Константин Батюшков, "учитель Пушкина в поэзии",
тридцать лет жизни провел в полной изоляции и одиночестве

"Кто не знал кроткого, скромного, застенчивого Батюшкова, тот не может составить себе правильного о нем понятия по его произведениям; так, читая его подражания Парни, подумаешь, что он загрубелый сластолюбец, тогда как он отличался девическою, можно сказать, стыдливостью и вел жизнь возможно чистую...", - писал в 1854 году один из биографов "первого поэта России", "учителя Пушкина в поэзии" его современник Н. В. Сушков. Писал, словно о покойнике...

Тем временем Константин Николаевич Батюшков третий десяток лет в полном забвении и одиночестве томился в Вологде, в заточении, по причине своего "безумия". А Сушков писал, не замечая того, что еще в первом томе своих знаменитых "Опытов в стихах и прозе", едва ли не первом русском поэтическом бестселлере с мгновенно разошедшимся тиражом, он провозгласил лозунгом своей жизни - Talis hominibus fuit oratio, qualis vita (лат.), что значит "Речь людей такова, какой была их жизнь". "Иначе все отголоски лиры твоей будут фальшивы. ...Стихотворцу надо все испытать". Последующие сто пятьдесят лет противоречие в изображении бытового и литературного обликов поэта стало общим и обязательным местом его биографий, которых, впрочем, было не так много.

Константин Николаевич Батюшков родился 29 мая 1787 года в Вологде в старинной дворянской семье. Мать Батюшкова умерла в страшных мучениях, когда мальчику не было и семи лет, от наследственной душевной болезни. О характере этой болезни, постигшей в 33-летнем возрасте и самого поэта, ходит до сих пор много легенд и домыслов. За давностью лет никто ничего связного не может сказать о происхождении "ревматических головных болей". Впрочем, в начале нынешнего века, когда русские литературные критики с медицинским образованием, обратили свое внимание на здоровье классиков отечественной литературы, кто-то предположил, что поэт страдал от медленно развивавшейся опухоли головного мозга.

О другой более существенной причине душевных мук поэта - его гомосексуализме - говорить было не принято. Да и сама эпоха, в целом равнодушная к подобным увлечениям, не способствовала заострению особого внимания на столь интимных подробностях человеческой жизни. Хотя романтизм в определенной степени приветствовал интимные отношения между мужчинами.

Из любовников Батюшкова прежде всего нужно отметить поэта-дилетанта и офицера Ивана Александровича Петина (1798-1813), убитого под Лейпцигом. Впервые Батюшков встретился с ним в походе в Восточную Пруссию 1807 года. "Души наши были сродны. Одни пристрастия, одни наклонности, та же пылкость и та же беспечность, которые составляли мой характер в первом периоде молодости, пленяли меня в моем товарище. Привычка быть вместе, переносить труды и беспокойства воинские, разделять опасности и удовольствия теснили наш союз. ...Тысячи прелестных качеств составляли сию прекрасную душу...", - писал он, вспоминая друга.

С детства Батюшков чувствовал некоторое психологическое неудобство в общении с женщинами. Глубоко в душу юноши запали предсмертные страдания матери, а позднее он сильно переживал появление у отца другой женщины и семьи, в которой оказался на правах пасынка. К 25 годам Батюшков окончательно определяется в своем неприятии женщин: "...у них в сердце лед, а в головах дым... Я не влюблен.

Я клялся боле не любить
И клятвы, верно, не нарушу:
Велишь мне правду говорить?
И я уже немного трушу!..

Я влюблен сам в себя. Я сделался или хочу сделаться совершенным Янькою, то есть эгоистом". "Женщины меня бесят, - признавался Батюшков в записных книжках самому себе. - ...У них нет Mezzo termine. Любить или ненавидеть! - им надобна беспрестанная пища для чувств, они не видят пороков в своих идолах. Потому что их обожают; а оттого они не способны к дружбе, ибо дружба едва ли ослепляется!". Такую дружбу дала Батюшкову его, сестра, Александра Николаевна, которая не покидала брата до того мгновения, пока рассудок не покинул ее в 1829 году.

Для женского пола он находил лишь одно место в своей жизни, откровенно рассуждая по этому поводу в дневниковых записях: "Но где она [женщина - В. К.] привлекательнее? - За арфой, за книгою, за пяльцами, за молитвою или в кадрили? - Нет совсем! - а за столом, когда она делает салад". Впрочем, и Батюшков в молодости с друзьями, за компанию, пользовался услугами петербургских проституток, ходил с рублем к Каменному мосту, а потом на право... Но ничего серьезного с женщинами не было, разве только один короткий роман - "лучше как-нибудь вкушать блаженство, нежели никак" - с воспитанницей покровителя Батюшкова президента Академии художеств Алексея Николаевича Оленина (1763-1843) - "преузорочной чухонкой" - Анной Федоровной Фурман (1871-1850). Уже и дата венчания была назначена на лето 1815 года, когда Батюшков вдруг неожиданно сбежал из столицы в свое именье в Каменец-Подольске. Оправдывался тем, что будто бы не стоит ее, не сможет сделать ее счастливой со своим характером и маленьким состоянием. А потом в письме "единственной женщине на свете", с которой "...чистосердечен", Екатерине Федоровне Муравьевой (1771-1848) в отчаянье сознавался в истинных причинах своей слабости: "...вы сами знаете, что не иметь отвращения и любить - большая разница".

