако таких мест осталось немного. Школа, где учились он и Альберт, стала балетной и тоже была закрыта; сторож музея Нестерова подняла крик, когда фотограф попытался спять Рудольфа. Для нее, как и для большинства жителей Уфы, имя Нуреева ничего не означало.

Во время обратного полета в Москву Рудольф хранил молчание; спутники чувствовали, как он разочарован. Люба и Леонид встречали его в Домодедове - аэропорту для внутренних рейсов, мрачном захолустном месте, вызвавшем у Рудольфа отвращение. Когда они ехали в Москву, Рудольф сказал им, что нуждается в хорошей выпивке. Они проговорили несколько часов, причем искренность Рудольфа удивила Любу и Леонида. Люба была "поражена силой эмоций, которые он скрывал от нас все эти годы. Он рассказывал нам, как боялся открыть рот из страха обнаружить свою провинциальность и как отчаянно пытался компенсировать отсутствие должного образования...". Несмотря на все, что Рудольф видел, узнал и прочитал на Западе, он жаловался, что "получал всего лишь обрывки информации. У меня никогда не было законченного образования".

© Перевод: с. англ. Е. В. Нетесовой, П. В. Рубцова; Центрполиграф. 2000



О людях, упомянутых в этой публикации



· Рудольф Нуреев