В начало
> Публикации
> Фрагменты книг
Алекс Гарридо
Акамие или Любимая игрушка судьбы. Глава VIII
Лакхаараа, наследник престола и временный правитель Хайра, сидел на низкой скамеечке у подножия красного трона. Он был одет просто, как подобает сыну человека, дни которого сочтены. Только два широких браслета, по завезенной из Аттана моде, стягивали высоко над локтем рукава его темно-зеленого кафтана, и золотая пряжка удерживала на плече тяжелый плащ цвета корицы.
Стражники в темном стояли по обе стороны трона. Слева от возвышения, на обычном месте, сидели писцы, торопившиеся закончить работу до сумерек, уже растекавшихся по залу. В их руках быстро двигались каламы, нанося на пергамент широкие ряды знаков в царском стиле.
Продиктовав указ о запрещении и отмене празднеств, правитель приказал писцам составить послания к наместникам во всех областях Хайра и подвластных его царю земель. Теперь он ожидал, когда они закончат работу, чтобы оттиснуть на каждом свитке знак разъяренного барса с поднятой для удара лапой - знак Лакхаараа, украшавший его перстень.
Его широкие, как у отца, плечи, и высоко поднятая голова, и спокойно и твердо лежащие на коленях руки были неподвижны, будто каменные. Привычно нахмуренные брови, казалось, давили на полузакрытые глаза. Только темный блеск из-под ресниц и вздрагивающие ноздри над жестко сложенными губами выдавали огонь, бушевавший внутри его каменно-неподвижного тела.
Писцы начали вставать из-за наклонных столиков, за которыми писали. Один за другим подходя к правителю, они опускались на колени и протягивали свитки. Лакхаараа, скользнув по строчкам угрюмым взглядом, прижимал перстень к пергаменту, и писец, трижды коснувшись лбом ковра, уступал место следующему. Когда все пятеро, нагруженные свитками, покинули зал, чтобы отправить послания с гонцами царской почты, Лакхаараа приказал удалиться и стражникам.
Выждав несколько минут, он поднял голову и негромко позвал:
- Дэнеш...
Сейчас же Лакхаараа обнаружил, что он не один в зале: невысокий, гибкий, как ласка, человек в кожаных штанах и безрукавке, стянутой на груди сложной шнуровкой, отделился от стены и подошел к нему. Откинутый за спину, след в след и также неслышно следовал за лазутчиком его плащ.
Остановившись перед правителем, ашананшеди ограничился легким наклоном головы: они были молочными братьями. Правитель кивнул ему в ответ.
- Давно ты здесь?
- Только вошел, сразу, как ты позвал меня, - ответил Дэнеш особым голосом, слышным только стоящему очень близко. Это не был шепот, но никто в пяти шагах от Дэнеша не услышал бы ни звука.
- Я снова не заметил, как ты вошел, - хмуро одобрил Лакхаараа. Дэнеш из вежливости сдержанно улыбнулся. Такая мелочь не стоила похвалы. Он сел на ковер перед правителем, показывая, что готов слушать. Лакхаараа кивнул.
Он прижал пальцы к губам и закрыл глаза, собираясь с мыслями. Потом наклонился к Дэнешу и тихо начал:
- Царь умрет если не сегодня ночью, то завтра. Я хочу, чтобы еще до рассвета ты проник на ночную половину дворца и нашел там наложника по имени Акамие. У него светлая кожа и белые волосы. Доставь его тайно живым и невредимым в мой дом и поручи заботам евнухов. Все должно выглядеть так, будто он сбежал сам - или с помощью любовника. Сможешь ты сделать это?
Дэнеш, не раздумывая, кивнул, только сжал губы: последний вопрос правителя мог расцениваться как оскорбительный для достоинства ашананшеди. Но правители часто задают подобные вопросы, а дело действительно было очень щекотливым.
Лакхаараа не заводил речь о награде: это было бы смертельным оскорблением. Лазутчик служит не за мзду, а по обету. Время от времени господин и брат посылает в дом лазутчика ценные подарки - но разве это не принято между родственниками?
Поэтому Лакхаараа отпустил его со словами:
- Я буду ждать известий из моего дома.
