Портрет Гертруды Стайн. Пабло Пикассо

В то время Гертруда Стайн писала "Становление американцев". Из истории одной семьи книга сделалась историей всех тех с кем та семья была знакома а потом и вовсе историей всех человеческих типов и каждого человека в отдельности. Но при всем том там был герой и он должен был умереть. В тот день когда он умер мы встретились с Гертрудой Стайн на квартире Миддред Олдрич. Милдред очень любила Гертруду Стайн и ей было очень интересно чем закончится книга. Там больше тысячи страниц а перепечатывала книгу я.

Я часто повторяю что невозможно до конца понять картину или какой угодно другой предмет если вы каждый день не вытираете с него пыль и невозможно до конца понять книгу если вы не перепечатали ее или не вычитали гранки. Тогда она что-то такое с вами делает чего не происходит при просто чтении. Много-много лет спустя Джейн Хип сказала что она смогла по достоинству оценить творчество Гертруды Стайн только после того как стала держать корректуру.

Когда "Становление американцев" было дописано до последней точки, Гертруда Стайн принялась за следующий текст который тоже должен был стать длинным и который она озаглавила "Длинная веселая книга"¹ но только длинным он не получился, ни он ни еще один начатый в то же самое время "Много-много женщин" потому что им обоим пришлось потесниться потому что она принялась писать портреты. Вот так она и принялась писать портреты.

Элис Би Токлас. Октябрь 1949 года, через три года после смерти Гертруды Стайн

По вечерам в субботу Элен оставалась дома с мужем, то есть она все время порывалась прийти но мы ей часто говорили что не надо. Я люблю готовить, если надо за пять минут состряпать обед так равной мне просто нет, а кроме того Гертруде Стайн время от времени хотелось чтобы я приготовила что-нибудь чисто американское. Как-то раз в субботний вечер я как раз готовила такое блюдо а потом позвала Гертруду Стайн ужинать она была в студии. Она пришла вся такая возбужденная и никак не хотела садиться. Давай-ка я тебе кое-что покажу, сказала она. Нет, сказала я, это нужно есть горячим. Нет, сказала она, сначала посмотри. Гертруде Стайн вообще не нравится когда еда горячая а мне нравится когда горячая, мы с ней все время по этому поводу ссоримся. Она признает что можно подождать пока остынет но если уж наложено то разогреть никак нельзя так что у нас уговор и я подаю горячее горячим как мне по вкусу. Но как я ни упиралась а еда тем временем стыла мне все-таки пришлось сперва читать. У меня как будто до сих пор перед глазами те крохотные странички из блокнота исписанные с обеих сторон. То был портрет под названием "Ада", первый в "Географии и пьесах". Я начала читать и мне показалось что она меня разыгрывает и я подняла шум, вот и сейчас она говорит что я поднимаю шум насчет моей автобиографии. Потом я дочитала до конца и мне ужасно понравилось. А потом мы сели ужинать.

Засим последовала долгая череда портретов. Она практически на каждого с кем была тогда знакома написала портрет, во всех мыслимых манерах и стилях.

Следом за "Адой" появились портреты Матисса и Пикассо, и Штиглиц который проявил немалый интерес и к ним и к самой Гертруде Стайн напечатал их в специальном номере "Камера Уорк".

Затем она стала писать короткие портреты всех кто бывал в доме. Написала портрет Артура Фроста, сына А. Б. Фроста американского художника-иллюстратора. Фрост был учеником Матисса и был так горд когда прочел свой портрет и обнаружил что тот на полных три страницы длиннее и портрета Матисса и портрета Пикассо, это надо было слышать.

¹Еще одна "неточность": вместо Long Joy Book (Книга Долгая Радость) повествователь называет книгу Long Gay Book (Длинная Веселая Книга) - причем другой возможный перевод, основанный на вполне употребительном уже в начале века в англоязычном гомосексуальном мире смысле слова "gay" как "гомосексуалист", "свой", напрашивается сам собой. Перед нами очередная вешка для еще одной линии в подспудном сквозном сюжете "Автобиографии", в игре автора с фигурой повествователя - линии, связанной с прочной "семейной" гомосексуальной связью между Гертрудой Стайн и Элис Би Токлас. Следующая за этим абзацем вполне семейная сцена подкрепляет игривый структурный намек "бытовым" материалом - ход чисто бальзаковский.