Я остался сидеть на скамейке только потому, что не представлял, куда дальше. Дальше было некуда. Но пошел дождь, и пришлось скрываться. Я взял с лавки пустую сигаретную коробку Владика, плюнул на обещание и пошел к дому. Нет, я не собирался ломиться в квартиру, но уже одна только попытка укрыться под козырьком подъезда выглядела достаточно рискованной. Метров за сто я разглядел, как Владик без зонта выскочил из подъезда и рванул к автобусной остановке. Без приключений добрел до подъезда и решил зайти внутрь, как только кто-нибудь откроет. Я подумал, что в сущности, между обычным бомжом и мной есть существенная разница. Если бомж объявится у тех, кто его знает, у родственников, то вполне может рассчитывать на снисходительное «ты еще жив, собака», в то время как мое появление нежелательно перед кем бы то ни было. Я мертв, и так удобно для всех. Я могу испугать, а могу и довести до белого каления не оправдавшимися ожиданиями. Но скорее испугаю. А если устроить разбирательство этой невероятной ситуации на бюрократическом уровне, что тогда? Тогда правда за Владиком — пошлют в армию, если братва не прикончит до поры.

Дождь шел все сильнее, я намокал и начинал думать, чтобы перебраться куда-нибудь еще. Понемногу я смирялся с тем, что меня нет и идти мне некуда. Тут дверь открылась, и передо мной появилась Наташа.

Выглядела она, честно сказать, отвратительно — как и все беременные женщины. Только в глазах появилась какая-то теплота, вот и все. Ну, не настолько, чтобы тут же ей все вывалить. Мы стояли и смотрели друг на друга, словно все уже было сказано, потом я перевел взгляд на живот.

— Привет, — сказала она.

— Угу, — пробурчал я.

— Я на шестом месяце, — сказала она, — или ты думаешь, что с апреля можно брюхо нагулять так, что его видно станет?

Я прикинул: июль минус шесть равно январь. Ну и ну.

— А ты меня не боишься? — спросил я.

— Очень, — сказала она. — Таких подлецов еще поискать.

— Подлецов? — переспросил я. — А кто здесь не подлец? Владик?

— Владика не тронь! — прошипела она, вплотную приближаясь ко мне. — Владик святой человек!

— Угу, — повторил я.

— А ты просто трусливое чмо, — сказала она, глядя на дождь. — Из-за тебя человек погиб.

— Тоже святой? — спросил я.

— Дурак, — сказала она.

— Если бы я сам сдох, это было бы нормально, да?

— Так тебя же призывали в армию, не его.

— Ты его знала, что ли?

— Нет. Какая разница?

— А чего тогда убиваешься? Может, он был насильником малолетних девочек.

— Ты бы скорее для этого подошел! Должно быть какое-то объяснение этому беспределу?!

— Что происходит? — спросил я. — Месячные проходят не так гладко, как обычно?

— Мудаком был, им и останешься! — закричала она, пытаясь достать меня своими кулачками. Я даже не отбивался — она выдохлась быстрее, чем можно было представить.

— Наташ, — сказал я, — может, ты не уважаешь в себе женщину, но я уважаю. Знаешь, кем был этот отморозок?

— Отморозок?

— Конкретным братаном он был, только и всего, — отчеканил я, наслаждаясь эффектом. И начал расписывать общую картинку из своей и владиковской палитры. Дождь все продолжался, по-моему, даже усиливался. К концу этой грустной истории Наташа выглядела словно искупавшийся в кипящем молоке Иван-дурак.

— Знаешь, во что мне хочется верить? — улыбнулся я.

— Во что?

— Что я бы продержался в армии подольше. Хотя бы на день.

Наташа прижалась ко мне холодной щекой.

— Прости, Саш.

— Забыли, — сказал я. — Как на тебя действуют отморозки.

— Это ерунда, — отмахнулась она. — Значит, ты правильно поступил...

— Не знаю, — сказал я. — Главное, жив остался, а остальное меня не касается.

— И здоров, — добавила она.

— Почти, — засмеялся я. Наташа тоже засмеялась. Потом сказала:

— Ты еще Владика увидишь?

— Сомневаюсь, — сказал я. — Я вообще-то собираюсь свалить отсюда побыстрее.

— У меня кошки на душе скребут, — пожаловалась она.

— Что случилось? — насторожился я настолько, насколько я вообще был способен насторожиться.

— Короче, если ты его увидишь, то забудь, что я тебе скажу, — собрав остатки сексуальности, произнесла Наташа загадочным тоном.

— Что? — спросил я.

— Этот ребенок... - Ну?

— Короче, не от Владика, понятно? «Ну и поделом», — подумал я.

— Не скажешь, хорошо?

Я мысленно рассмеялся. Ну и говно. Мелкое пахучее говно наш мыльнооперный мир.

— По-моему, — сказал я, — я уже никому ничего не скажу.