Дэнеш согласно кивнул, легко поднялся, не коснувшись руками ковра, и совершенно открыто пошел через весь зал к выходу. Его мягкие сапоги не издали ни звука. Дойдя до двери, он оглянулся, еще раз кивнул и, продолжая всегдашнюю игру с господином и братом, распустил плащ и растворился в тенях.
* * *
Но ни Лакхаараа, ни даже Дэнеш не знали, о чем говорили трое царских детей в Башне Заточения несколькими часами раньше.
Эртхиа взял за руки Ханиса и Акамие.
- Настал час, дорогие мои, когда мой выбор должен быть сделан. Нет уже у меня времени обманывать себя, называя вас моими друзьями и ничего не делая для вашего спасения. Подожди, Ханис. Мой долг перед отцом священен, но отец умирает...
Ханис вгляделся в лицо Эртхиа: брови надломлены, и слишком твердо смотрят глаза. Царь умирает - так должно быть. Но горе друга причиняло боль и Ханису. Он вздохнул и отвернулся - а что еще? Странно, что Атхафанама, навещая его каждую ночь, ничего не говорила о болезни царя. Но и это понятно: по обычаю здешних женщин, она могла уже не считать себя принадлежащей отцовской семье. И не должна была огорчать мужа в короткие часы их свиданий.
- А вместе с царем умрет и Акамие, - продолжал Эртхиа.
- Но почему? - растерялся Ханис.
Акамие улыбнулся.
- А-а... - Ханис вспомнил и этот обычай. Месть Солнца внезапно обернулась против его друзей, против него самого. Остановить же ее он не мог.
- Нет! - Эртхиа яростно замотал головой.
- Клянусь тебе, Акамие, и тебе, Ханис... - царевич схватил их за руки, - Вам обоим сейчас приношу клятву: не будет ни один из вас убит раньше меня. Между вами и вашей смертью - я, Эртхиа. И прошу Судьбу, с покорностью ее воле и надеждой на ее милость, чтобы она позволила мне исполнить эту клятву и не обрекла меня нарушить ее.
После этого Эртхиа выпустил руки друзей и прижал ладони к сердцу.
- А теперь я скажу вам, братья: бегите завтра. Я приготовлю коней и снаряжение. У Акамие есть Шан, тебе, Ханис, я дам Веселого... И сменных коней дам - хороших коней, сможете скакать днем и ночью, не останавливаясь. Два дня они выдержат без еды и питья, не щадите их, ваши жизни дороже. И ты, Ханис, не оставляй Акамие и береги его. Что скажете, дорогие мои?
Акамие с минуту растерянно смотрел на Эртхиа. Вдруг судорожно вздохнул, закрыв лицо руками, разрыдался.
Эртхиа смущенно отвел глаза. Чтобы дать время нежному брату справиться с чувствами, обратился к Ханису:
- Теперь ты сможешь вернуться в свои владения, бог.
Ханис задумчиво расчесывал пальцами бледно-золотую прядь солнечного луча. Его пальцы светились, плавно двигаясь вниз - то одна рука, то другая.
- Нет, - сказал Ханис и улыбнулся. - Я останусь.
- Что? Как? Да что ты говоришь? Ночной дух похитил твой разум!
Ханис тихо усмехнулся, опустив золотые ресницы.
- Я останусь, Эртхиа. Прости меня. Я не могу назвать тебе причину. Пока не могу.
Поймав луч в ладонь, Ханис коснулся ее губами. Эртхиа, нахмурившись, опустил голову: трудно понять бога. Акамие тронул его за плечо.
- Ты учил меня держаться в седле и стрелять из лука. Может быть, мне удастся бежать одному. Я готов попробовать - что я теряю?
Эртхиа задумчиво оглядел его и воскликнул:
- Хорошо! Я был бы спокойнее, если бы Ханис отправился с тобой, но терять в самом деле нечего. Я дам тебе Шана и Веселого, и ты отправишься сегодня ночью. Я приду, как только стемнеет, я знаю дорогу через сад. Принесу тебе одежду всадника, а кони будут ждать в конюшне. Попрощайся теперь с Ханисом. Нам пора. Многое должно быть приготовлено к ночи.
Ханис и Акамие обнялись.
- Надеюсь, Судьба исполнит обещания, данные тебе, сын Солнца. Жизнь, которую она тебе сохранила, будет великой и славной.
- Тогда мы встретимся в Аттане, - улыбнулся Ханис. - Ты будешь гостем в Доме Солнца.
