В гей-клубе, что возле самого родного для меня московского вокзала, я рассчитывал найти успокоение и россыпь ништяков. Любой заметит, как умно все устроено в танцевальных клубах. Там всегда чуть-чуть холоднее, чем нужно - чтобы народ больше танцевал и активнее согревался пивом. Там очень узкие скамеечки по краям помещения. Сидеть на них очень неудобно, не для того придуманы. И там всегда безумно громко включены динамики, чтобы никто не отвлекался на разговоры. Сюда приходят не за этим.

Никогда в жизни не посещал я раньше подобных заведений, оттого в первый раз чувствовал себя отчетливо не в своей тарелке. Вокруг бродили любопытные типажи. Их живые звуки и речь заменяла музыка, оттого все здесь казались немного привидениями. В той половине клуба, где находился ресторан, сидел иностранного вида очень приличный пожилой дяденька. На нем был костюм-тройка, отчего он казался вырезанным из другой картинки и наклеенным сюда. Это наверняка "клиент". Он сейчас подогреется дорогим вином, а вот что станет делать дальше - загадка.

В танцевальном зале, на неудобной лавочке восседал человек более подержанного свойства. Полноватый, обыкновенно одетый, с бутылкой обыкновенного пива в руках. Иногда он вставал потанцевать, и тогда я вежливо отворачивался: нехорошо подглядывать за таким позором. Меж двух зал курсировала стайка более молодых завсегдатаев. Это были стандартные мальчики-проститутки, одетые и ухоженные. Я заметил, что резко от них отличаюсь. Никто из них не носил очков, никто не экономил на парикмахере годами, никто не одевался в рубашки, навевающие воспоминания о молодости Боба Марли. Не могу себя представить в шкуре такого вот юного москвича.

Дело шло к полуночи, я ничего не заказывал и не танцевал, но меня не выгоняли. Вдруг и на меня будет спрос. Я сам ждал, когда ж меня снимут, но больше всего мне хотелось узнать, как будет снимать себе мальчика иностранец в тройке. Не поужинать же он сюда пришел! Он сидел, подняв к потолку породистое лицо и ни на кого не глядя. Когда принимался за еду или за вино, его движения напоминали музыку. Должно быть, он из дипкорпуса. Атташе какой-нибудь Англии. Через пару недель он уедет в отпуск домой и будет целовать ручку королеве. Я смотрел, как без манерности и без плотской жадности он склоняется над своей тарелкой, и в душе рыдал о том, что родился в Саратове.

Рядом со мной на неловкую высокую скамейку (такую, что у меня ноги до пола не доставали) сел некий человек. Еще не поздно уйти, но некуда. Он сказал мне на ухо пару слов, которых я не понял, ибо их проглотила музыка. Глупейшее положение.

- Извините, я не расслышал! - закричал я, чтобы хоть мой собеседник расслышал. Он кивнул и повел меня в ресторанную часть, где музыка не так громыхала и где он наконец-то меня покормил.

Человек был высокий, я упирался ему носом в четвертую пуговицу на рубашке, если мы стояли. Зато сидя мы становились почти одинаковыми: у меня ноги непропорционально короткие, у него, стало быть, непропорционально от ушей. Он был блондин, лет тридцати пяти на вид, но, возможно, и старше. Он честно носил серьгу в правом ухе, следовательно, был из мира искусства. В конторе за такие фокусы нормального работягу прихлопнули бы. Более чем прилично одет, за всю некороткую жизнь умудрился не нажить пивного брюшка, за что хвалю. В лице было нечто неприятное, на что, впрочем, легко не обращать внимания.

- Так что вы тогда сказали? - спросил я уже по-свойски, поглощая картошку фри.

- Я спросил, почему вы так странно одеваетесь, - доброжелательно повторил кормилец.

Что я мог на это ответить? Я уже приметил разницу между своим обликом и стандартной униформой местных шлюх, но не желал терять задора.

- Понятия не имею. Я думал, это вокруг все одеты как-то не так.

