Но поскольку мужчины в шестидесятых годах не пользовались такой свободой, чтобы, подобно женщинам, вешаться ему па шею, Рудольфу, по словам Джоан Тринг, "приходилось пускаться на поиски". В разлуке с Эриком становилось все труднее сохранять моногамию, и любовь к нему не исключала для Рудольфа частых коротких связей. Ему нелегко было снять возбуждение после выступлений и редко удавалось поспать больше пяти часов. Он нередко выходил пройтись поздно ночью, зачастую охотясь за сексуальными приключениями. Сексуальная харизма, источник его мощного сценического влияния, не ослабевала после закрытия занавеса. Полностью выкладываясь на выступлении и проводя большую часть дня в подготовке к нему, он должен был после него ублажить свое тело. Секс, как хороший обед, моментально его насыщал. Его крайнюю самоуверенность отчасти порождало горделивое ощущение своей "поразительной одаренности", по выражению одного из его любовников. Кинорежиссер Дерек Джармен помнил, как видел Нуреева поздно ночью на Кингс-роуд. "Руди обычно туда ходил, потому что там просто прогуливалась вверх и вниз масса пароду". По свидетельству Майкла Уишарта, еще одной непременной фигуры на лондонской сцене, Рудольф искал там "случайных встреч с мелочными торговцами, матросами, водителями грузовиков и прочими в том же роде. Его не привлекали демонстративно женоподобные мужчины".

Среди его любимых притонов были маленькие потайные бары вроде "Ла Дус", "Артс энд Баттлдресс". В "Ла Дус" ходили стиляги; этот бар был открыт до рассвета, наверху располагалась кофейная, внизу - маленький танцевальный зал. Подобные места привлекали преимущественно гомосексуальную клиентуру, и Рудольф "нервничал, оказываясь среди них один. Он чувствовал, что это плохо для его имиджа", говорит регулярно сопровождавшая его Тринг. Питая глубокое недоверие к незнакомцам, он боялся слежки и ареста. Присмотрев кого-то понравившегося, он посылал Тринг "полюбезничать с ним". Потом она забрасывала обоих на квартиру к Рудольфу и отправлялась домой. Визитеры редко задерживались после наступления утра. Иногда Тринг сводила его со знакомыми ей мужчинами, например с блондином-австралийцем, который работал моделью. Рудольф привел его на одну ночь домой, и он потом жаловался, что ему пришлось выполнять всю работу.

Все эти связи были мимолетными по самой природе. Секс - одно дело, близость - другое. Для Рудольфа это были разные вещи. Для Эрика - одно и то же. Его не привлекали опасные одноразовые ночевки и анонимный секс, он не мог понять неразборчивости Рудольфа, которую считал предательством. Его "ужасал непомерный физический аппетит Рудольфа на любовников, - говорит Глен Тетли. - Эрик был очень разборчивым, в принципе очень целомудренным и не мог смириться с аппетитами Рудольфа".

По мнению дружившей с Рудольфом Антуанетт Сибли, жадные сексуальные устремления были попросту неотъемлемой частью его образа жизни. "Он безусловно любил секс, но что бы ни делал, все выполнял в энной степени. В этом смысле, по-моему, секс не отличался от всего прочего". Время от времени Рудольф с Тринг врывались на поздние вечеринки. Хозяин одной из них Нед Шеррип, продюсер сатирического телевизионного обозрения "Ну и неделька была", рассказывает, что Рудольф "входил смело, уверенный, что хозяин рад его видеть, по-деловому обходил комнату и довольно скоро уходил с тем, кого выбирал в компаньоны на ночь". Понятно, что Запад оказался сексуальным раем для человека, которому на протяжении всей его жизни в России было запрещено проявлять свои желания. Он впервые в жизни получил право поступать по своему выбору и возможность выбирать, кого хочется. Нельзя сказать, будто английская юстиция закрывала на гомосексуальность глаза. В начале шестидесятых подобные акты считались уголовно наказуемыми, максимально заслуживая пожизненного заключения. Хотя ставший вехой доклад Вулфендена еще в 1956 году требовал легализации актов гомосексуализма, совершаемых взрослыми людьми по взаимному согласию и частным образом, законом он стал только в 1967 году; между тем эта тема "часто обсуждалась в парламенте и за его пределами".

В то время, когда широко известные личности шли на все ради сокрытия гомосексуальных связей, Рудольф сравнительно открыто заявлял о своей сексуальности. "Он никогда не отрицал этого среди друзей-геев, - говорит Эдвард Олби. - Но кто знает, как далеко заходила его откровенность?" По утверждению Джона Ланчбери, который дирижировал оркестром во время большинства выступлений Нуреева в Королевском балете, "в мире геев отлично знали, что он самый настоящий гей. Он приходил в бар, выбирал молодого парня, договаривался о цене или о чем-то еще. Он действовал вполне открыто". По свидетельствам Кристофера Гейбла и многих других, Рудольф был "постоянно окружен лестью и находил одобрение своей сексуальности".