- Почему бы тебе самому не проводить его в Аттан! - в сердцах воскликнул Эртхиа.
Ханис виновато посмотрел в глаза Акамие.
- Не могу, поверь.
- Верю.
- Пусть Солнце освещает твой путь и ослепит погоню.
- Пусть Судьба бережет тебя.
* * *
Ночь, вступавшая в царский дворец, несла тревогу и страх одним его обитателям, тайную надежду и ожидание торжества - другим.
Эрдани, скорбно разведя руками, признал, что царь едва ли доживет до утра. Болезнь, столь же необъяснимая, сколь и очевидная, в десять дней превратила могучего мужа в расцвете лет в изможденного, равнодушного ко всему умирающего, слепо глядевшего в потолок затемненной комнаты. Сначала он еще мог пить, но желудок извергал любую, даже самую легкую пищу. Потом жажду повелителя пытались утолить, смачивая его губы водой и разведенным вином. Ни одно лекарство не улучшило его состояния.
- Судьба... - определил Эрдани. - Это болезнь, которую я не смогу вылечить.
В эту ночь царь должен был умереть и знал об этом. Он велел - голос больного можно было расслышать, только наклонив ухо к самым его губам, - чтобы к нему позвали его сыновей.
Лакхаараа, Эртхаана и Шаутара незамедлительно явились в опочивальню повелителя. Они по очереди опускались на колени у ложа отца и касались губами его пугающе холодной и сухой руки. Казалось, царь не замечает их прикосновений. Но после Шаутары шел черед отсутствующего Эртхиа. Царь беспокойно зашевелил пальцами. Из груди вырвался тяжелый хрип.
Лекарь склонился к его лицу. Повернувшись к царевичам, он повторил то, что с мукой выговаривали губы царя:
- Акамие!
Эртхаана, сузив глаза, полоснул братьев ледяным взглядом. Лицо Шаутары выражало лишь изумление. Но тревожный блеск, мелькнувший из-под опущенных век скрытного Лакхаараа, насторожил Эртхаану. Насторожил, но не обеспокоил. Царь не дождется Акамие. Лакхаараа, что бы он ни задумал, останется ни с чем. Акамие уже никто не увидит живым. Кроме него, Эртхааны.
Некоторое беспокойство вызывало отсутствие Эртхиа. Царапины на локтях и бедре, замеченные внимательным Эртхааной во время братской пирушки в бане, выдали младшего царевича. Но мальчишку не стоило принимать всерьез. Лазутчик легко справится с ним. И, если смерть не замедлит, еще до рассвета Эртхаана достигнет желаемого. И долго платить, и не расплатиться невольнику за то, что достался Эртхаане только после отца и младшего брата. И в этом тоже наслаждение, острее и желаннее прочих.
Минуты текли и утекали, но главный евнух, посланный за Акамие, все не возвращался. Царь, лежавший так неподвижно, будто уже умер - даже дыхание было незаметно, - вдруг забеспокоился. Пальцы его зашевелились, потянулись к чему-то, губы кривились. Лекарь снова наклонился к нему, старался успокоить.
- За ним послали...
Но царь хрипел, качая головой из стороны в сторону. Эрдани прислушался и, пожав плечами, передал его слова:
- Пусть все уходят. Пусть приведут Акамие.
* * *
Судьба была немилостива к главному евнуху в ту ночь.
В покоях Акамие евнух его не нашел. Только черный раб, приставленный к Акамие для услуг, бормотал что-то, высунувшись в окно. Вытянув плетью вдоль спины, евнух отпихнул его, и сам высунулся из окна. Там не было ни шевеления, ни звука.
Обернувшись к рабу, хныкавшему, скорчившись на полу, евнух чередовал удары плетью с одним-единственным вопросом, пока не добился внятного ответа:
- Он ушел с младшим царевичем...
- В Башню Заточения! - взвыл евнух, хватаясь за голову. И ринулся прочь из комнаты.
За окном, удаляясь, прошелестел ветерок.
Дождавшись, когда и он стихнет, и не замеченный черным рабом, скулившим на полу, из комнаты скользнул некто, окутанный как бы сгустком тени, струившимся в такт стремительному и плавному движению.