И тут же стушевался. Только дурак не заметит разницы между моими джинсами и, например, его. Он как раз принялся рассказывать о происхождении своих дорогих штанов. Они назывались "моторы" и, если владелец не врал, таких в продаже больше не встретить. Я украдкой несколько раз смотрел на его обтянутый центовыми штанами зад, рассчитывая увидеть тот самый мотор. Не разглядел. Смутно я понимал, что потеряюсь в мире качественных шмоток. Смутное понимание я запил вином.

Долго думал, как зацепиться за этого гладкого, обкатанного столичного жителя, как заставить его протоптать мне дорожку в столице, отхватить работу, обеспечить неголодную сдачу сессии. Таким вещам способствует задушевный разговор, но сей господин был способен трепаться исключительно о тряпках. Внутри меня вдруг заныл, как больной зуб, мой маленький домик на Соколовой горе - так всасывался в кровь алкоголь. Но я встряхнулся, и вечер возымел продолжение.

Человек в "моторах", имя которого не имеет ни малейшего значения, повез меня на такси в свое жилье, обставленную квартирку на окраине. Спальный район спал, только я обязан был совершать некую работу. Сбежать бы, сбежать бы. Я поглядел на небо, оно плотно сидело в тучах. Вспомнилась одна фраза из Его песни, кажется, она была к месту. В Москве утрамбованное в тучи небо становится к полночи кирпично-рыжим, и так его можно сразу отличить от неба провинциального. Сбежать бы...

В его квартире мне все показалось роскошным. Один факт, что на поясе у хозяина болтается мобила, уже значил для меня многое. А в его обиталище все оказалось омерзительно богатым и, главное, аккуратным. Это же смерть - находиться в такой квартире. Мне стало казаться, что все вещи здесь прибиты к своим местам гвоздями, а в холодильнике толпятся восковые муляжи - эдакий музей жмуриков мадам Тюссо. Кроме того, здесь невозможно было находиться из-за особенности воздуха. Я прекрасно знаю мышиный, гнилостный запах вписных флэтов, запах мыла и косметики в женственной Машиной квартире, стерильный табачный чад там, где живу только я. А тут не пахло ничем. Зюскинд прав, отсутствие всякого запаха может испугать похуже иной вони. Короче говоря, квартирка мне понравилась, и я ждал, чего же от меня потребуют за право находиться в ней.

Оказалось, что снявший меня - почти полный импотент, и для ублажения его требуются навыки специфические. Или обыденные, но я ими не обладал. Я сидел в кресле, ничем не пахнущем, и вспоминал, какой же запах был в Серегиной квартире. В конце концов, это он, в глобальном смысле, виноват в теперешнем моем положении. Моторист сидел напротив меня и стыдливо объяснял, какие именно действия от меня требуются. Это слегка напоминало урок полового воспитания с квадратной училкой в главной роли. И я сбежал. Впрочем, я честно попытался, а потом сбежал. Пожив в хороших условиях тем не менее почти неделю. Я сделал вывод. Мой немолодой содержатель гладок и глуп.

Прежде чем сбежать, я, разумеется, раскрутил своего содержателя на деньги. Мне они показались большими.

Внутренне краснея, прятал деньги в карман брюк, а они все не лезли. То ли денег много, то ли я потолстел. Импотент смотрел на меня снизу, полулежа на канапе. Он наверняка догадывался, что аванс за очередную мою услугу пропадет втуне, что я собираюсь рвать когти. Почему он все-таки обязан быть глупым? Он живет в этом мире дольше, чем я, и наверняка не первого проходимца встречает и одаривает деньгами и унижениями. Я лишний раз посмотрел на него и вдруг подумал, что без меня человеку в "моторах" будет грустно. Я довольно занятный зверек, и в данном случае вполне достоин воспоминаний. Содержатель смотрел па меня прямо-таки человечьими глазами. Должно быть, в момент печали его душа, как у всякого живого человека, раздувается до размеров трех Ленинских библиотек. Нет-нет, такого быть не может.