Российский литературный портал
GAY.RU
  ПРОЕКТ ЖУРНАЛА "КВИР" · 18+

Авторы

  · Поиск по авторам

  · Античные
  · Современники
  · Зарубежные
  · Российские


Книги

  · Поиск по названиям

  · Альбомы
  · Биографии
  · Детективы
  · Эротика
  · Фантастика
  · Стиль/мода
  · Художественные
  · Здоровье
  · Журналы
  · Поэзия
  · Научно-популярные


Публикации

  · Статьи
  · Биографии
  · Фрагменты книг
  · Интервью
  · Новости
  · Стихи
  · Рецензии
  · Проза


Сайты-спутники

  · Квир
  · Xgay.Ru



МАГАЗИН




РЕКЛАМА





В начало > Публикации > Фрагменты книг


Андрей Булкин
Летающие на собаках. Часть I "Плешка". Глава I
(фрагмент книги: "Летающие на собаках")

Декабрь, холодно! Хмурым ранним утром того дня на углу Маросейки появился пожилой человек. Воющая всю ночь пурга улеглась, только кое-где еще были видны следы ее ночного гулянья.

Москва проснулась, прохожие, зябко поеживаясь, спешили по своим неотложным будничным делам, и человек, который только что появился на углу улицы, тоже шел на свою службу: он работал уборщиком в общественном туалете и ходил так на работу уже больше двадцати лет. Постоянные клиенты, и особенно местная "хитровка", нарекли его ласково - Степаныч.

Войдя в переход метро, сейчас еще пустынный и тихий, с темными палатками, без шумливых лоточников и торгашей, он оглянулся на пустынный и заметенный снегом лестничный проем противоположного выхода к памятнику Шипки, глубоко вздохнул и стал подниматься по лестнице, ведущей к зданию Политеха. "Да, сейчас зима, холодно, никого нет, пустынно, как на кладбище, - думал про себя старик. - А вот летом-то здесь всю ночь ходят, на лавках в парке сидят, ждут его, как утра, ждут, когда он откроет свое "заведение". Да, холодно!"

А открывал он "заведение" почти каждый день в течение последних двадцати лет ровно в восемь для постоянно толкавшихся тут приезжих и местных: гомосексуалистов, проституток, бомжей, наркоманов и Бог весть кого еще! Но были и постоянные, годами, да что там годами, десятилетиями болтающиеся здесь. Ну вот хоть взять голубых воришек по прозвищам: Клепа, Пастушка, Буратино, Сандра, Маэстро, Рада и еще кучу таких же, как и они, все приезжающих в Москву и уезжающих из нее куда-то на "собаках" или на время "за казенный счет". "Собаками" называются у них пригородные электрички, и не только московские, кстати, на которых можно, по их словам, доехать бесплатно и без паспорта чуть не до самого Владивостока. Вот и едут сюда разные гастролеры со всего бывшего необъятного Союза, но эти были давно, очень давно... Они все вместе составляли местную постоянно сменяющуюся "хитровку" старого Китай-города, со своими законами, порядками и "послужными" рангами.

Степаныч, подойдя к своему посту, осмотрелся. И прежде чем спуститься в подвал, где находилось одно из старейших общественных "заведений" города, перекрестился на крест колокольни памятника защитникам Шипки и, хрустя по засыпанным за ночь пургой мраморным ступенькам, осторожно спустился в подвал, на небольшую площадку с железной входной дверью. Через пятнадцать минут надо было открывать "заведение" и он, громыхнув длинным ключом о старое дверное железо, вошел в гранитную тишину зала.

Па него пахнуло тихой сыростью, хлоркой и застоявшейся водой из засорившейся накануне умывальной раковины. Старик включил большой свет, и тотчас зальчик ожил. Сильный верхний свет отразился на белоснежном фаянсе писсуаров, на казенных и таких же белых, как и писсуары, плитках, которыми были выложены стены, устремился вверх и, как бы полетав с минуту по небольшому пространству зала, упал вниз, спокойно и уютно погаснув в песочном цвете пола, похожего на дно глубокого колодца.