Из троих, торопившихся к Башне Заточения, евнух успел первым. Из троих он единственный спасал свою жизнь. И несказанно обрадовался, заметив закутанную в покрывало фигуру, спускавшуюся по лестнице. Фонарь стражника слабо светился на верхней площадке.
Со всех ног кинувшись к черному покрывалу, евнух ловко ухватил того, кто скрывался под ним, за руку и потащил за собой.
Раздался удивленный и гневный возглас, руку попытались освободить, но евнух, не обращая внимания, свирепо отчитывал своего пленника:
- Змеиное отродье! Ума ты лишился, шакалий сын, что среди ночи бегаешь к любовнику! Ну ничего, если сегодня тебя не прирежут, то уж завтра точно снимут шкуру!
Царевна Атхафанама под покрывалом прикусила язык. Если ее с кем-то перепутали, то не в ее интересах устранять недоразумение... до поры до времени. Кожу с нее не снимут, но накажут примерно. Атхафанама решила молчать и ждать удобного момента, чтобы избавиться от евнуха и потихоньку вернуться к себе. Евнух же продолжал изливать свой гнев, больно дергая ее за локоть.
Царевна, непривычная к такому обхождению, быстро теряла терпение. Она уже подумывала, не укусить ли евнуха, как вдруг пальцы его разжались и выпустили ее руку, а сам он грузно повалился на землю лицом вперед.
Атхафанама не успела ни оглядеться, ни толком испугаться: огромная ладонь накрыла половину ее лица, прижав к губам шершавую ткань покрывала. Сильные руки стиснули ее тело и подняли в воздух. Оказавшись на твердом, будто каменном, плече, Атхафанама изо всех сил замолотила коленями в грудь похитителя. Шарф, завязанный поверх покрывала, не давал ей кричать, руки были прижаты к телу железной рукой неизвестного. Она рвалась и извивалась, как могла, но силы быстро оставляли ее: ей не хватало воздуха, а противник был так могуч, что, казалось, не замечал ее попыток освободиться.
Обессилев, она повисла на его плече, глотая злые слезы. Она не испугалась, но горше горького было думать о том, что похищение разлучит ее не только с матушкой и отцом, родным домом и счастливой судьбой, но с любимым, с мужем, с Ханисом. А он, узник, не сможет прийти ей на помощь и едва ли даже узнает о постигшей ее участи...
Атхафанама зарычала и с новой силой забилась в железных руках похитителя. И полетела вниз, ударилась бедром о землю и едва не задохнулась - край туго завязанного шарфа врезался в шею, не давая ей выпасть из покрывала.
Дэнеш поспешил на помощь: его длинный нож, пригвоздив похитителя к деревянным воротам конюшни, зацепил и покрывало. Сильно дернув, Дэнеш разорвал его до края и подхватил бесчувственное тело на руки. На неслышный зов серебряного свистка ответил глухой топот копыт. Закинув добычу на спину коня, Дэнеш прыгнул в седло и умчался в темноту.
* * *
- Что это за шум? - встревожился Акамие.
Прислушавшись к возне за воротами конюшни, Эртхиа оглянулся на Веселого. Умница золотистый конь повел ушами и переступил маленькими копытами. И без тревоги ткнулся мягкими бархатными губами в руку Эртхиа, не выпрашивая лакомство, но как бы подразумевая, что хозяин еще не все дал, что собирался.
Пожав плечами, Эртхиа успокоил брата:
- Это не сюда, - усмехнулся и зачерпнул из мешочка пригоршню финиковой муки.
Белый Шан ревниво подтолкнул Акамие головой в плечо. Акамие почесал его пальцем под налобником и протянул руку к мешочку.
- Все бахаресай любят финиковую муку, - с удовольствием заметил Эртхиа. Он гордился тем, что Веселый и Шан - настоящие бахаресай.
Дверь в задней стене конюшни приоткрылась, и показалось узкоглазое скуластое лицо. Раб Аэши пробирался между стойлами, еще от двери громким шепотом оповещая:
- Господин! Повелитель зовет тебя, срочно!
Эртхиа сунул в руку Акамие мешочек с мукой. Быстро проверив подпруги на Веселом и Шане, поцеловав коней в узкие морды, царевич повернулся к Акамие. Они обнялись.
- Беги, брат. Здесь - верная смерть, там - все в руках Судьбы. Пусть бы она отдала тебе всю мою удачу.
