Когда мне было тринадцать, я начала посещать воскресную школу для подростков в методистской церкви, в которой потом я встречу Иисуса и посвящу ему жизнь. Однажды вечером наша группа сидела в трейлере за зданием церкви и смотрела телевизионную визуализацию Притчи о блудном сыне. Качество было ужасным, кожа актеров была слишком бледная, чтобы соответствовать исторической реальности. Но сюжет захватил меня. Я была очень молода, но понимала, что сын был подлецом, что он разбил сердце своего отца, и что он заслуживал нужды и бедности, в которые он скатился.

Джен Хетмейкер. Фото jenhatmaker.com

В кульминации истории мы смотрели, как сын идет по дороге к дому своего отца. Рассказчик нараспев произнес: "Встал и пошел к отцу своему". И в мгновение, которые я никогда не забуду, я предсказала следующий поворот сюжета: отец отвергнет его. Может быть, побьет. И сын получит то, что заслуживает.

Вместо этого мы, впечатлительные подростки, смотрели, как отец бежит к сыну, обнимает и целует его, и просит принести лучшую одежду, и заколоть откормленного теленка. Рассказчик объяснил: "И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его". Я была потрясена. Логика в сердце этой истории не была похожа ни на какую логику, которую я видела или могла предвидеть. И я подумала, что же это за Бог?

Конечно, то, что мы видим в притче о блудном сыне и в других историях из Писания, и во всей христианской истории - это то, что первое и последнее слово Бога, обращено к нам, таким плохим - это любовь. Любовь тогда, когда это последняя вещь, которую мы ищем. Любовь, когда мы отвергли его дары и отвернулись. Любовь, когда мы не любим в ответ, когда мы намерены делать по-своему, даже если в итоге это значит, что мы скатимся в бедность и нужду.

Причина, по которой мы говорим об этом храбро - не добавляя в конце "но" - не в хрупкой политической корректности, которая утверждает, что "настоящий" христианский Бог стоит на правильной стороне истории, и нужно только время, прежде чем христиане последуют за ним путями справедливости и толерантности (в том смысле, в каком мы определяем эти термины). Причина того, что мы делаем это - в том, что он сказал нам и миру с Креста и через Крест.

Внемировая природа этой любви не заканчивается словом "но". Вместо этого, она начинается со слова "но". Давайте вернемся к истории блудного сына:

Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его.

До того, как у сына даже появилась возможность покаяться, попросить прощения и сказать, что он изменит свою жизнь или свое сексуальное поведение, его отец бежит к нему. "И когда" - то есть, "хотя", или "но" - сын был далеко, и все же отец обнял его.

Это то же "но", которое мы видим в Послании к римлянам, где Павел судьбоносно говорит о смысле Креста, который определяет всю человеческую логику:

Ибо Христос, когда еще мы были немощны, в определенное время умер за нечестивых. Ибо едва ли кто умрет за праведника; разве за благодетеля, может быть, кто и решится умереть. Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками. (К Римлянам, 5:6-8)

Радикальная любовь Бога - то, что побуждает нас любить Его в ответ и раскаиваться - именно в такой последовательности. А мы, мы так часто путаем порядок любви и покаяния. Нас ведет человеческая логика, и мы хотим стать правильными, прежде чем Бог примет нас. Мы хотим делать что-то, чтобы заслужить Его любовь, и мы хотим, чтобы другие поступали так же - сначала искренне каялись. Иначе любовь Бога может стать разрешением грешить. Теолог Флеминг Рутледж (Fleming Rutledge) сказал в недавнем интервью: "Искушение - сказать, что покаяние необходимо до того, как Господь простит нас". И все же, "на самом деле все наоборот. Покаяние - то, что Бог развивает в нас как последствие его предваряющего милосердия".

Такое милосердие бежит нам навстречу, когда мы только начали идти по дороге к дому нашего отца. Это милосердие, которое стирает с нас грязь, позволяет нам распрямиться, ответить на объятия отца и приготовить с ним пир.

В период огромного культурного переворота - во время которого взгляды ортодоксальных христиан на человеческую сексуальность выглядят все более и более странными - как консервативные, так и прогрессивные христиане будут чувствовать искушение добавить "но" в их определение любви. Что, если бы церковь выбрала:

- Вы любимы, и мы приветствуем вас в этой церкви, каким бы ни было ваше прошлое и настоящее.

- Вы любимы, и вы присоединяетесь к сообществу спасенных грешников - ни больше, не меньше.

- Вы любимы, это любовь настолько полна и всеобъемлюща, что она меняет нас всех.

- Вы любимы, и вам может потребоваться время, чтобы признать эту любовь и соединиться с ней - как и всем нам.

- Вы любимы, и эта любовь ведет нас к покаянию, вновь и вновь, потому что Господь терпелив и не хочет, чтобы мы погибли.

- Вы любимы, и ничто не изменит этого.

Несмотря на все, что она не говорит, и что многие хотели бы, чтобы она сказала, Хетмейкер права в том, что Евангелие начинается словами о безусловной любви Бога. Во времена страха и разделения мы не можем основывать нашу любовь на предварительных условиях в большей степени, чем это делает Господь.

Комментарий редактора: В обращении Джен Хетмейкер легко можно вычитать надежду на то, что ЛГБТ смогут покаяться в своей гомосексуальности/трансгендерности, когда проведут достаточно времени в церкви. Тем не менее, даже если Джен Хетмейкер имела это в виду, мне кажется важным обращать внимание на другой аспект ее послания: перед Богом все мы равны и, возможно, стоит сосредоточиться на том, что объединяет нас, а не разделяет.