Пройдя в служебное помещение, Степаныч спокойно разделся, сняв поношенное пальто и видавшую виды шапку. Надел свой вечный, когда-то синий, а сейчас уже какого-то пего-застиранного цвета, халат и приготовился к приему первых посетителей "заведения".

А первыми клиентами этого сейчас уже светлого от включенных ламп и теплого от нагретой за ночь батареи зальчика стали: Юра по кличке Рада (высокий и когда-то очень красивый с черными по плечи волосами, а сейчас белый, как лунь, цыган лет сорока - зимой, как всегда, одетый в телогрейку и теплые поношенные штаны); за ним следом плелся Вадим, тоже имевший давнишнюю кличку Клепа (полненький и какой-то даже весь кругленький человечек неопределенного возраста, но еще румяный и достаточно свежий, и если бы он не был в одежде, делавшей его похожим на рыночную бабу в потертой от времени и грязной от ночевки в подвале не то длинной кофте, не то короткой женской шубе, то можно было сказать о нем, что он еще достаточно приятен и миловиден).

Они сегодня вдвоем провели ночь в ближайшем подвале, недалеко от большого гастронома. И, как назло, именно сегодня этот самый чертов подвал, ставший им на ночь домом, не топили. Рада и Клепа окончательно замерзли и, естественно, не выспались. Стуча зубами от холода и с похмелья, сразу прилипли к горячей батарее в углу второй комнаты туалета, в которой были оборудованы кабины для большой нужды клиентов.

- Привет, Степаныч! - с бодростью в голосе, но еще стуча зубами от холода, произнес Рада. - Мы вот к тебе на огонек в гости зашли.

- Вижу, что зашли! Ну, погрейтесь, погрейтесь. Сейчас еще кто-нибудь забредет! Вам скучно никогда не бывает, - ковыряясь с протекающей раковиной умывальника, ворчливо по-доброму проговорил, не оборачиваясь к ним, старик.

- Не бывает, не бывает, - вторил ему другой спутник. Он, повернувшись к батарее спиной, согрев свое тело и передние лохмотья, сейчас весело и блаженно улыбался. Говорил он, как каркал, охрипшим от подвального холода и от много выпитой вчера вечером водки голосом. Это был, как я уже сказал выше, давнишний клиент "заведения" и, наверное, самый после Пастушки старый "хитровец" Китай-города - Вадим по кличке Клепа.

На верху туалетной лестницы послышались скрипучие шаги, и в скором времени появились еще две мужские и одна женская фигуры. Это тоже были постоянные утренние клиенты "заведения". Володя по кличке Пастушка - мужчина еще моложавый, но только спившийся и такой же, как те первые двое, весь потертый от ночевки на чердаке и в одежде из мусорного ящика, стоящего у генеральского дома, тут недалеко.

Они провели эту ночь вместе с Сашей по кличке Сандра (красивого еще от своей молодости и от уличного мороза и, наверное, от всего этого веселого молодого человека лет двадцати, бывшего студента актерской "Щепки") и Рыжей Танькой (высокой, чуть сутулой сорокалетней женщиной с круглыми и красными щеками, в очках, сейчас мутных от мороза, повязанной шерстяным платком, и в одежде, мало чем отличающейся от хламиды тех же Клепы и Пастушки). Казалось, клетчатый ее платок, который был повязан не так, как у всех женщин, на голове, кокетливо или просто красиво, а скорей ее голова была обернута им и походила на клетчатый кулек с помидорами, так как все это присутствовало на ней ради ее щек: настолько они были круглы и красны одновременно, что их необходимо было поддержать им. Что в общем придавало ей очень добродушный и жалостливый вид. Но это был только вид... Рыжая Танька считалась одной из самых знаменитых воровок из старой "хитровки" Китай-города, впрочем, не только Китай-города, а наверное, и всей Москвы. Она была из так называемых "воровок на доверии" и незаменимой "приемщицей" у магазинных воришек, ну вот хоть взять, например, Сашку Буратино.

Вот они втроем и провели эту ночь на чердаке большого и красивого с виду, стоящего особняком в дальних отсюда переулках, дома. Чердак был большой, пыльный и теплый: и от батареи, находящейся там, и от тепла идущей из квартир вентиляции. Вообще, если брать по-крупному, им сегодня повезло больше всех именно оттого что они выбрали вчера на вечерней "разборке" именно этот чердак, а не подвал, как вот только что оттаявшие Рада и Клепа.