Эртхиа отвернулся, толкнул раба к Акамие.
- Оставайся здесь, помогай! - и торопливо выбежал из конюшни.
- Открой ворота, - попросил Акамие, запихивая мешочек с финиковой мукой в седельную сумку. Аэши кинулся к задней двери.
- Стой! Подожди!
Акамие прикусил зубами кончики пальцев. Как он мог забыть! Записка, спрятанная на подносе с царскими подарками - она могла погубить брата Эртхиа.
Тяжело вздохнув, Акамие сказал рабу:
- Жди меня здесь.
И, накинув покрывало, побежал к себе.
* * *
- Где же ты был? - строго и печально спросил Лакхаараа, когда Эртхиа стремительно вошел в маленький зал, примыкавший к ночной половине дворца, называемый Крайним покоем. Здесь на подушках, уложенных вдоль стен, сидели царевичи, ожидая, что отец все же захочет проститься с ними как должно.
- Где ты был? За тобой посылали дважды.
Эртхиа виновато опустил глаза. И в голову ему не пришло загодя придумать оправдание своей задержке, а теперь надо сослаться на причину достаточно серьезную, чтобы и не усугубить своей вины легкомыслием, и не вызвать подозрений...
- Я, видишь ли... - начал Эртхиа, поднимая полные совершенно искренней печали глаза - и осекся, поймав ледяной, всеведущий взгляд Эртхааны. Невольно вздрогнув, он поспешил опустить ресницы.
Лакхаараа, отвернувшись, хмуро заключил:
- Если не простишься с отцом, только себя вини.
- Разве уже?.. - испугался Эртхиа.
- Еще нет. Но он не хочет никого видеть.
Назвать истинную причину их ожидания по соседству с покоем умирающего отца, упомянуть о том, что законные сыновья были изгнаны ради наложника, было слишком унизительно, и Лакхаараа обошел эту подробность.
Но у Эртхааны была своя цель, и он, не спуская глаз с младшего брата, язвительно уточнил:
- Повелитель пожелал проститься с Акамие. Может быть, потом он позовет тебя.
- Как! - распахнув глаза, Эртхиа изо всех сил пытался выдать испуг за возмущение. - Отец простится с рабом, сыном рабыни, своим наложником - раньше, чем со мной, законным сыном?!
Язык Эртхиа сам собой выстраивал длинные периоды, полные горького гнева и обиды, в то время как царевич лихорадочно соображал: значит, сейчас Акамие ищут, не застав на месте, по всей ночной половине, по всему дворцу, и, может быть, уже заподозрили его бегство. Успел ли он? Добрые кони способны унести от любой погони, но нежный брат так и не научился менять коня на скаку. Если погоня отправится немедленно - ему не уйти.
А они-то рассчитывали, что Акамие не хватятся до утра...
Облизав пересохшие губы, Эртхиа уселся на подушку подальше от светильника и понуро опустил голову, являя собой зрелище человека, убитого горем и глубоко уязвленного в своем достоинстве. Эртхаана окинул его торжествующим взглядом и почти откровенно ухмыльнулся. Эртхиа успел перехватить этот взгляд сквозь опущенные ресницы и задумался.
Что бы это значило? И отчего так неспокоен Лакхаараа? Вместо торжественной скорби в глазах наследника то и дело вспыхивает страсть и нетерпение.
Как бы ни ждал Лакхаараа часа, когда корона Хайра перейдет к нему, - не может он так жадно радоваться смерти отца! Не таков Лакхаараа. Суров, нравом тяжел, но и благороден, что отличает прирожденного властелина от суетливого ловца случая.
Размышляя так и не находя объяснения странному поведению братьев, Эртхиа сидел, как все, оцепенев в торжественной неподвижности - скорбная фигура среди скорбных фигур.
Тонкие язычки огня над светильниками робко лизали грузную тушу темноты, заполнившую зал.
* * *
Комната была пуста. Облегченно вздохнув, Акамие сбросил покрывало и кинулся к подносу. Раскидав драгоценности, он безнадежно опустился на колени. Записки не было. Акамие оглядел комнату, тщетно пытаясь вспомнить, не перепрятывал ли он шелковый лоскут, грозивший гибелью брату Эртхиа. Перевернул поднос, заглянул и под него. Сжав руками виски, замер, не находя объяснения пропаже.