И хотя общество догадывалось о странностях Батюшкова, в его тайну полностью были посвящены не многие. Среди них следует в первую очередь назвать поэта, издателя Батюшкова Николая Ивановича Гнедича (1784-1833) и поэта Василия Андреевича Жуковского (1783-1852). Последний, кстати, особенно выделялся подчеркнутой манерностью и женственностью, за что в узком кругу своих друзей был с прозрачным для семейных жаргонов смыслом прозван "девицей". Страдал Жуковский и болезнью, широко распространенной среди пассивных гомосексуалов, излишне ненасытных в своей похоти.

С 1818 года Батюшков служит в неаполитанской миссии в Италии. С перерывами живет в Риме, где среди его друзей многие русские художники - Орест Адамович Кипренский (1782-1836), Сильвестр Федорович Щедрин (1791-1830), Федор Михайлович Матвеев (1758-1826)... Русская колония художников в Риме отличалась вольностью нравов. Маститые художники были окружены десятком юных воспитанников из России, преимущественно несчастными сиротами, получавшими образование стараниями Алексея Николаевича Оленина. В отличие от французской академии, в русской ученик жил в одной комнате со своим наставником. Так и Батюшков поселился в Риме на одной квартире с художником Щедриным, который был младше его на четыре года, пристально следил за юными воспитанниками, "ласкал их" в свое удовольствие сколько угодно, в чем с радостью сознавался в одном из писем Оленину. С Щедриным Батюшков прожил около года, до того момента, когда уже не мог бороться со своей болезнью. В это время он увлечен культурой античности. В "идеальной эпохе" виделось избавление от условностей современной жизни. Из стихов, написанных в это время, сохранилось очень мало - большая часть уничтожена автором. Но то, что осталось, положило начало целому направлению "антологической лирики" в отечественной поэзии.

В жизни Батюшкова встречалось много знаков и символов, он с трепетом прислушивался к ним, а иногда сам придумывал. Таков и последний тринадцатый фрагмент его "...Греческой антологии", написанный на последнем дыхании покидавшего его рассудка.

С отвагой на челе и с пламенем в крови
Я плыл, но с бурей вдруг предстала смерть ужасна.
О, юный плаватель, сколько жизнь твоя прекрасна!
Вверяйся челноку! Плыви!

Было у Батюшкова стихотворение "Любовь в челноке", в котором сидел еще и мальчик прекрасный. Но разбился челнок, малютка улетел, а путник очнулся на голом морском камне и бродил в горести, вспоминая об исчезнувшем мальчике. Так и вся жизнь русского поэта Батюшкова...

Император не отвечал на неоднократные просьбы Батюшкова отправить его в отставку, но, в конце концов, дал ему бессрочный отпуск. В начале 20-х годов Батюшкова обуревают мысли о скорой смерти. Рассудок возвращался к нему лишь весной, остальное время он преимущественно пребывал в состоянии астении и беспамятства. Весной 1823 года на курорте в Симферополе он написал завещание, сжег свою библиотеку, дневники, рукописи, выбрал место для своей могилы, отдал последние распоряжения и был готов переместиться в мир иной. Трижды пытался покончить жизнь самоубийством, наконец, придумал вызвать на дуэль некоего А. Потапова, оскорбившего его "за женщину". Этот жест врачи сочли очередным проявлением болезни мозга и насильно перевезли Батюшкова в столицу. Весной 1824 года он обращается к императору с повторной просьбой разрешить немедленно удалиться в монастырь. Государь не отвечает. Вскоре от его имени Батюшкову предлагается полечиться на немецких курортах, его привозят в Зонненштейн, где он оказывается в фактическом заточении вместе со своей сестрой. Впрочем, как это не удивительно, в это же время предпринимается еще одна попытка женить Батюшкова и тем вернуть его к жизни. Пару нашли в семье близкого Батюшкову поэта-острослова и актера Алексея Михайловича Пушкина (1769-1825). Но если в марте сам Батюшков был твердо уверен, что дочь Пушкиных будет его женой, то в мае императорскому послу в Германии он гневно писал: "Устав от преследований Его Величества, Императора Александра, я даю подписку, я связываю себя клятвой в том, что никогда не уйду в монастырь. В том, что отказываюсь от брака с подданной Его Величества и что никогда не вернусь в Россию".

В августе 1828 года Батюшкова под присмотром перевозят в Москву, через год, не выдерживая душевного напряжения от долгого пребывания с братом, лишается рассудка и попадает в психиатрическую лечебницу сестра Батюшкова, Александра Николаевна. В марте 1830 к Батюшкову приезжает А. С. Пушкин, разговаривает с ним, но тот не признает его.

Вологда. Памятник К. Батюшкову Фото Д Беленького

С 1833 года Батюшков жил в заточении у родственников в Вологде, несколько раз его отправляли в деревню Авдотьино, откуда он неоднократно пытался бежать. Сознание поэта тревожили картины далекого прошлого, его отношения с Петиным. Он пытается выехать за границу, к могиле близкого друга, чтобы выполнить обещание и перезахоронить его на родине.

Умер Батюшков 7 июля 1855 года в пять часов после обеда от тифозной горячки и пережил многих своих друзей, современников и любовников, давно лежавших в могилах.

Когда-то майским днем 1811 года двадцатичетырехлетний невысокий с маловыразительной серой внешностью юноша бродил между построек Донского монастыря и на монастырской стене наткнулся на одну надпись, особенно тронувшею его - "Не умре, спит девица".

Он остановился и неожиданно заплакал...

"Эти слова взяты, конечно, из Евангелия и весьма кстати приложены к девице, которая завяла на утре жизни своей, et rose elle a vecu ce que vivent ies roses l'espace d'un matin...", - записал он чуть позже в своем дневнике. Записал как будто и о себе, о всей своей еще только начинавшейся и уже закончившейся жизни, вспомнив печальную цитату из грустных "Стансов..." Франсуа Малерба: "...роза, она прожила столько, сколько предназначено утренним розам...".