- О! Какие люди! Привет, подруги, - прокаркал Клепа. Он, почти полностью согревшись, стал потихоньку приходить в себя и, видя живых и невредимых вчера вечером оставленных им своих друзей по несчастью, весело и заискивающе посмотрел на них (у тех всегда были или деньги, или водка, так сейчас необходимая ему, да и всем им, слишком перебравшим вчера вечером на "разборке").

- Привет, привет, снегурочки! Что это вы так трясетесь, как только что с айсберга слезли? - весело смеясь, спросил их Сандра, сам тоже приближаясь поближе к оккупированной ими батарее.

- Да черт бы побрал этот подвал! Совсем, представляешь, не топили сегодня. Мы еле дождались утра и того момента, когда Степаныч сюда нырнет! Околеть можно от такой холодищи, - с завистью посмотрев на спавших, видно, в тепле Пастушку и Сандру, еще стуча зубами в ознобе, произнес Рада.

- Не топили, говоришь! А Клепа на что? Ты чего, Клепа, ночью Раду-то не согрел? Ведь ночью-то не видать!

- Сама чуть не сдохла, - под смех всей компании прохрипел Клепа.

У мужчин-голубых принято обращаться к себе в женском роде - это и шутка, и как бы своеобразное самоутверждение, показ своей индивидуальности.

- Эй, Рыжая! Давай-ка спрячься сюда, в первую кабину, пока тебя здесь Степаныч не засек, а то старик разорется и выгонит всех на мороз, - прошипел еще не окрепшим с мороза голосом Рада и пальцем ткнул в дверь "кабинета" Степаныча...

Женщина, прошмыгнув в первую, прямо стоящую у батареи кабину, встала там и, протирая свои очки, молча, подслеповато поглядывала на раскинувшуюся перед ней картину. Она молча наблюдала за происходящим сейчас, наблюдала и потом, когда уже более или менее все отогрелись и умылись у прочищенной Степанычем раковины. Наблюдала и за ним самим, когда он, как хозяин, с веником в руке, вышел в зал для порядка или, может быть, просто для солидности. Она, быстро сообразив, что занимает незавидное положение "женщины в мужском туалете", повесила на гвоздь, торчащий вместо вешалки вверху на дверке кабины, наполовину обрезанной и образующей как бы окно, какой-то цветастый пакет, молча переданный ей Радой, тем самым полностью обеспечив себе "невидимость", и уже спокойно и хитро продолжала поглядывать на всех из-под него...

Как я уже вам говорил, это были постоянные и самые старые голубые хитровцы Китай-города, одного из самых популярных у них, у голубых Москвы, да, наверное, и всего бывшего когда-то СССР, заведения, так называемой "точки". Да, они все были "гомосеками", или как модно говорить, голубыми. Кроме женщины, конечно, - она была и не лесбиянка, и не проститутка, что она представляла собой в сексуальном плане, эта Рыжая Танька, не знал никто. А впрочем, никто из них по-настоящему ею и не интересовался, кроме, конечно, ее бесчисленных, так сказать, клиентов, которых она немилосердно обирала, пользуясь своим добродушным видом и мягким, задушевным голосом...

Вот об этих и им подобных людях я и хочу вам поведать, так как и сам хожу сюда уже больше четверти века. Попробую написать о каждом в отдельности и обо всех о них вместе, так как считаю, что все они достойны пера писателя. Попытаюсь не просто пересказать, например, один день их жизни, а исследовать истоки, приведшие этих и им подобных людей, как считает общество, на самое дно. Но я так не думаю, да и все они так не думают, а живут своей вольной и им только понятной жизнью, не зная о бытовой суете, мелких и раздирающих так называемое нормальное общество страстях: в глухих квартирах, на работе, в общении людей между собой, - не думают ни о чем, кроме, конечно, ежедневного куска хлеба насущного и теплого ночлега на ночь.