- Ах, вот ты где, порождение ящерицы и гиены!
Акамие вскочил в испуге. Главный евнух, потрясая кулаками, навис над ним.
- Живо беги к царю, бесстыдный, лукавый раб! Наконец-то я от тебя избавлюсь...
Наклонившись за покрывалом, евнух обиженно застонал, поглаживая затылок. Осторожно выпрямился и пнул покрывало.
- Что это за одежда на тебе? - евнух дернул Акамие за рукав кафтана. - Закройся - и бегом.
Акамие ничего не оставалось, как подчиниться. Пытаться бежать не имело смысла. Ведь с евнухом не справиться, и он поднимет шум. А на конюшне стоят оседланные кони, принадлежащие Эртхиа...
Акамие натянул на голову покрывало и, глотая слезы, пошел за евнухом.
* * *
Лишь на ночной половине дворца наследника обнаружил Дэнеш свою ошибку. Передавая добычу евнухам, в ярком свете факелов разглядел лазутчик свисавший из-под разорванного покрывала конец толстой, тяжелой косы.
Черной как смоль.
Прошипев проклятие, он торопливо развязал шарф и отбросил покрывало. Евнух протестующе заверещал. Дэнеш досадливо качнул головой.
- Заткнись. Это не тот, кого желает твой хозяин, - и внимательно вгляделся в черты красавицы, без чувств обвисшей на руках евнуха.
- Положи ее, - велел лазутчик. - Принесите воды.
Вырез верхней губы, напоминающий две крутые волны, столкнувшиеся в разбеге, и выдающийся подбородок, и разлетающиеся к вискам брови напомнили Дэнешу черты его господина и брата и, кстати, черты самого повелителя.
Что ж, на ночной половине оставалась только последняя не выданная замуж царевна - а наряд девушки не оставлял сомнений в том, что она именно царевна и еще не покинула отцовского дома ради брачных покоев.
- Проклятие Ашанана! - обескуражено воскликнул Дэнеш. И побрызгал в лицо девушке водой. - Очнись, госпожа.
И госпожа очнулась. Растерянно оглядевшись, Атхафанама обнаружила, что находится среди незнакомых людей, в незнакомом месте. Взгляд ее остановился на том, кто был ближе всех.
- Лазутчик... Где я?
- Ты в доме моего господина, достойная госпожа. Тебя похитили, но...
Договорить Дэнеш не успел.
- Ты ответишь за это! - кричала разгневанная госпожа. - Мой отец велит посадить тебя на кол! Сварить в масле! Четвертовать! Содрать с тебя кожу! С живого!
Дэнеш понимал, что проделать с ним все это не удастся и всесильному повелителю Хайра. Но мысль даже об одной из этих казней заставила невольно содрогнуться молодое сильное тело лазутчика.
- Госпожа, дай же мне сказать... - попытался он умерить гнев девушки.
Но та, окончательно придя в себя, вспомнила все и, обливаясь слезами, упала на ложе.
- Скажи своему господину, что царевна Атхафанама скорее умрет, чем примет ласки своего похитителя! - и безутешно зарыдала, закрыв руками лицо.
- Выслушай меня, достойная госпожа... - умолял ее Дэнеш. - Мой господин - твой брат, царевич Лакхаараа.
Атхафанама отвела пальцы от лица, забыв о слезах.
- Что ты сказал?
Дэнеш уже придумал историю, способную оправдать его в глазах царевны и не наносившую урона чести и безопасности его господина.
- Тебя похитили неизвестные. Разве ты не помнишь?
- Да, я помню, - нахмурив брови, осторожно подтвердила царевна. - Я в самом деле не знаю, кто это сделал.
Пока еще ни один из них ни словом не обмолвился о том, где ее похитили. Что ж, это было на руку обоим.
- Я ехал во дворец по приказанию моего господина, царевича Лакхаараа...
- Моего брата, - вставила Атхафанама, кивая головой.
- Да, и на темной улице недалеко от дворца встретил троих верхом. Лица их были скрыты платками, а один из них удерживал на спине своего коня закутанную в покрывало девушку. Она вырывалась и кричала.
- Да? - искренне удивилась Атхафанама. - Я этого не помню.