Для мужчин-геев того времени Нуреев стал чем-то вроде идола. В письме к эстету-отшельнику Стивену Теннанту Майкл Уишарт описывал неделю выступлений Нуреева в понятиях, совершенно не связанных с танцем. "Гала-концерт Королевского, где он прекрасно танцевал па-де-де из... "Сильфиды" в прелестном (датском) килте и симпатичных гольфах из шотландки. А еще недостойно развязный номер в ангорском пуловере с открытой шеей и очаровательном девичьем белом трико... Потом он был Актеоном в костюме из золотой кожи... В последний вечер Солор... это был бог, человек, птица, сам по себе. На тюрбане стрелой торчало чудесное белое перо, а декольте сверкало золотыми блестками".

Хотя его отношения с Бруном были открытым секретом в балетном мире, Нуреев никогда не обсуждал их публично и крайне редко частным образом, даже с ближайшими друзьями. При всей своей пылкости и любви к приключениям он был необычайно скрытным человеком и большей частью держал свою интенсивную внутреннюю жизнь при себе. "Он никогда не рассказывал о своих взаимоотношениях, - говорит Лини Сеймур. - Ронял время от времени какие-то крохи, но всегда не особенно важные. По-моему, Рудольф любил компанию, но дорожил и своим одиночеством и всегда опасался, как бы кто-нибудь не подошел слишком близко".

В любом случае пресса молчала об их отношениях и на языке того времени называла Бруна "большим другом" Нуреева. В те дни она была сдержаннее и не считала известия о подвигах Нуреева с мужчинами пригодными для публикации. Но поскольку секс составлял основу привлекательности и имиджа Нуреева, средства массовой информации естественно обыгрывали его магнетическое сценическое присутствие и огромные толпы женщин-поклонниц, преследовавших его вне сцены. "Когда он покидает театр, - сообщал "Тайм", - орды женщин всех возрастов со сверкающими глазами окружают его автомобиль и падают на колени, распевая хором: "Спасибо, спасибо!"

Нуреев все-таки хорошо знал, что надо остерегаться жадной до слухов прессы, и мудро оберегал свой публичный образ. Частые появления в обществе с Фонтейн и другими достойными женщинами служили ему полезным прикрытием. Но в отличие от многих других знаменитостей, скрытых геев, Нуреев никогда не старался внушить убеждение в своей гетеросексуальности. Он годами играючи обходил вопросы журналистов о том, на ком он намерен жениться. Он никогда не говорил всей правды, но никогда и не лгал. Подумывает ли он когда-нибудь жениться? "Нет, нет, я ни за что не хочу оказаться запертым в клетке, - сказал он Дону Шорту из лондонской "Дейли миррор" в конце 1963 года. - Балет для меня слишком важен. Всем другим надо жертвовать ради него. Не должно быть никаких препятствий". В 1965 году он заявил репортеру из журнала "Тайм", будто "женщины глупые, все до единой, но они посильнее матросов. Им просто хочется выпить тебя до дна и оставить умирать от истощения". Он не может откликнуться на любовь, если она не взаимная, сообщил Рудольф Леону Харрису в 1968 году в интервью для журнала "Эсквайр". "Когда ты влюблен или любим, это большая тюрьма. Господи Иисусе! Любовь - это то, чего ищешь всю жизнь, каждую секунду, каждый день. Но когда кто-нибудь изливает любовь, это тебя убивает, если она нежеланная, убивает тебя. Зачем губить свою жизнь, жизнь какой-нибудь девушки? Я не хочу жениться".

С годами ответы становились все более скромными, хотя он по-прежнему уклонялся от темы своей гомосексуальности. "А как идет ваша сексуальная жизнь?" - отважно спросила в 1974 году Салли Квинн из "Вашингтон пост". "Спорадически", - ответил Рудольф. "О, но дамы будут очень разочарованы таким кратким ответом", - настаивала она. "Дамы, - заявил он, - должны просто оставаться заинтригованными".

"Знать, что такое заниматься любовью, будучи мужчиной и женщиной, - это особое знание", - сказал он Элизабет Кей в интервью "Эсквайру" в 1990 году, произнеся одну из своих излюбленных загадочных цитат.

Впрочем, для публики 60-х Нуреев был гетеросексуальным, а заодно и возможным любовником Фонтейн. Типичный для того времени заголовок: "Нуреев говорит: Марго - моя идеальная партнерша". Успех "Маргариты и Армана" в немалой степени объяснялся уверенностью зрителей в существовании связи меж страстью его звезд на сцене и в жизни. "Публика как бы подглядывала в замочную скважину, - говорит Виолетт Верди, популярная балерина, часто выступавшая в 60-х годах в Королевском балете. - И ты тоже думал: возможно, возможно, будем надеяться, все это действительно происходит в спальне..." Их пылкость на сцене вместе с тем фактом, что их часто видели вместе, породили слух о романе, который держится по сей день. Характер их отношений продолжает оставаться предметом споров даже среди ближайших друзей и коллег. У всех есть свое мнение, но почти ни у кого нет каких-либо фактов.