Я не буду сегодня говорить о великих голубых. На то они и великие! Это было бы не совсем правильно и справедливо к нам, так называемому нормальному обществу, где иной раз поступки и действия несоизмеримы по своей жестокости и умной подлости с поступками, пусть даже, как вы считаете, павшими на дно и выбравшими свой, порой очень тяжкий, путь "непонятого странника", идущего по НАШЕЙ ЖЕ ПУСТЫНИ...

- Надо бы водочки выпить! У вас не осталось со вчерашнего? - спросил у новых лиц Рада.

- Нет, не осталось. Давайте скинемся на бутылку, и пусть вот Клепа сбегает в палатку, - ответил за всех Сандра. Быстро собрали деньги, и Клепа, радостный оттого что наконец-то он согрелся и еще оттого что ему доверили такое важное дело, как утреннее похмелье, схватив свою сумку, больше похожую на торбу пилигрима, выбежал из подвала за водкой.

Вдохнув полной грудью морозного воздуха, он быстро пошел в дальние переулки, где притулилась ночная палатка, работающая всю ночь для немногих проезжающих здесь москвичей или гостей столицы, желающих "добавить" в ночи. И вот сейчас, пока Клепа быстро идет по снежной целине за своим лекарством, я немного расскажу о нем....

Вадик появился здесь пятнадцать лет назад, вернее сказать, поначалу не здесь, а в скверике у Большого театра. Он тогда был совсем молодой красивый мальчик, только недавно отслуживший в армии и поступивший здесь, в Москве, работать в милицию, я точно не знаю, в какую, но, по-моему, в ГАИ. Ему, как положено, дали общежитие, и он честно выполнял свой долг на дорогах, но потом что-то случилось там, в общежитии, или на службе, или с кем-то из его друзей - он очень не любил распространяться об этом. О том, что он проработал в милиции довольно долго, знали очень немногие... В общем, когда мы с ним познакомились и решили сходить в банные номера для еще "большего знакомства", он в ГАИ уже не служил, а жил у очень древнего старика-голубого по кличке Столыпинская Бара - бывшего проводника "столыпинских вагонов" (слышали, наверное, - это такие вагоны-клетки, в которых туда-сюда возят заключенных по пересылкам на зоны). Мы с ним "продружили" все эти пятнадцать лет, что были знакомы. У меня тогда положение было не лучше, чем у него, я тоже в те времена скитался и жил по разным людям, в большинстве своем у стариков, как Вадик и как еще очень и очень многие молодые люди, не имевшие по разным причинам своего угла в Москве...

Почему я узнал, что он служил в милиции? А потому что когда мы с тали раздеваться в прихожке бани, я увидел на нем форменную милицейскую рубаху и тогда же спросил его:

- А ты случаем не служишь ли в милиции или, может быть, тебе кто-то подарил эту рубаху?

И еще! У него была особенная фигура: при красиво очерченных, налитых ногах - тонкая талия, которая может быть или от специальных занятий, или от долгого ношения широкого армейского (милицейского) ремня. Были какие-то неуловимые движения тела, особая осанка, высоко поднятая голова, прямой, почти не мигающий взгляд больших голубых глаз, в которых чувствовалась власть, сила, гордость, в большинстве случаев присущие служивым людям... Я тогда подумал: "Или он служит в милиции, или военный, или что-то было связано с этим в недалеком прошлом". И я не ошибся. Вадик прямо посмотрел на меня и, видя, что нет смысла лукавить передо мною (я ему тоже, наверное, нравился, как, в общем-то, и он мне понравился сразу), как-то сник и, отведя свои красивые глаза в сторону, смущенно, немного покраснев, заметил:

- А ты очень наблюдательный, как я посмотрю! Да, было дело. Потом расскажу, если захочешь!

И он рассказал позднее: о своем детстве, о почти столетнем дяде, умершем у него на руках, о своей трагической любви к Жорику, Петру Николаевичу, Диме, к его матери и своей, так и не понявшей его никогда...

...Вадик, а впоследствии Клепа (я так и буду называть его в своем романе), лежит в тюремной больнице. У Вадика очень плохо со здоровьем, выйдет ли он на волю, я и сам себе не могу утвердительно ответить...

Все это было давно, лет пятнадцать назад...