- Конечно, госпожа, ведь ты была вне себя и очень напугана. Но подумай, если бы ты не кричала и не вырывалась, как бы я догадался прийти к тебе на помощь?
Хорошенько подумав, Атхафанама согласилась и с этим.
- Значит, ты отбил меня у похитителей? Сколько же их пало в этом бою?
- О нет, госпожа, они оказались трусами и позорно удрали, а ты упала на землю и, должно быть, сильно ударилась?
- О да... - признала Атхафанама, потирая бедро.
- Я подобрал тебя и доставил в дом моего господина, не зная, кто ты такая. А теперь я поспешу сообщить ему, как велика милость Судьбы к дому его отца.
- Да, - с облегчением одобрила царевна. - Поспеши, потому что нигде я не чувствую себя так спокойно, как в доме моего отца.
* * *
Занавешенные темной тканью окна, слабый огонек масляного светильника в углу, душный запах болезни. Трудное дыхание измученного тела, бессильно утопающего в подушках огромного ложа.
Акамие оставил покрывало у порога. В комнате были только они вдвоем: царь и его наложник, как многие и многие ночи прежде.
Акамие не видел повелителя с тех пор, как во дворце Аттана царь заново преподал забывшемуся рабу науку знать свое место.
Медленно подходя к ложу, Акамие пристально вглядывался в лежащего.
Это не мог быть царь.
Не было ни грозной красоты, ни великой силы в распростертом теле, ни суровости, ни жестокости в застывшем лице. Только мука.
И ожидание.
Просунув пальцы под холодную ладонь, Акамие понял, кого ждал повелитель. Слабые, исхудалые пальцы царя неловко шевельнулись в попытке нежности.
- Это ты, мой мальчик?
Акамие угадал эти слова в судороге, искривившей рот царя. И накрыл его ладонь второй рукой.
- Это я.
- Как жаль, что я не вижу тебя...
Акамие читал слова царя по губам, по неприметной дрожи ресниц, по слабым движениям пальцев. Он один мог так понимать повелителя, потому что дважды был одной плотью с ним.
- Распахни завесы, пусть будет светло. Может быть, хоть тень твою смогу увидеть...
- Ночь, - прошептал Акамие, прижимаясь губами к виску царя.
- Ночь... уже ничего не успеть. Я так много должен тебе, мой мальчик.
Акамие свел брови: к чему теперь об этом? Судьба исполнится уже сейчас. Им обоим не дожить до утра. Он снова поцеловал висок, а потом - холодные пальцы повелителя.
Где-то, наверное в сердце, еще сохранились остатки силы. Пальцы царя стиснули руку Акамие. И сразу разжались. Акамие испуганно вгляделся: нет, еще нет, грудь еще поднималась, и едва шевелились губы.
- Я любил тебя, мой мальчик.
Высвободив руку, Акамие впился в нее зубами.
Сердце рвалось - в груди жгло огнем.
Медленно отступая, Акамие не сводил глаз с царя: только бы еще один вдох, только бы не опоздать...
Не глядя, он подобрал покрывало. И - кинулся прочь.
- Стой! Куда? - взвизгнул евнух, когда Акамие змеей скользнул под его вытянутыми - схватить! - руками. Тяжело топая, он ринулся в погоню. Акамие, обернувшись, набросил ему на голову покрывало.
- Ловите! Хватайте! - вопил евнух, наступая на конец покрывала, попавший как раз ему под ноги. Судорожно выбросив вперед руки, он не нашел опоры и обрушился на скользкие мозаичные плитки, проехал вбок и, ударившись головой о стену, затих.
Сзади в коридор плеснул свет: откинули плотную завесу, отделяющую ночную половину от других помещений дворца. Чей-то силуэт зачернел в проеме - и устремился внутрь.
- Где ты, брат? - раздался отчаянный крик.
- Эртхиа!
А он уже был рядом.
- Куда?
Акамие схватил его за руку и пустился бежать к выходу в закрытую часть сада, принадлежащую к ночной половине. Он, в отличие от Эртхиа, прекрасно ориентировался в лабиринтах этой части дворца.
Сзади доносились растерянные и гневные крики: братья не смели нарушить священную границу.
За поворотом беглецов встретили стражники с обнаженными мечами. Их было трое. Один высоко поднял в руке витой аттанский фонарь.
