Я никогда не слышала, как он читает свои тексты, Ярослав Могутин, этот человек с былинным именем, пламенем, семенем. Говорят, читает легко и красиво, так же красиво, как на хер посылает, как на хер идет. Идет, как на заклание - на хер.
Я не знаю, как кривятся его губы, как выплевывает он слово "сперма", как улыбается ему публика, уже зная его подлый почерк, уже зная, кем он себя не представляет, уже зная, кем его можно представить.
Его можно представить себе карликом. Его можно представить себе с маленьким хером и короткими ногами. Его можно представить себе одноглазым или косым. Его можно представить себе голубоглазым, в черной кожаной куртке, с томиком Лимонова в одном кармане, с томиком Есенина - в другом. В черной кожаной куртке много карманов, и все заняты подпольной, поддельной литературой.
Его можно представить себе нервным подростком - с нежной кожей, с чистыми глазами, с трогательным "до полного безумия почему бы и нет", с запятыми и точками, которые, будучи произнесенными, звучат гораздо отчетливее, чем будучи ненаписанными.
Я никогда не слышала, как он читает свои тексты. Ярослав Могутин, этот человек с нежными глазами и счастливой - надеюсь - улыбкой на разбитом - надеюсь - лице. И не хочу слушать. И представлять себе его не хочу - ни карликом, ни красавцем, ни диссидентом, ни талантливым журналистом, никем, чужим. Кто хотел себе его представить - пришел в Чеховку, поклониться Антон Палычу, послушать Ярослава Могутина.
Такого-то числа, такого-то месяца. В июне. В двухтысячном.
Варвара Смурова
ЖЕЛЕЗНЫЙ ГОМОСЕК С ШЕЛКОВЫМ СЕРДЦЕМ
1 июня, в день защиты детей, состоялся вечер Ярослава Могутина в Чеховской библиотеке.
не доверяй мне ребёнка он очень хороший ещё я очень плохой уже
Это первый вечер Ярослава Могутина за последние пять лет. В марте 1995 года Могутин попросил политического убежища в США.
три уголовных дела за преступления которых я никогда не совершал обвинения в антисемитизме пропаганде порнографии и насилия психических и сексуальных отклонений разжигании социальной расовой и религиозной розни
В Чеховке было совсем мало народу. Вечер рекламировался просто из рук вон. Литературной публики почти не было. Её, впрочем, и не должно было быть. Сам Могутин рассказывает историю о том, как при начале чтения им "Армейской элегии" на международном поэтическом фестивале, российская делегация в полном составе покинула зал.
завернувший его готье завернувшая его вивьен вествуд десять месседжей на моем автоответчике один отчаяннее другого /внешние приметы обычного человеческого отчаяния о которых можно писать километрами: человеческое слишком человеческое слишком человеческое слишком человеческое... и т.д. - пока не кончатся чернила или порошок в принтере/
Он читал очень тихо. Люди в зале слушали тоже очень тихо. По сравнению с тем безумием, которое творилось на выступлениях Могутина до его отъезда, ничего, можно сказать, вообще не происходило.
сейчас я коллекционирую только разбитые мной сердца никаких друзей у меня уже давно нет и мне абсолютно насрать существует лох-несское чудовище или нет меня и так окружают одни чудовища одним чудовищем больше одним меньше
Могутин выглядел усталым, много пережившим человеком. Глаза у него светятся каким-то неземным светом. Точно так же, как и пять лет назад.
Аня всё нормально Аня
ничего не происходит с нами со всеми мы никогда не будем больше облизываться языком обходя ногами берега буйнопомешанной
Я не знаю, как кривятся его губы, как выплевывает он слово "сперма", как улыбается ему публика, уже зная его подлый почерк, уже зная, кем он себя не представляет, уже зная, кем его можно представить.
В 