Эртхиа, выбросив вперед руку, свирепо гаркнул:
- С дороги! Именем царя!
Узнав царевича, опешившая стража расступилась, опуская мечи. Эртхиа бросился между ними, увлекая за собой Акамие. Дальше Эртхиа бежал впереди, следуя указаниям брата. Не встретив больше препятствий, они добрались до решетчатой двери. Эртхиа отпустил руку брата и замешкался в темноте.
Акамие толкнул решетку - она не поддалась.
- Заперта... - упавшим голосом сообщил он и, не в силах поверить в неудачу, налег на дверь плечом.
- На себя! - подсказал Эртхиа, шаря ладонями за ковром, завешивавшим стену справа от двери.
- Никак! - в отчаянии простонал Акамие, опускаясь на колени перед решеткой.
- Уже ничего не успеть... Судьба моя, я сам отрекся от тебя!
Эртхиа, схватив его за плечи, оттащил от решетки.
- Не время причитать, а? - нетерпеливо заметил он. - Держи!
Сунув в руки Акамие тяжелый крюк с мотком веревки, Эртхиа отодвинул засов и распахнул дверь.
- Быстрее!
Выскочив в сад, Эртхиа быстро нашел калитку, ведущую в проход между стенами. Она была заперта. Закинув крюк, Эртхиа помог Акамие перебраться через стену и спрыгнул вниз по ту сторону ее, прихватив крюк с собой: впереди ждала еще одна калитка, наверняка запертая, а ключ от нее остался у евнуха...
На ходу сматывая веревку, Эртхиа бежал следом за Акамие. Они были уже на стене, когда у первой калитки послышались крики и топот многолюдной погони. Дымно-рыжий свет факелов метался над стенами.
* * *
"О нет, - думал Дэнеш, мягко погоняя Ут-Шами, Сына Тени, - царевна рада подтвердить мою ложь, и это выгодно мне. Но это выгодно и ей. Евнух сразу решил, что если наложник ушел с царевичем Эртхиа, то ушел в Башню Заточения. Вместо наложника там, однако, оказалась царевна. Но уличить ее открыто я не могу. И признать перед господином мою ошибку... Значит, придется нам покрывать проступки друг друга. Но хотел бы я знать, - и я узнаю! - что делала царевна в Башне Заточения? И куда ушел наложник по имени Акамие с царевичем Эртхиа? И зачем?"
Подъезжая к задним воротам дворца, Дэнеш увидел, что они распахнуты настежь. Он осадил коня и направил его в тень. Мышастый жеребец остановился без звука: не всхрапнет, не ударит копытом. Не шелохнется и всадник, наблюдая, как два коня, белый и золотой, испуганными птицами вырвались из ворот, а следом с гиканьем и топотом неслась погоня.
Дэнеш послал коня наперерез. Могучим прыжком Ут-Шами прянул из тени, почти врезавшись в грудь белого коня. Белый шарахнулся вбок, едва не скинув седока. И золотистый, повинуясь опытной руке, вклинился между ними, оттесняя Сына Тени. Дэнеш ловко перегнулся и, ухватившись за стремя, с силой дернул вверх. Золотистый пронесся вперед - уже без всадника.
Юноша в алом кафтане не успел подняться - Дэнеш прыгнул из седла прямо ему на спину, прижал к плитам мостовой. Подоспевшая погоня окружила их.
Заглянув под белый платок, Дэнеш отшатнулся: знакомый разлет бровей, знакомый надменный рот. Младший из царевичей, Эртхиа, стал на этот раз его добычей.
Подняв голову, Дэнеш увидел, что он и его пленник окружены дворцовой стражей, а еще двое - Дэнеш признал в них лазутчиков своего клана - уже погоняли коней следом за белым иноходцем. Его всадник не слишком ловко держался в седле. Но иноходец летел во весь опор, и Дэнеш запоздало сообразил, что коса, бившая коня по боку, была слишком длинной для воина - и белой!
- Проклятие Ашанана... - ахнул Дэнеш и, отпустив царевича - им займется стража, - прыгнул в седло. Сын Тени понесся по улице, медленно, но неотвратимо настигая ашананшеди. Часть стражников пустилась за ним. Остальные торопливо вязали руки царевичу и пытались поймать метавшегося вокруг золотистого жеребца.
СОДЕРЖАНИЕ
